Тайна Флорио

Cлучилась эта история в славном городе Флоренции. В каком же другом городе она могла случиться? Речь в ней пойдёт о прекрасных статуях. А ведь как раз Флоренция и прославилась на весь мир великими ваятелями, художниками и зодчими.

Так вот, жил в славном городе Флоренции молодой скульптор Флорио. За статуи, высеченные его резцом из мрамора или отлитые из бронзы, платили огромные деньги. А между тем Флорио оставался жалким бедняком, чуть ли не нищим. Да и имени его почти никто не знал.

Зато не сходило с уст ценителей искусства имя его учителя, мастера Фабиано. Фабиано и впрямь был когда-то хорошим ваятелем и живописцем. Со всех концов Италии к нему приезжали молодые художники, чтобы учиться у него мастерству. Но слава вскружила голову Фабиано. Он слишком много думал о блеске своего имени и о богатстве. Дружбу он старался водить только со знатными синьорами и добился знаков внимания даже от самого герцога. Всё реже он брался за резец или кисть. В эту пору и поступил к нему в ученики пятнадцатилетний юноша Флорио.

— Скажи, мастер, — спросил он в первый день, — как изваять статую, чтобы она была прекрасной?
— Очень просто! — засмеялся Фабиано. — И очень трудно. Я отвечу тебе словами величайшего из мастеров — словами самого Микеланджело. Возьми глыбу мрамора и отсеки от неё всё ненужное.

Флорио много думал над этим советом, а ещё больше трудился. Прошёл год, второй и третий. Как-то Фабиано, поздно вечером вернувшись с шумного карнавала, заглянул в свою мастерскую. В дальнем углу горела одинокая свеча. При её свете работал Флорио. Фабиано неслышно подошёл сзади и замер, восхищённый, так прекрасно было изваяние, вышедшее из-под резца юноши. Фабиано с горечью подумал, что ученик опередил его. Восхищение сменилось завистью, потом страхом. Он словно слышал, как повсюду говорят о Флорио, а о нём, Фабиано, молчат. Весёлая карнавальная маска выпала у него из рук. Флорио вздрогнул и обернулся. Увидев Фабиано, он поклонился и сказал:
— Взгляните, мастер! Достиг ли я чего-нибудь?
— Что ж, работа неплоха, — ответил небрежно Фабиано. Ты не напрасно трудился. Но доверься моей опытности. На творения безвестного художника, как бы хороши они ни были, никто и смотреть не захочет. Толпа поклоняется громким именам. Но я помогу тебе. Я согласен вырезать своё имя на пьедестале статуи. Я сделаю больше: я уплачу тебе за неё сто флоринов, хотя никакой прорицатель не скажет, выручу ли я даже десятую часть этого.

— Спасибо, учитель! — воскликнул простодушно Флорио. — Как вы добры ко мне! Лучшая для меня награда, что мою статую увидят люди и, может, она принесёт кому-нибудь радость.
— Если ты будешь работать не хуже, я, пожалуй, соглашусь поставить своё имя и на других статуях. И за каждую из них я буду щедро платить тебе по сто флоринов. Но помни, никто не должен знать о нашем договоре.
— Клянусь своим резцом,— ответил юноша, — из моих уст никто об этом не услышит. Вот почему Флорио оставался нищим и безвестным, а слава Фабиано засияла новым ярким светом.

У Флорио был друг — молодой поэт Симоне. Хотя один работал резцом, а второй сплетал слова в причудливые узоры стихов, мыслями они были близки, как кровные братья. Долгие часы они проводили вместе, гуляя в окрестностях Флоренции. Симоне часто читал свои стихи и стихи иных поэтов, Флорио же всегда говорил о творениях других мастеров и никогда о своих. И Симоне не раз спрашивал себя, почему Флорио, который, как чуткая струна, отзывается на прекрасное, прозябает в подмастерьях и сам, как видно, ничего не создаёт. Удивлялся он и другому.

— Во имя Вакха — бога веселья, объясни мне, как этот придворный блюдолиз Фабиано может извлекать из мрамора полные жизни и мысли статуи! Говорю тебе, Флорио, тут кроется какая-то тайна. Флорио только грустно улыбался в ответ.

Но однажды случилось так. Флорио условился встретиться с Симоне, но тот не пришёл в назначенный час, А Симоне как раз сочинил новый сонет и непременно хотел прочесть его другу. И вот, недолго думая, Симоне отправился в мастерскую Фабиано. Однако двери мастерской были заперты. Тогда Симоне вспомнил о том, что как будто в доме есть ещё и второй ход, для слуг. Он прошёл во внутренний дворик с фонтаном, поднялся по узкой лестнице на галерею и через кухню вошёл в дом. Навстречу ему не попалось ни одной живой души, да и в мастерской было пусто. И всё же Симоне чувствовал, что в доме кто-то есть. Пройдя множество комнат и коридоров, он вошёл в пристройку, находившуюся в самом отдалённом углу здания.

Наконец Симоне разгадал тайну Флорио и Фабиано.

Флорио стоял перед статуей. Она, казалось, была уже закончена. Но Флорио снова и снова касался резцом белого камня. И каждый раз Симоне поражался необходимости прочерченной линии. Статуя изображала девушку, почти девочку, смотрящуюся в зеркало. Её лицо, руки, плечи — всё говорило о том, что она предчувствует счастье, сама, ещё не зная, каким будет это счастье. Статуя не была похожа ни на одно творение, когда-либо виденное Симоне, и в то же время она была будто родной сестрой всех тех статуй, которые принесли настоящую славу Фабиано и на которых стояло его имя.
— Теперь я знаю правду! — воскликнул Симоне.
— Какой же он негодяй!

Флорио оглянулся и побледнел.

— Молю тебя, молчи, если ты не хочешь сделать меня бесчестным человеком. Я поклялся ему свято соблюдать договор.
— Но ведь ты мне ничего не говорил. Я увидел сам, — возразил Симоне.
— Фабиано этому никогда не поверит, — покачал головой Флорио.

И он так просил своего друга хранить случайно раскрытую тайну, что Симоне согласился. Спустя неделю Фабиано объявил флорентийцам, что он закончил новую статую что каждый, кто хочет, может прийти на неё посмотреть. В среду, ровно в двенадцать часов, он снимет с неё покрывало.

В среду, ровно в двенадцать часов, в мастерской Фабиано собралось много народу. Тут были художники, музыканты, знатные горожане. Сам герцог с придворными пришёл посмотреть новую работу ваятеля. Был здесь, конечно, и Симоне. А в стороне от всех стоял безвестный подмастерье Флорио. Многие из присутствующих даже не знали, как его зовут. Вот Фабиано сдёрнул холст, закрывавший статую. Толпа, собравшаяся в мастерской, замерла в восхищении. Первым заговорил герцог, ведь он был самым знатным и ему подобало сказать первое слово.

— Благодарю тебя, мой Фабиано, за доставленную нам радость. Лукавая прелесть этой девушки возвращает нас к далёким дням нашей юности, когда всё еще было у нас впереди и всё было неведомым и манящим. Твоя статуя полна жизни. Не хватает только, чтобы она заговорила.

— О, ваше величество, я счастлив вашей похвалой, — отвечал, низко кланяясь герцогу, Фабиано. — Льщу себя надеждой, что это заслуженная похвала. Если бы статуя и в самом деле могла заговорить, она рассказала бы, скольких бессонных ночей и дней, полных труда, она стоила своему создателю.

Все разразились рукоплесканиями в ответ на эту короткую речь, полную скромного достоинства. Не рукоплескал один Симоне. Он смотрел на своего друга. Глаза Флорио были полны слёз. Тогда Симоне шагнул вперёд и обратился к статуе:

От нежного лица струится тихий свет… Ты — юность, и мечта, и тайна, Ты тщетно ищешь в зеркале ответ, Разгадку красоты твоей нежданной. А мы стоим смущённою толпой, На мраморное глядя изваянье. Скажи нам, молчаливая, открой; Чьё ты созданье?

И вдруг статуя заговорила. Она не сделала ни одного движения. Только чуть приоткрыла изогнутые, словно лук стрелка, губы. Статуя сказала:

В тиши ночей медлительный резец
Меня из камняя вывел к свету.
Не Фабиано, нет, мне Флорио отец,
Безвестный Флорио, хоть он молчит об этом.

Произнеся эти слова, статуя сомкнула губы. Но тут гневными голосами закричали другие статуи, её сестры и братья:

Сотрите с нас неслыханный позор!
Нас создал Флорио! А Фабиано — вор!

И снова в мастерской наступила тишина. Все стояли, словно поражённые громом. Потом огляделись по сторонам, ища глазами Фабиано. Но его уже не было в комнате. Бежал ли он от упрёков своей нечистой совести, испугался ли заслуженного гнева герцога и презрения сограждан — неизвестно. Только никто никогда его больше не видел.

— Флорио! Эввива Флорио! Да здравствует Флорио! — дружно закричали собравшиеся в мастерской.
А герцог сказал:
— Кто пасёт своих овец на чужом пастбище, рано или поздно потеряет всю отару. Все лисы когда-нибудь да встретятся в лавке меховщика. Если чёрт прикроет рога, его выдаст хвост, если он подберёт хвост, его узнают по копытам. Пусть негодяй Фабиано теперь твердит про себя эти поговорки. Но объясни мне, Симоне, какой силой ты заставил заговорить мрамор? Я думал, что в наш просвещённый век чудес не бывает. Симоне ответил:
— Но тут и не было чуда! Посмотрите на статуи, ваше величество. Они безмолвны, но и сейчас они кричат о том, кто их изваял. Всякое истинное создание искусства, будь то картина, скульптура, музыка, — говорит голосом своего творца. Я постарался лишь сделать этот язык более внятным.