«Я верю в Бога». Когда я произношу эти слова, то осознаю всю их несоизмеримость со всеми другими словами, произносимыми мною. Я знаю, что, произнося их, я перехожу, так сказать, в другое измерение. И все же 99 из 100 раз, когда я говорю это, я, пожалуй, не задумываюсь о смысле сказанного. И слова эти звучат так, как если бы они относились к повседневной жизни с ее маленькими заботами.
Я привык к ним, привык к тому, что верю в Бога. Как привык к тому, что вокруг меня есть люди, которые не верят в Него. И эта привычка как раз не дает мне прорваться к единственности, особенности, неслыханности того, что я утверждаю как нечто само собой разумеющееся: «Вот, я верю в Бога». Поэтому началом углубления в смысл этих слов, в раскрытии их хотя бы только для меня, для моей жизни, для моего сознания не может не быть удивления восприять их, как если бы я услышал их как в первый раз.
Таков, между прочим, тайный закон всякого подлинного знания. Оно всегда начинается с очищения и обновления взора, слуха, каждого чувства. Только, если мы способны удивиться, мы оказываемся способны начать вдумываться в обычно скрытый от нас, последний и глубокий смысл всего того, что окружает нас и составляет нашу жизнь. А удивляться – это и значит освобождаться именно от чувства привычки, которая как бы серенькой пылью покрывает наше сознание.
И вот слова: «я верю в Бога» с таким удивлением освобождены от этой привычки. Вот я обращаю на них свой внутренний взор и слух, и стараюсь как можно вернее, честнее, глубже ответить себе на вопрос, что же они означают. И первое, что мне становится очевидным, это то, что каждое из этих слов окутано некоей тайной, которая усиливается по мере того, что я вдумываюсь, всматриваюсь и вслушиваюсь в каждое из них. Кто такой прежде всего этот Я, который утверждает свою веру в Бога? Я… Но я сам-то в себе знаю и сознаю множество этих Я. И которое из них обращено к Богу? И как? И когда? «Верующий в Меня, жив будет Мною» (Ин.6,47) — говорит Христос. Но сколько часов, нет, лучше сказать, сколько минут в день действительно живет Богом мое Я? Вот именно минуты, а остальное время мое Я — разве это не заботы, не интересы, не жизнь, никакого отношения к вере моей не имеющие? И тогда нет во мне никакой веры и никакой памяти о Боге, никакого опыта Его присутствия и нужды в этом присутствии.
И вот, оказывается, что я вспоминаю о вере и о Боге только тогда, когда они почему-то мне нужны. Но они выпадают из моей жизни, когда что-то другое оказывается мне нужнее и интереснее. Однако тогда, по существу – это, уже и не вера, а что-то другое — суеверие, рождающееся из страха, из незнания, из инстинктивной потребности в защите и помощи. Я говорю об этом потому, что глубоко убежден, что для такой — иногда вспоминаемой, иногда вспыхивающей веры — в нашем мире скоро уже не будет места.
Мир, по слову древнегреческого мудреца, всегда был полон богов, но это как раз и не значит, что он был полон веры. Эти боги (и тут действительно права оказывается антирелигиозная пропаганда) были нужны людям как защита, как помощь в житейских делах, как утешение, как что-то на чем можно утвердиться и успокоиться в этом страшном, таинственном и всяческой опасности и страха исполненном мире.
Но разве обо всем этом говорил Христос, и говорит сейчас и навеки Евангелие? Посмотрим правде в глаза – Евангелие не только не говорит об этом, Оно направлено в каком-то смысле на разрушение веры как суеверия, веры как эгоистического искания какой-то пользы от религии. «Кто Мне служит, Мне да последует» (Ин.12,26) — говорит Христос. А тем, кто следует за Ним, Он жизнь не обещает, не предлагает ничего, кроме того, что составляло Его жизнь.
Это значит – ничего кроме Христа, кроме мучительной борьбы с миром и злом, кроме трудного, бесконечно трудного пути послушания воле Божьей и высокому замыслу Божьему о мире. А все это значит, что в отношении моего Я в словах: «я верю в Бога» требуется то, чтобы я прежде всего совершил некую глубокую и трудную проверку. И проверка эта должна показать мне, что Я, которое дерзает утверждать, что оно верит в Бога, было не только самым глубоким, главным, сердцевинным из всех моих Я, но и объединяющим их всех, и за всех их ответственным.
Сказать: «я верю в Бога» — это значит свободно и ответственно выбрать то, что отныне будет главным в моей жизни и судом над всем другим в ней. Так, что все в ней, все без остатка будет к вере отнесено, будет оцениваться в ее свете, будет включать в себя все мои остальные Я. Говорящий: «я верю в Бога» таким образом уже переступил некую черту, самую важную, самую ответственную из всех. Вся его жизнь отныне этой чертой определена и окрашена. Ибо вера – это прежде всего не то, что мне дает что-то, а то, что сначала отдает меня, что сразу же делает всего меня и всю мою жизнь чем-то бесконечно важным. И я уже не могу жить так, как если б я этих слов: «я верю в Бога» не произнес, не обрек себя на них. В моей жизни уже не может, не должно быть ничего нейтрального, неважного, несущественного. Все, в свете моего решения и моего выбора озарено новым светом, все становится либо верностью вере, либо изменой ей. И все это так потому, что та вера, которую я принимаю этим необратимым утверждением: «я верю в Бога» и есть в первую очередь некий свет, направленный на всю жизнь, некое новое и целостное ее понимание.