«Это не травля — ваша дочь слишком ранима». Когда надо менять школу

«Девочки караулили дочь в туалете, потому что там не было камер»

Динара Гузман, дочь Мириам, 12 лет

 — С 1-го по 3-й класс дочь училась в обычной государственной школе, а потом мы на три года переехали за границу, и она училась удаленно. Когда вернулись домой, перед нами встал вопрос: продолжать удаленку или идти в обычную школу? Мириам захотела в обычную. 

Я ей рассказывала, что такое буллинг, потому что меня саму травили в детстве, хоть я и была отличницей. С собственным ребенком я была начеку, показывала ей фильм «Чучело» и объясняла, что, если становишься свидетелем издевательств, нужно обязательно сказать взрослым. Зачинщики не должны остаться безнаказанными. Могло ли мне прийти в голову, что мой собственный ребенок окажется в роли жертвы?

Девочка у меня общительная, всегда находит общий язык и со старшими, и с младшими. Мы выбрали хорошую частную школу, оплатили первоначальный взнос, и я со спокойным сердцем отправила ее на занятия. Половина класса тоже были новенькие, да и сама классная руководительница только-только поступила на работу. Все это казалось мне добрым знаком. Когда все новенькие, проще найти контакт. В классе было всего пять девочек, но и это меня не насторожило. Наоборот, будут держаться вместе, дружить.

Недели через две спрашиваю: «Как дела в школе?» Она: «Нормально». Но я чувствую, что-то не нормально. В конце концов она призналась мне, что отношения с девочками не складываются, с мальчиками ей проще. Я стала ее утешать, что одноклассницы необязательно должны быть подругами. Подруг найдем в другом месте. Мне казалось, что ничего тревожного не происходит, просто у ребенка сложности социализации после трех лет в онлайне. 

Но дальше — больше. Девочки стали караулить ее в туалете, потому что это единственное место, где не было камер. Она заходила в кабинку, они вчетвером ломились в дверь, а когда она выходила, ее хватали за руку, она отпихивалась.

Я спросила у классной руководительницы, что происходит, почему одноклассницы преследуют моего ребенка? Оказывается, те были недовольны, что Мириам дружит не с ними, а с мальчиками. «Они же сами ее не приняли, — говорю. — Сидят за партами по двое, а моя одна. Да еще какие-то шуточки отпускают в ее адрес». Мириам старалась не обращать внимания, но девочки стали распускать какие-то слухи — и с ней перестал общаться весь класс. 

Наша классная всячески отрицала, что это буллинг: «У нас полкласса новеньких, и никто не жалуется. Ваша дочь слишком ранимая, не умеет найти общий язык с одноклассниками». 

А как найдешь общий язык, если тебя полностью игнорируют? Это школа полного дня, где все вместе обедают. Моя подходит к общему столу со своим подносом, а ей говорят: «Вали отсюда». На уроке физкультуры все делятся на две команды, а ее не берут ни в одну. Психологически это невозможно вынести.

Завуч тоже не видела проблемы: «Ее же не бьют». Для преподавателей буллинг — это только физическое насилие. Хотя то, что происходило в туалете, иначе как физическим насилием не назовешь.

Даже вопроса не было, уходить или нет. Я не понимаю, как можно оставаться в школе, где ребенка травят, и смотреть, как будет развиваться ситуация. Мы готовы были потерять первоначальный взнос и бежать, сверкая пятками. Но все равно требовалось дождаться конца четверти. Я договорилась, что дочь будет посещать только обязательные предметы, никаких кружков и дополнительных занятий. Мы дни считали до перехода в другую школу.

Туда я пришла подготовленная и сразу же объяснила, почему мы ушли из старой. Это была специализированная спортивная школа, где учились высокомотивированные дети, которые уже с 6 утра были на тренировках. Кто круче, они выясняли не в классе, а на соревнованиях. Дочка показывала мне школьный чат в новой школе, и я увидела разницу. Раньше в чате был мат, непристойные картинки. Здесь — ничего подобного. 

В предыдущую школу Мириам каждый день уходила в слезах, а в новый коллектив она влилась очень органично, тем более что тоже занимается плаванием.  

«За три года я перевела дочку два раза»

Мария, дочь Элина, 8-й класс

— Мне 45 лет, но я прекрасно помню, как сама пережила буллинг в детстве. Поначалу у меня были и друзья, и нормальные отношения, но во втором классе я чем-то отравилась, и меня стошнило прямо на перемене. Классная руководительница посмотрела на меня с нескрываемым отвращением и велела за собой убрать. С тех пор все стали обзывать меня «сифой» и «тушей», из-за лишнего веса. Это продолжалось лет пять, я почти каждый день рыдала. 

Папа у меня ходил в море, его вообще все это не касалось, а мама в детстве была лидером, любимицей всего класса, и ей непросто было понять, что происходит. Однажды спросила вскользь: «Может быть, в другую школу?» Нет смысла задавать маленькому ребенку такой вопрос. Он же не может самостоятельно принять решение, ему страшно.

В таких историях огромную роль играет учитель. Мне всегда с ними не везло, но однажды в средней школе меня кто-то обозвал на уроке, и учительница прочитала целую лекцию о том, как это подло и непорядочно — обижать человека и бросаться всемером на одного. Я была потрясена. Я воспринимала травлю как должное, тем более что у нас в школе это было частым явлением. И вдруг кто-то за тебя перед всеми заступается и объясняет, что это не норма!

В 13 лет я занялась спортом, похудела, и все как-то примолкли. Но вся эта история отразилась на моей дальнейшей жизни. В каком бы коллективе я ни оказалась, я чувствую себя отверженной, всегда остаюсь в стороне. Что со мной не так? 

Я прорабатывала эту ситуацию с психологом, и мне хотя бы удалось отпустить от себя свое прошлое. Вспоминаю — и уже не заливаюсь слезами. Я не держу обиды на маму, в конце 80-х никакой информации про буллинг не было. 

Врагу не пожелаешь такого детства, как у меня. Жизнь сложилась бы иначе, если бы меня забрали из той школы, причем сразу, пока не сформировался определенный паттерн поведения.

Я настолько боюсь за мою собственную дочку, что даже, наверное, перегибаю палку. В 1-м классе дети с ней общались неохотно, игнорили. Однажды я пришла на экскурсию, куда их водили классом, смотрю — все играют, а она сидит на скамейке одна. На новогоднем празднике все занимают места, а мою гоняют. Явно было несколько человек в классе, которые задавали тон. Я поняла, что пора уходить. 

В другой школе было получше, тем более что в классе, куда она пришла, было несколько знакомых детей, чьих мам я хорошо знала. Мы старались почаще встречаться вместе с детьми. Все шло неплохо, но тут на Элину стала наезжать учительница: «Мама тебя переоценивает». Опоздала на физкультуру, ее заставили одну бегать по залу. Она в слезах пришла домой. Администрация встала на сторону учителя. Я решила: нет. Таких учителей мы тоже терпеть не будем. Да и дочка была рада уйти.

Мы вернулись в старую школу, но в другой класс. И наконец-то все пошло нормально. Если с ней не играли, то только потому, что она сама не хотела, она у меня немного интроверт. 

Сейчас Элина в 8-м классе. Ей хватает общения, она не чувствует себя ни обиженной, ни обделенной вниманием. Говорит, что ей абсолютно комфортно, и я вижу, что так и есть. 

«Сына травили в классе, а меня в родительском чате»

Татьяна, Миша, 4-й класс

 — У моего сына легкий синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Он импульсивный, активный, но ни капельки не раздражительный. Он прекрасно учился, в классе его поначалу любили. Бывало даже, родители говорили: «Ой, наконец-то вы пришли за Мишей, а то все играют с ним и не хотят домой». 

Во втором классе на уроке физкультуры случился инцидент: мой сын упал на одноклассника. Впоследствии я несколько раз возвращалась к тому дню и спрашивала, не было ли конфликта. Нет, не было. Просто несчастный случай. Мальчику вызвали скорую и отвезли в больницу. Там, к счастью, выяснилось, что все в порядке, и он ушел уже своими ногами. 

Но с тех пор моего ребенка стали травить. Учителя хватали его за руку, орали на него, а второклашки, естественно, копировали поведение взрослых. Дети стали смотреть на Мишу как на источник всех бед. Он заходил в класс, ему кричали: «Мы тебя убьем», кидались на него, запихивали под парту. У ребенка был сильнейший стресс, он покрылся паутиной из проступивших кровеносных сосудов, начал заикаться. Нарисовал школу и сжег рисунок в ванной. В общем, СДВГ дал себя знать по полной. 

Учителя и дирекция никак не реагировали на происходящее, а ведь всего-то и надо было сказать классу: «Миша не виноват». 

Мы ушли в другую школу, хотя эта нас очень устраивала из-за сильной программы. Я сразу предупредила классного руководителя о нашей ситуации, но это не помогло. Может быть, ребенок пришел уже напуганный и ждал, что сейчас будет так же? 

Честно говоря, и учительница была немного странная. Например, она их не выпускала на перемене из класса, чтобы они не бегали и не толкались в коридоре. Мой говорит: «А чего это училка нас не выпускает?» Дети ей пожаловались. Открываю дневник, а там размашисто написано красным: «Называл меня училкой». Странно, когда взрослый человек реагирует, как обиженный ребенок. 

Несколько раз сын начинал на уроке говорить с учителем одновременно — очень уж ему хотелось показать, что он много знает, тем более что в новой школе программа чуть отставала. Я понимала, что такое поведение новенького может вызывать раздражение, и написала, что некоторые занятия сын будет пропускать, потому что он этот материал уже проходил.

Что тут началось! В родительском чате стали писать, что с приходом моего ребенка уровень образования в классе упал, что он много о себе понимает, а на самом деле он — никто и ничто, и всем только мешает. Одна мама отчитывала меня, как 15-летнюю девчонку. Я написала учителю, что буллят, похоже, уже не только сына, но и меня, пригрозила, что пожалуюсь директору. Реакция была удивительной: «Сейчас я поговорю с нужным человеком — и все это прекратится». Нужным человеком оказалась та самая мама в родительском чате. Скандал несколько поутих, но мы с сыном оба чувствовали себя затравленными.

Тем не менее, я была с классом на всех экскурсиях, на всех выездах и, наверное, выглядела как самая настоящая мама-клуша. Но не могла же я оставить сына один на один с недружелюбным окружением. Я видела, что мимоходом задеть его отныне считается в классе хорошим тоном. Однажды наблюдала, как мальчик выбежал из школы и, не обращая на меня ни малейшего внимания, попытался пырнуть Мишу зонтом. Что же происходит, когда меня нет? Мой никому не дает сдачи, потому что привык, что будет только хуже. Я тоже не могу делать замечания чужим детям, да и вообще считаю, что незачем вмешиваться в отношения мальчишек. Они же как котята: только что дрались — и вот уже вместе один бутерброд едят. 

Господи, как же мы устали. Сейчас четвертый класс, и Миша готовится к тому, чтобы с пятого класса перейти в другую, более сильную школу. Конечно, мне страшно переводить его в третий раз. Если мы, дай Бог, поступим, я встречусь заранее с классным руководителем и скажу, что ребенок непоседливый и эмоциональный. А Мише еще раз объясню, что не нужно зацикливаться, когда о тебе говорят плохое. Не фиксируйся, переключайся. Это их проблемы, а не твои.  

«У меня словно глаза открылись: основной-то буллинг шел со стороны учителя!»

Ольга Федорова, Дима, 20 лет, Ваня, 12 лет

— У меня трое детей, старший и младший родились в один день с разницей в 8 лет. Я знала, что отдам младшего к той же учительнице, у которой учился старший. Причем со старшим, Димой, мы попали к ней не сразу, а в середине второго года учебы, специально ради нее перевелись из другой школы. Говорили, что у ее детей отличные успехи по математике.  

Дима хорошо учился, но жаловался, что ребята не хотят с ним дружить — то обзовут, то обидный рисунок подсунут. Я была еще неопытная мама, не сразу разобралась, что к чему. Вроде не бьют, не унижают, просто детские шалости. С новенькими так часто бывает. Решили потерпеть.

Потом стало еще хуже. В средней школе у них и так сносит крышу, а тут еще класс попался тяжелый, учителя не справлялись. У Димы был единственный друг, который в 6-м классе ушел. Я предложила сыну перейти в соседнюю параллель, но он решился только в конце 9-го класса. Зато у него появились друзья, с которыми он общается до сих пор.

Младший пошел, как и было задумано, опять к той же учительнице. Правда, у него были совсем другие стартовые позиции. Весь первый класс он просидел в сторонке, в работе не участвовал, ужасно писал, и учительница заявила, что у него дислексия. Весь второй класс мы мучились с этой дислексией и думали, что все дело в ней.

Однажды во время пандемии я села с сыном у компьютера, когда шел урок. И впервые увидела, как он отвечает, как теряется, как ведут себя другие дети и, главное, как ведет себя учительница. Та самая Марина Юрьевна, к которой я отдаю уже второго ребенка, потому что все вокруг только и твердят, какой она сильный педагог. 

У меня словно глаза открылись: основной-то буллинг идет со стороны учителя! Она все время пытается стравить детей друг с другом. «Миша ответил плохо, а Ваня хорошо. Почему ты, Миша, не стараешься, как Ваня? Что с тобой не так?» Все время какие-то подколки и насмешки, чтобы разбудить в детях честолюбие и заставить соревноваться. Мой ребенок просто не выдерживает этого психологического прессинга. 

Я приступила с расспросами к старшему: «Ты можешь вспомнить, как себя вела в классе Марина Юрьевна?» И он подтвердил, что она кричала на детей, сталкивала их лбами — словом, делала все то, про что в любой книге по педагогике большими буквами написано: нельзя. В результате сильные обижали слабых, у Диминого одноклассника прятали рюкзак, а у Димы назло брали вещи без спроса, а когда он возмущался, устраивали ему бойкот.  

Так я с опозданием почти на 10 лет поняла, что нездоровая атмосфера в классе — это целиком дело рук Марины Юрьевны. Предложила сыну уйти в другую параллель, но он был к этому еще не готов.

 В конце года всем детям вручали грамоты на общей линейке. В первом классе Ваня ничего не получил, во втором была пандемия, а в третьем я ему говорю: «Если ничего не получишь, не огорчайся! Ты все равно молодец, а грамоты — это вообще ни о чем». После линейки он подбегает ко мне и сообщает, что не только ему ничего не вручили, но и двум девочкам, которые очень хорошо учились. Те девчонки спрятались куда-то, плакали-рыдали, их разыскивали по всей школе.

Потом в классе был праздник, и я как член родительского комитета всем покупала пиццу и подарки. Мы так хотели порадовать детей после пандемии. Я не сомневалась, что три оставшиеся грамоты тогда же и вручат. Девочкам их, действительно, вручили, а Ване ничего не дали. Он держался-держался, а в машине разрыдался так, что я еле смогла его успокоить. «Ну что, — говорю, — переходим в параллельный класс? Не получится там — сменим школу». Он согласился. 

Однако Марина Юрьевна была ловким манипулятором. Она почувствовала, что мы срываемся с крючка, и сказала: «Ой, а я Ване как раз хотела грамоту вручить». Я не стала с ней разбираться, не люблю открытых конфликтов. И, поскольку уже было написано заявление, что ребенок до конца года в школу не придет, грамоту вручали не ему, а мне, но при других детях и со словами: «Эта грамота дается Ване за то, что он умеет решать сложные задачи, которых вы решать не умеете». Я прямо почувствовала, как в этот момент весь класс Ваню ненавидит. 

Я думала, что мои дети не умеют общаться, давать отпор, и это их вина. К тому же я специально выбрала для них частную школу, где, как мне казалось, будут тепличные условия. Сама-то я училась в ужасной дворовой, где умела разбираться с обидчиками, дело доходило чуть ли не до драк. Имея за плечами такой опыт, я была твердо уверена: сначала нужно научиться за себя постоять, а уж потом менять класс. Иначе уходи не уходи, а все останется как прежде. Как же я ошибалась! 

В новом классе Ваня расцвел. Никакой соревновательности, напряженности, вражды между детьми. Кстати, от дислексии тоже не осталось и следа. А может быть, ее никогда и не было.  

«Мою дочь до сих пор трясет от слова “коллектив”»

Елена Павлова, Соня, 17 лет

 — У меня пятеро детей, и по-настоящему тяжелая история была со старшей дочкой, Соней. Она училась в частном образовательном учреждении, которое позиционировало себя как «школа семейных традиций». Изначально ее создавали несколько мам для своих детей, некоторые из них там же и преподавали, а потом появились ребята со стороны. 

Моя дочь училась в одном классе с дочкой директора, и у них возникло соперничество. Первоначально конфликт, как всегда, был из-за какой-то чепухи: что танцевать на празднике.

И начался буллинг. Зачинщиками были дети, но к ним вскоре присоединились учителя. События развивались настолько быстро, что мы упустили момент, когда надо было вмешаться и все пресечь. Мне не хватило опыта, не хватило способности защитить своего ребенка, быть на его стороне. Соня мне жаловалась, но я была в хороших отношениях с учителями, мне хотелось верить, что они действительно стараются наладить атмосферу в классе. Да и школа была рядом с домом, удобно. Я говорила Соне, что ей надо идти на контакт, избегать конфликтов, прислушаться к мнению большинства. 

Начались собрания, где мою десятилетнюю дочь сажали перед всем классом и прорабатывали. Дескать, она расшатывает лодку, разбивает коллектив, и, может, у нее дома так принято, но класс — это дружная семья, и все такое. Директор тоже присутствовала на этом «товарищеском суде» и рассказывала Соне, какая она нехорошая. А ведь моя дочь без оскорблений и без драк, мирно пыталась отстоять свое мнение!

Когда мы узнали об этом классном часе, то поняли, что «налаживание атмосферы» принимает какие-то уродливые формы. Пошли на встречу в школу вдвоем с мужем, и это было правильно. У него более трезвый взгляд, ведь он не был вовлечен в личные отношения с преподавателями. Муж сказал: «Забираем — и точка. То, что здесь творится, недопустимо».

Мы перевели Соню в обычную школу. Первый год все было тихо-спокойно, а потом она начала себя ужасно вести. Срывала уроки, доводила учителей, как будто та агрессия, которую проявляли к ней в старой школе, накопилась и потребовала выхода. Да и возраст сложный, 12 лет.  

Классный руководитель относилась терпеливо и с пониманием, к тому же она была в курсе нашей ситуации. Постепенно Соня стала спокойнее, а в последние три года захотела перейти на домашнее обучение. Говорила, что ее трясет от слова «коллектив». 

Сейчас ей уже 17, но последствия того, что она пережила в той семейной школе, несмотря на работу с психологом, ощущаются до сих пор. Она сомневается в себе, ей неуютно в группе и все время кажется, что вот-вот над ней начнут смеяться. Недавно у нее было занятие в киношколе, комиссия рассматривала ее работу, и напротив сидело несколько человек. Она потом призналась мне: «Мама, у меня было такое мерзкое чувство! Я как будто снова попала на то школьное собрание».  

Проблемы с буллингом никогда не решаются без участия взрослых. Ни одно образовательное учреждение не застраховано от этой беды. Если руководство смотрит сквозь пальцы и ничего не предпринимает, несмотря на обращения родителей, то оно тоже участвует в буллинге, и выход один: уходить. 

«То ощущение, когда ты подходишь, все замолкают и смотрят на тебя»

Анастасия Жукова, Николай, 19 лет

— В эту школу мы пришли в 4-м классе, до этого была другая. Уходили не из-за буллинга, а потому что хотели найти что-то более подходящее. Сын занимался музыкой, много пропускал, плюс он гиперчувствительный ребенок. Бывают дети с обостренным восприятием, которые тонко ощущают людей и ситуации, иногда реагируют на громкие звуки, яркие цвета. При этом Коля остроумный, общительный и веселый.

Вскоре в новом классе дали сложное задание, и Коля волновался. Я сказала учительнице, что ребенок переживает и накануне плохо спал. А она возьми и ляпни перед всем классом: «Ты у нас, оказывается, ночей не спишь». Я потом написала ей письмо, что так не делают, она искренне огорчилась, но было поздно. Она словно дала команду «ату».

Нет, ничего ужасного. Просто он для всех стал чужой, словно за стеклом. Знаете это ощущение, когда ты подходишь к группе людей, разговор замолкает и все на тебя смотрят так, словно ты ошибся дверью. 

Кстати, школа была хорошая, директор симпатичная, здание красивое — все было здорово. Да и дети, наверное, в целом ничего. Только для Коли места среди них не было. Это была чужая вода. Ребята были вместе с 1-го класса, а он пришел в 4-м, и все были против него. 

Он пытался приспособиться. Однажды сказал мне: «Мам, когда я бегаю по школе, шучу злыми, плохими шутками, смеюсь идиотским смехом — я свой». Но однажды одноклассники написали ему гадость в чате. Это была обыкновенная детская глупость, но Коля жутко испугался. Он подумал, что придет в класс — и его убьют. Тут вмешался наш папа, этих трех красавцев вызвали на ковер и заставили объясняться. Мальчишки испугались, стали что-то лепетать в свое оправдание. 

Эта ситуация мне совсем не понравилась. Достаточно было сказать, что гадостей писать нельзя, и отпустить с миром. Такое насилие со стороны старших только портит отношения в детском коллективе. Впрочем, спустя какое-то время с одним из этих мальчиков Коля даже подружился.

Мы ходили с сыном к психологу, потому что я очень волновалась, что у него разовьется комплекс жертвы. Психолог искал причину в Коле, объяснял, что, дескать, это он сторонился класса, а не наоборот. Но сейчас я понимаю, что все эти годы он пытался вписаться. Иногда даже получалось. На школьных концертах он просто блистал. И мне все говорили: «Ну зачем его забирать? Ты не можешь его оградить от жизни. Ты не можешь его оградить от мата. Он должен выработать иммунитет. Иначе он вырастет и будет беззащитен».

Теперь мне кажется, что это неправильные аргументы. Более того, они приводят к тому, что, вместо того чтобы безоговорочно встать на сторону ребенка, ты тоже начинаешь его притапливать. «Не надо было умничать, ты первый начал, и вообще у тебя опять тройка за контрольную». Все это в корне неверно. Зачем терпеть место, где ты чужой? Наоборот, это повод поискать ту среду, которая тебе подходит. Невозможно повсюду быть своим. Я, например, регент в церкви. Мы все друг к другу привязаны. А где-то еще я никому не интересна и не нужна. 

В итоге мы проучились в этой школе 7 лет, но он постоянно пропускал и отчуждение нарастало. После ковида, в 11-м классе, мы решили наконец перейти на домашнее обучение. Коля больше не возвращался раздерганный и уставший. Сдавал задания, писал контрольные, а все остальное время занимался музыкой, еще и ходил на архитектурные курсы. 

В этом году он поступил в музучилище, где ему очень хорошо. Дружит со всеми, у нас все время полный дом гостей. Недавно заболел ковидом, а ковидное состояние у него часто выливается в депрессию. Лежит грустный, мрачный. «Ты чего?» — спрашиваю. — «Да вот, вспомнил кое-что неприятное про школу. А я не хочу ее вспоминать».

Фото: freepik.com, Mikhail Nilov / pexels.com