Формула “так называемый” давно стала синонимом ненастоящего
Когда я слышу формулировку “так называемый”, я сразу представляю что-то непризнанное: правительство, которое не считают легитимным; республику, которую официально не признает почти никто в мире; СМИ, которые на самом деле не занимаются журналистикой; сыр, утративший характеристики сыра. Этот список можно дополнить еще не одним десятком пунктов.
Формула “так называемый” давно стала синонимом ненастоящего, фальшивого, такого, от которого хочется откреститься. Она выдает позицию: реформа — это одна точка зрения, так называемая реформа — совсем другая.
Помню, как в разгар бурной деятельности движения “Наши” некоторые СМИ использовали формулировку “так называемые “Наши”. Это было продиктовано не только и не столько политической позицией, сколько двусмысленностью: не скажешь же “Наши сегодня вышли на митинг”. Какие такие “наши”? Кто тогда “не наши”? И по какому принципу проходит это разделение?
Определение “так называемый” вообще-то само по себе может употребляться без всяких негативных коннотаций. Оно помогает нам обозначать термины, какие-то специальные выражения. Далеко ходить не надо — возьмем слово из предыдущего предложения: если мы скажем, что-то о так называемых коннотациях, это совсем не будет означать, что мы считаем их ненастоящими, фальшивыми.
Но в последние годы использовать это выражение стало страшно: за ним так прочно закрепилась слава маркера подделки, что лишний раз эту формулировку не хочется использовать даже в самом невинном контексте.
Министр ничего плохого не имела в виду — вырвалось
Политики обычно прибегают к этим словам вполне осознанно, когда хотят обозначить свое негативное отношение. Например, во время политических ток-шоу — когда говорят о “так называемой западной демократии” (сразу понятно, считают они ее демократией или нет).
Когда министр просвещения Ольга Васильева пообещала “ужесточить отбор так называемых родителей”, ассоциация возникла именно такая: приемные родители — ненастоящие. Сработал режим маркера подделки.
Не случайно после этого агентство ТАСС скорректировало слова Васильевой и убрало из них определение “так называемые”.
Конечно, можно сказать, что министр ничего плохого не имела в виду — вырвалось, как говорится. Но те слова, которые вот так вырываются, особенно из уст чиновников, обычно открывают нам нечто большее, чем неосторожность, необдуманность или отсутствие эмпатии.
За рамками нормы
Приемное родительство в России до сих пор так и не стало чем-то обычным, привычным, НОРМАЛЬНЫМ. Для общества оно до сих пор за рамками нормы — в хорошую (“Вы такие герои, я бы не смог(ла!”) или плохую (“Как можно взять ребенка, не зная генов?”, “Зачем усыновлять больных?”) сторону. Парам или одиноким родителям, которые усыновили детей, часто говорят: “Ну ничего, вы еще родите СВОЕГО!”
Все эти слова, казалось бы, небольшие языковые нюансы очень точно передают то, как на самом деле относятся и общество (по большей части), и чиновники к приемным родителям. Они действительно в сознании многих до сих пор “так называемые”. Не равные биологическим, не СВОИ.
А все, что выходит за рамки нормы — точнее, того, что по каким-то причинам принято считать нормой, — чиновникам обычно хочется “ужесточить”, что они и собираются сделать сейчас с помощью новых правил усыновления. Но только пострадать от этого могут не “так называемые”, а вполне реальные дети.