Советская власть. ХХ

Немногочисленные запреты отца Михаила дети помнят до сих пор. Например, семья священника не ходила в Малоярославце в кино. Не потому, что отец Михаил был против кинематографа — иногда всей семьей Шики выезжали в московские кинотеатры. Просто кинотеатр в Малоярославце был оборудован в закрытом большевиками Успенском храме.

Сталин наказал целые народы, то есть не только предателей, а всех, включая ни в чем не виноватое большинство народов — детей и подростков, женщин и пожилых людей, инвалидов и даже героев Великой Отечественной войны. Против чеченцев и ингушей было брошено 100-тысячное советское войско и около 20 000 чекистов...

Я помню Торжок 1920-х годов. Именно тогда я увидел и узнал его. Это был сохранивший свою патриархальность, мало изменившийся после революции город: очень уютный, чистенький, зеленый, с множеством храмов. Было тридцать шесть действующих церквей. И население предвоенное тоже составляло около тридцати шести тысяч человек. Так что на каждую тысячу населения приходился храм.

Долгие годы не приветствовалась у нас правда о войне. Говорили о торжестве Победы, но о том, какая цена за эту Победу заплачена, молчали...

Горький интересен, просто он немного труден для чтения. Особенно для нашего времени, когда люди не хотят думать головой: сегодня время потребления информации. Не знаний, а — информации. И люди купаются в этой информации, контент перенасыщен. На думать уже не остается времени.

Горький по его требованию остался один на один с мальчиком лет четырнадцати, вызвавшимся рассказать Горькому «всю правду» — про все пытки, которым подвергались заключенные на физических работах. Наконец Горький вышел из барака, стал ждать коляску и плакал на виду у всех, ничуть не скрываясь.

Нужно говорить о репрессиях не только сталинских, но и ленинских, с самого 1918 года и до конца советской власти. Андроповские репрессии — эти страшные «психушки», превращение нормальных людей в сумасшедших — это же тоже ужасно. Нельзя забывать и Новочеркасский расстрел 1962 года, и многое другое.

Я повесила четки себе на пояс и поехала рыть курганы — я была антрополог. Я чувствовала себя страшно счастливой, что у меня есть тайна, на поясе висят четки, и я не такая, как все, у меня есть вот такое счастье, я что-то нашла.