«С покойной тетей Лушей разговариваю обо всем»
Священник Сергий Круглов. фото Анны Гальпериной
Она пришла подать записочки о упокоении на Родительскую субботу.
– Завтра еще и годовщина моей тети Луши… Тетя Луша вырастила нас четверых, когда мама умерла после войны. Я такой, как она, не встречала, она была, по-моему, настоящая праведница, прямо вот как в Библии. Нет, не строгая, ничего такого, наоборот, добрая, и трудилась всегда не покладая рук, говорила, стыдно человеку не работать…
Просто совесть у нее была какая-то очень чуткая к тому, на что другие, может быть, и не обратили бы внимания. Верующая была, да. Всегда молилась обо всех нас, о детях, и о нас четверых, своих у нее не было, и о школьниках – она была учительницей начальных классов.
Помогала всей родне, и соседям, и незнакомым людям… И в школе начальство знало, что она верующая, и как-то ее не трогало, Господь, видимо, оберегал. И радостная была всегда, и нас учила, что обижаться и роптать на жизнь негоже, тем самым мы на Бога обижаемся, а Он нас любит.
Знаете, я не так давно пришла в Церковь, молюсь, конечно, о ней, молитвы читаю заупокойные, какие положено. Но еще и с ней самой разговариваю обо всем. И знаю точно, что она меня всегда слышит и помогает мне. Один священник мне как-то сказал, что, мол, у нас молятся только Богу и святым, а к покойникам напрямую обращаться нельзя, что от этого можно… как это он сказал… «впасть в прелесть».
Я понимаю, святым Бог такую дал благодать, чтоб и после смерти жить и действовать, и слышать молитвы людей. Но может же Он и тем, кто в святцах не записан, такую благодать даровать? Ведь святых-то много…
Святых много – это правда
«Святых-то много». Это правда. Не только, по определению, вообще «взятых Богом в удел», ведь в общехристианском понимании мы, кто в Церкви, все – святые. Но тех, кто не успокоился на том, чтобы исполнять в Церкви только положенное, помните слова Алеши Карамазова: «Не могу я отдать вместо „всего“ два рубля, а вместо „иди за Мной“ ходить лишь к обедне». Тех, в ком Дух горел так сильно, что они, так скажем, в своей жизни, в любви к Богу и ближним, на просьбу поделиться одеждой отдавали и последнюю рубашку, на предложение идти поприще – шли два… Таких христиан мы знаем много, и священнослужителей, и мирян, их имена не записаны в месяцеслове, но часто звучат у нас на устах.
Много их, верю, и малоизвестных, поминаемых разве что родными, много и вовсе безвестных, например тех, кто сгинул в лютую пору гонений на Церковь, от кого не осталось не то что мощей, но и координат места погребения.
И, думаю, многие из нас могли бы о духовном общении с ними сказать примерно то же, что сказала моя собеседница о своей тете Луше.
И не только многие из нас, христиан: мысль о связи с нашими усопшими всегда была жива в народе, даже и в отошедшем от церковности, вспомните песню Высоцкого:
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие – как часовые…
Фото: znamenietomsk.prihod.ru
В святых – избыток жизни и действие Духа
Нет, моя собеседница была вовсе не из тех, кто стремится творить церковное самочиние, искажать или отвергать обычаи и правила православной молитвы и поминовения усопших. Она лишь поделилась опытом своей личной жизни.
Я думаю о том, что да, из предания Церкви (точнее, из того немногого, что это предание говорит о посмертии, области все-таки для нас, ныне живущих, не до конца ясной) нам известно, что душа, после смерти расставшись с телом, попадает в такие условия, которые точнее всего передать словом «сон», «успение».
Но ведь святые-то – бодрствуют! И это не «исключение из правил», это закон мира – не испорченного падением, но созданного Богом, закон, подтвержденный Христом и Его воскресением: в святых преизбыточествует жизнь, не сон и забытье, но творческое действие Духа Святого.
Она дана им Богом, эта способность бодрствовать. Но дана ведь не по принципу лотереи, не по принципу необъяснимой прихоти Вседержителя: есть нечто в самом устроении личности святых, в их вере, в их любви, в их жизненном творчестве такое, что закономерно привело их к принятию этого дара.
Что такое «слава», в которой мы воскреснем
В Первом послании апостола Павла к коринфянам есть знаменитое место, в котором он касается тайны всеобщего воскресения:
«Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц.
Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных.
Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе.
Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное.
Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий» (1 Кор. 15, 39–45).
Это место послужило предметом споров и изысканий многих богословов. Но я сейчас не о попытках описать на косном земном языке физические свойства тел во всеобщем воскресении, я о другом: о том, что такое эта «слава», в которой мы воскреснем.
Божья, да, – но ТОЛЬКО ли, единственно ли Божья? Мы-то ведь в воскресении тоже останемся самими собой, неповторимыми, останутся – наши личности. И вот эта «слава», думаю я, станет ПОЛНОТОЙ и ИСПОЛНЕНИЕМ во Христе неповторимой человеческой личности, здесь, в мире тления, не вполне видимой или вовсе незаметной для мира, а вот уж там – явленной всей вселенной.
Каждый станет тем, кем он был не только задуман Богом, родившим нас на свет, но и тем, кем сам человек стремился быть в жизни. Врач, спасший множество людей, художник, прославивший Бога своим творчеством, всякий любивший самоотверженно, трудившийся ради ближних бескорыстно – их слава станет видна и известна всем пред лицем Божиим.
Конечно, эта слава не сведется только к какой-то одной «функции», человек – не функция, врач не будет явлен только как рука со скальпелем, а художник – как придаток к кистям и мольберту: каждый человек – многогранная личность, но в воскресении среди этих граней уже не будет привычных нам граней немощи, страха, усталости, одиночества, граней греха и смертности.
(К слову, здесь меня могут спросить: «А если воскреснешь – и вся твоя «слава» будет ничтожна, и сведется к позорищу?.. Ведь апостол-то говорил еще и о тех, у кого «бог – чрево, и слава их – в сраме»… Да, больной и трудный вопрос; думаю, это предмет другого большого разговора и раздумий – и еще предмет неизреченного Божия милосердия к грешникам, на которое, как сказано, мы можем надеяться, но не можем рассчитывать…)
Вот эта-то слава воскресения, возможность не спать в тягучем забытьи посмертия, а бодрствовать и помогать своим ближним – уже сейчас дана Богом святым. И тем, кто написан на иконах, и безвестным, и многим, прямо сейчас окружающим нас с вами, живущих с нами бок о бок по незримым для мира законам любви и Духа, стоит только присмотреться.