Литература

Возможен ли мир, в котором победили философские идеи двух персонажей Достоевского – Кириллова «Если Бога нет, то я – Бог» и Ивана Карамазова «Если Бога нет, то всё дозволено»? Ответ дал современный американский писатель Джордж Мартин: такой мир не только возможен, он будет пользоваться спросом.

Отец Никодим — целибатный протоиерей, настоятель небольшого храма в центре Москвы. Он известный проповедник, особенно популярный в среде столичной интеллигенции. Часто выступает с экрана телевизора и по радио, ведёт свой блог в интернете. А, кроме того, он страстный поклонник театрального искусства и связывает с ним большие надежды.

'Нельзя хромать на оба колена. Нельзя одновременно любить Льва Толстого и Иоанна Кронштадтского', — сказал Лесков. Меня очень удивили эти слова. Почему, собственно, хромать? Может быть, если мы будем любить и того, и другого, мы перестанем хромать и начнем ходить прямо?

Я взял кусок мела покрупней, вложил его в ремень и стал им размахивать, показывая, как Давид стрелял из пращи. К несчастью, мел вылетел из моей пращи и прямо в оконное стекло, которое сразу вдребезги. Класс буквально взорвался от смеха.

Его 'Комедия' раздражала бы уже одним названием, поскольку в ней безуспешно искали бы поводов для смеха, а смеяться там, как известно, не над чем. Пришлось бы объяснять — почему 'Комедия' и почему 'Божественная'. Чем бы он зарабатывал на жизнь?

Нечасто Державин в объяснениях к стихам проговаривался о сокровенном. Он стеснялся припадков вдохновения, боялся показаться юродивым или вертопрахом. А тут вдруг заговорил о высоком, о божественном. Оказывается, молитва отзывается в сердце той самой музыкой, которую чуть позже все подряд многозначительно стали называть вдохновением. У Державина было меньше пиитической гордыни, чем у соловьёв эпохи литературоцентризма.

В силу того, что каждый из писателей старается стать всё круче, круче, круче и круче, вот какая-то человечность и добро просто уходит из литературы. А без этих ценностей русская литература просто перестает быть русской литературой и не становится другой литературой.

Я все думал над вопросом: 'Куда уходит любовь?' Так и спросил у таксиста, который подвозил меня домой: 'Куда уходит любовь?' Он не удивился — привык, что приходится подвозить сумасшедших.