Таинство смерти. Часть 1

О духовной сущности смерти рассказывает протоиерей Валентин Уляхин — преподаватель кафедры библеистики ПСТГУ, клирик Троицкого храма в Вишняковском переулке.

Смерть — это величайшее таинство

Когда мы отпеваем человека, служим панихиду или литию, кого мы отпеваем? Душа-то бессмертна! Мы отпеваем тело. Все молитвы, тропари, каноны обращены именно к телу человека как храму души.

По своей духовной сути, по своей глубине и значению, по своим последствиям смерть, бесспорно, таинство. К нему человек готовится всю жизнь, с пеленок, проходя многотрудный крестный путь, кому сколько отмерено Богом.

Иногда жизнь прерывается в молодом возрасте, в самом расцвете сил. Как это, кстати, произошло с Сыном Божиим, Который в тридцать три года испустил Свой дух на Голгофском кресте. Бессмертный Бог умер на кресте, чтобы сойти во ад и там совершить величайшую тайну нашего спасения: победить смерть — проклятье дьявола, освободить к вечной жизни светом своего воскресения души тех, кто был связан во узах и отлучен от лицезрения славы Божией. Когда мы говорим о Кресте Господнем, то имеем в виду, прежде всего, Его сошествие во ад после смерти. Часто мы не осознаем вполне всю реальность смерти Христовой. Христос умирает на кресте не как мифический бог, который умирает, а затем воскресает, и умирает, и опять воскресает. Бог умирает реально — это нужно иметь в виду. Недаром на восточных распятиях, в отличие от римско-католических, мы видим Христа умершим на кресте. Обратите внимание: Христос предстает с закрытыми глазами — Он умер, испустил дух. «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46). Та реальная смерть, которая ждет каждого из нас и которую согласно статистике в каждую секунду воспринимает около 200 человек из 7 млрд обитающих на Земле — эта смерть была смертью Иисуса Христа. «Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе… востану бо и прославлюся…», — мы помним это песнопение Страстной пятницы.

Смерть — это слезы. Сам Господь прошел через врата реальной человеческой смерти с величайшей целью спасения человека и воскрес тридневно. Только умерев, мог человек сойти в жилище смерти, в шеол, как именуется это место в Ветхом Завете. Именно там обитали все люди от Адама и Евы: те, кто ждал грядущего мессию, и те, кто его отвергал, неправедные цари и пророки — все они находились в шеоле. И бессмертный Бог облачается в смерть, чтобы сойти в шеол и там победить смерть, победить дьявола, проклятье, грех.

Христианин, живя в этой быстротекущей, скороприходящей жизни, готовится к смерти. И смерть принимает для него особый смысл — как таинство, которого нельзя избежать, но которое ведет к жизни, к совоскресению с Господом. Ведет к совознесению и вхождению в Царство Небесное. Мы знаем только два случая из Священного Писания — пророк Илия и Енох не вкусили смерти; по преданию, также и апостол любви Иоанн Богослов. Но все земнородные, верующие, святые, преподобные, мученики вошли в Царство Небесное через ту или иную смерть: страдальческую или безболезненную, на эшафоте или на кресте, у стенки, ожидая расстрела, или на смертном одре, оплакиваемые родственниками и ближними.

Таинство встречи

Человек, который готовится всю жизнь к встрече с Богом, обретает эту встречу в момент перехода в вечность.

Говоря о смерти, мы различаем два этимологических понятия. В греческом языке есть слово θάνατος, которое означает полную смерть, смерть духовную, которая начинается еще в живых телах, когда как бы по Гоголю, в них обитают мертвые души. Люди, которые собственной рукой отвергают руку Божию, разве уже не отдали себя в руки смерти? Недаром русское слово смерть созвучно другому — «смердеть». В течение своей жизни оскорбляя любовь Божию, когда смерч неверия, ожесточения, злопамятства, зависти, осуждения, проклятия врывается в жизнь человека и становится смертельным для его души — это θάνατος. В этом смысле дьявол и все враги рода человеческого — это мертвые души, они сами отдалили себя от любви Божией.

Другая сторона таинства смерти отражается в греческом слове κ οιμησις — успение. Это именно та смерть, к которой мы готовимся, вспоминая праздник Успения Матери Божией и собственную кончину. Это кратковременный быстротекущий сон, который рано или поздно прекращается во всеобщем воскресении мертвых. Это таинство встречи: мы встречаем Бога лицом к лицу, Бог принимает душу в свои объятия. И мы слышим Евангельские слова, которые произносит Господь: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16:33). Наша жизнь начинается с момента успения, с момента нашей кончины — совершенствование в меру возраста Христова, которое полагает начало на этой земле, но простирается в вечность. Как у Боратынского: «И на строгий Твой рай/ Силы сердцу подай!» («Молитва»). В царстве небесном мы не будем спать или сидеть сложа руки, ждать, пока фрукты посыпятся в наши уста, — мы будем действовать, мы будем реально продолжать нашу жизнь в лучших ее проявлениях, в тех добрых делах, которые мы положили, живя ограниченный срок земного бытия.

Смерть — таинство начала бесконечной жизни. Встретив Бога, мы никогда уже не разлучаемся, никогда не изменяем Ему, не убегаем и не ищем других богов. И эта новая жизнь открывается со смертью. Поэтому все святые плача готовились к смерти и одновременно радовались. Последние слезинки проливались из их очей и одновременно лучезарная радость озаряла их лик. Недаром смерть — это переход из одних координат, из одних условий бытия в другие координаты, но жизнь только начинается с момента этого таинства. Поэтому мы готовимся к моменту перехода в вечность всю нашу сознательную жизнь.

Таинство разлуки

Когда мы отпеваем человека, служим панихиду или литию, кого мы отпеваем? Душа-то бессмертна! Мы отпеваем тело. Все молитвы, тропари, каноны обращены именно к телу человека как храму души. Ведь именно телом человек входит в эту жизнь, телом он воспринимает таинства, телом человек познает любовь, телом дает жизнь своему потомству. Когда мы отпеваем тело, мы плачем, потому что нам жалко. Мы не можем равнодушно взирать, как перед нами лежит тело любимого человека. Мы оплакиваем его, хотя знаем, что душа бессмертна, что душа верующего, надеявшегося человека идет в обители Отца небесного, к чему стремилась в течение всей своей жизни. Но мы видим тело и плачем… И поэтому смерть — это таинство разлуки. Всегда, когда мы разлучаемся с родными в этой жизни и в вечности, нам по-человечески больно и жалко. Мы вспоминаем все их добро, всю ласку и любовь и то, как мало мы сделали добрых дел по отношению к ним, как часто мы безответственно, жестоко поступали, как часто укорачивали их жизнь своим собственным пренебрежением, недисциплинированностью, скверным словом, а иногда и делом. Все это вызывает слезы.

Путь к прощению

Смерть очень близка к покаянию: именно когда человек попадает в эпицентр смерти, тут он познает Бога, тут он приносит первое и иногда последнее покаяние. Как благоразумный разбойник, который был распят на Голгофе одесную креста Господня, — видимо, он в последние минуты жизни раскаялся. Видимо, ему стало страшно больно за собственную жизнь. И он нашел в себе силы, раскаявшись, встретить распятого Христа и принять в нем мессию. Поэтому Господь говорит, что «будут последние первыми, и первые последними» (Мф. 20:16 и подобные). Угроза смерти заставляет человека мобилизовать последние остатки жизненных духовных сил, чтобы получить подъемную силу, духовно заставить себя подняться из самоотчуждения от Бога и прийти в храм. И даже палачи НКВД, которые еще в 90-е годы доживали свои лета, прожив долгую жизнь и находясь при смерти, призывали священников. Мне Бог судил принимать исповедь у одного из таких несчастных, которые только у гробовой доски задумались о страшных злодеяниях и той неповинной крови, которая тяготела на их совести. И кто знает, может, Сам Господь возбудил в сердце этого преступника, палача желание очиститься перед смертью. И сознание приближающейся кончины заставляет этого человека исполнить волю Божию.

Когда мы задумываемся о смерти как таинстве разлуки, мы всегда вспоминаем Евангелие от Луки — событие, которое произошло в 7 км от Назарета, в городе Наине в Галилее. Христос встречает погребальное шествие. На носилках в соответствии с ветхозаветным обычаем несут спеленутого покойника, чтобы положить его в погребальную пещеру. И безутешно рыдает мать — причем не просто мать, а вдова, которая сначала потеряла мужа, а теперь лишилась сына. И Христос не может остаться равнодушным: Он видит слезы матери, Он видит смерть как разлуку, и Он прослезился. Он Сам как бы вошел в скорбь матери. Он не произносит некролога, он не говорит слова, которыми позже утешил Марфу о смерти ее брата Лазаря. Когда встретил ее у Вифании, Он сказал: «Воскреснет брат твой». И Мария отвечает: «Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день». А Господь открывает Себя: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин. 11:23-25). Этих слов Он не говорит наинской вдове, потому что знает, что неутешно рыдает мать, потеряв единственного сына. И Он говорит только два слова: «Не плачь» (Лк. 7:13). Он не говорит о всеобщем воскресении, о том, что в своих страданиях она приблизилась к Богу, который так же будет страдать на кресте, не говорит теплых утешительных слов. А говорит просто: «Не плачь», не приклеивайся к этому отчаянию, унынию, ропоту, не заливай слезами своего усопшего сына. И таинство разлуки превращается в таинство встречи. Господь воскрешает мальчика, сына неутешной вдовицы.