Русская литература

Вдруг раздается звонок из Издательства МГУ, и нам говорят: «Вы знаете, вот у вас в хрестоматии по старославянскому языку всё тексты какие-то религиозные… Вы не можете какие-нибудь другие подобрать, а то там Евангелие да Евангелие…»

Я пытался показать, что советский коллективизм и русская православная соборность не только не синонимы, но имеют совершенно разный генезис, что советский коллективизм есть отрицание русской соборности. Книга вышла огромным для университетских изданий того времени тиражом — и ее тоже восприняли как вызов.

Сама мысль о связи «оживляющего» чувства и «проникающего в ценности» воображения – сравнительно недавняя: до XIX века никто не считал, что литературное произведение пробуждает чувства, или что отношения между властью и народом, между художником и зрителем, между начальником и подчиненным описываются как проявления чувств, как симпатия или душевное понимание и непонимание.

Вчера исполнилось 73 года со дня кончины русского писателя и драматурга М.А.Булгакова. В этот день на Крутицком патриаршем подворье в Москве была совершена панихида по Михаилу Афанасьевичу.

Совсем недавно я держала в руках методическое пособие для учителя, где говорилось, что фамусовское общество - это мудрые люди, придерживающиеся традиционной этики и морали, консерваторы в лучшем смысле этого слова, а Чацкий - опасный вольнодумец, который несет в Россию страшные и чуждые ей идеи насильственной смены власти и вообще гибельного либерализма.

Современный человек поражен процессами бесконечного умножения одного и того же, тиражирования, копирования. В «добрую старину» художнику, чтобы справиться с давлением классического искусства, нужно было пририсовать Джоконде Да Винчи усы. Теперь ничего пририсовывать не нужно, достаточно выставить десять или сто тысяч таких же репродукций – всё, образ убит.

В швейцарских Альпах застряли после каникул четверо русских – Дмитрий и Анна Белявские, средних лет семейная пара, приехавшая кататься на лыжах, юная сноубордистка Леля и главный герой, двадцатисчемтолетний Федор, который ни на чем не катается, самолета не ждет и тут совершенно случайно.

Почему у нас писатель, если он не льстец, не подпевала, не партийный агитатор и пропагандист, а свободный человек, разрешающий себе свободно думать и чувствовать, очень легко может стать изгоем? Я хочу понять, в чем же тут дело? Как эту традицию менять? Как ее сломать?