Архимандрит Савва (Мажуко)
Мой любимый эпизод из «Белой гвардии» – сон Алексея Турбина. Ему является погибший в 1916 году вахмистр Жилин и ведёт рассказ о буднях загробной жизни. Это потрясающий текст, который требует отдельного разбора! Но сейчас я вспоминаю его, потому что Жилин пересказывает беседу с Богом и речь там идёт о священниках, о попах:
«Попы-то», – я говорю… Тут он и рукой махнул: «Ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин, срам, а не попы». «Да, говорю, уволь ты их, господи, вчистую! Чем дармоедов-то кормить?» «Жалко, Жилин, вот в чем штука-то», – говорит».
Вспоминаю этот диалог, потому что речь пойдёт о священниках, и первое, что мне надо прояснить, это мой личный мотив и тональность разговора: мне жалко батюшек! Совсем как булгаковскому богу! Хотя, я думаю, настоящий Бог жалеет всех нас куда сильнее.
Взгляд с другой планеты
Один из исследователей Великой французской революции, описывая настроения, царившие в обществе в конце XVIII века, пишет о человеке, с которым случались нервные припадки, когда он слышал слово «священник».
– Вот кого демон крутит!
– А если не демон?
Вопрос не праздный, потому что такая реакция на духовенство далеко не редкость и в наше время. Почему это происходит? Чтобы ответить на этот вопрос, полезно разрешить себе своего рода духовное упражнение под названием «как нас видят?»
Это проблема серьёзная, потому что евангельская. Неуспех церковной миссии во многом связан с тем, что мы не учитываем иной угол обзора, даже не любопытствуем на этот счёт. А потом искренне недоумеваем и обижаемся:
– Да что же мы вам плохого сделали, что такое про батюшек говорите!
– А вы «отключите» привычную оптику и посмотрите на наш церковный быт и благочестивые привычки глазами современного подростка. Что он видит в храме? Почему его не трогает наше благолепие, даже отпугивает?
Однажды меня пригласили на церковный праздник в Чернигове. Надо сказать, что украинское православие так сильно отличается от белорусского, что порой кажется, будто это две разные религии. На Украине люди более церковные, то есть религиозные традиции там сохранились лучше, чем в Белоруссии, превращённой в советские годы в полигон атеизма. Поэтому наблюдать «честное поповство» там куда продуктивнее.
Для любителя церковной службы украинская литургия – поэма! Громкая. Пышная. Невероятно сердечная. Грозные дьякона, многоутробные батюшки, безвременно утомленные владыки – старая добрая классика! Крестный ход. Торжественный обед. Везде ставлю точки, чтобы не злоупотреблять многоточиями, потому что описать это довольно сложно, это надо пережить, вкусить «сладости церковной».
После обеда батюшки дожидались владык во дворе. Шутили, смеялись, балагурили. Там были настоящие старые священники, пережившие советскую власть, много претерпевшие, опытные, седые, как говорят, маститые. Старинный дьякон – голосистый, лохматый, большерукий. Он просто очаровал меня. С него надо было писать картину, снимать фильм, набрасывать персонаж романа – такой колорит! Его жесты, манера говорить, интонации, походка – всё это было не отсюда, действительно не-от-мирно, как и всё это собрание духовенства – длиннополые, долгогривые, пузатые дядьки, которые неизвестно чем занимаются, непонятно о чём говорят, как-то иначе мыслят, и для них религия не игра, а очень серьёзное и основательное дело.
Что это за люди такие? Откуда они берутся? Почему они так держатся за свои смешные обычаи и странные привычки?
Почему им так сложно приспособиться к миру, к нормальной жизни, к понятному ритму, да просто поменять прически и одежды? Зачем эти кудри, косички, бороды, эти гнусавые голоса, неудобные ризы, непрактичные рясы с широкими рукавами, эти шапки бесконечные – митры, камилавки, скуфьи? Стоят на молебне, как раздувшиеся тюбики с краской! Зачем это всё? Кому это нужно? Богу? Да неужели. Людям? Помилуйте! Море вопросов от внезапной вспышки мысли при созерцании духовенства под новым углом, а среди них и себя – с бородой, косичкой, в рясе и кресте.
Аккумулятор благодати
В отличие от безбрачного епископата, высшего духовного сословия, приходское духовенство – это не просто священники, но ещё и их семьи – жёны и дети. К членам семей священников предъявляются особые требования, причём характер этих требований таков, что батюшка всю жизнь находится словно под перекрёстным огнём, который ведётся с различных позиций – со стороны иерархии и со стороны народа.
По остроумному замечанию Василия Розанова, священник для прихожан – это мешок благодати. Очень точно подмечено! Многие батюшки согласятся с Розановым, потому что с горечью замечают, что верующие нами просто пользуются как «накопителями благодати», «аккумулятором божественных энергий». И совсем не важен ты сам, твоя жизнь, интересы, достижения или проблемы – вот тут покропи, здесь благослови и малого помажь маслицем – сколько с нас?
В гениальном романе Грэма Грина «Сила и слава» рассказана история католического священника, который продолжает своё служение в период мексиканской революции. Мы хорошо помним, что стало с Русской Церковью после 1917 года, но похожие события проходили в это же время в Мексике: закрывались монастыри, церковные школы, священники были поставлены вне закона, и многие из них – казнены просто за совершение литургии.
Герой Грэма Грина тайно посещает деревушки, чтобы отслужить мессу, покрестить детей, помолиться за усопших. Только рассказ не о подвижнике, а о «пьющем падре», у которого даже есть дочь от случайной связи. Это глубоко несчастный, одинокий и невероятно уставший человек. Меня поразил эпизод, когда этот священник, несколько суток пробиравшийся к деревне через душные тропические леса без сна, пищи и отдыха, приходит, наконец, к людям и просто хочет поспать. Но крестьяне скорее будят его, чтобы он успел покрестить, исповедовать и отслужить мессу, потому что слышно, что скоро подойдут войска и священника, скорее всего, схватят и расстреляют, а у нас тут дети некрещеные. А падре всё умоляет: спать, спать… Но соглашается сначала совершить требы.
Вы думаете, такое безжалостное и потребительское отношение к священнику свойственно только безграмотным мексиканским крестьянам? Им нет дела до его одиночества, их не волнуют его грехи и проступки, с него нужно просто получить порцию благодати, а потом – хоть расстреляйте, раз вам надо! У русского человека, и это не редкость, отношение к священнику тоже магическое: это источник благодати, и качество этого сосуда не очень важно, главное, правильно эту энергию туда закачать, а потом корректно извлечь. Магия всегда амбивалентна, всегда с двойным дном – притягивает и отталкивает.
Священник – это хорошо, но лучше его избежать, держаться подальше, но не сильно удалённо. Поэтому «батюшка, благословите» соседствует с опасением, чтобы поп дорогу не перешёл.
Один товарищ меня спрашивал:
– А если собрать полный самолёт батюшек, тогда уж он точно не разобьётся?
И откуда такие идеи у людей даже образованных?
Первый и единственный раз, когда мои студенты сдали мне вовремя эссе, был тот день, когда я неудачно пошутил:
– Кто не сдаст работу к четвергу, прокляну!
Написали все, даже заболевшие! И откуда столько религиозного ужаса в светском вузе! Неожиданно! Никогда так не делайте!
С Монбланом на плечах
Вообще священники – чемпионы по пробуждению противоречивых чувств. Даже надоедливая претензия «толстые попы на мерседесах» имеет самые неожиданные оттенки, когда зависть и ненависть к священникам затейливым образом переплетается с восхищением и любовью:
– Вот это настоящий батюшка! Не какой-нибудь нищеброд!
Откуда эта противоречивость в фигуре священника? Думаю, во многом это связано с «сословной памятью», которая держится во многом ещё и потому, что духовенство всё ещё остаётся сословием, причём сословием закрытым, и это большая беда. Сословность духовенства мешает евангельскому служению, поддерживая искусственное разделение Церкви на мирян и три духовные сословия – епископов, священников и монахов, – имеющие свои внутрисословные перегородки и противоречия.
Ревнители православия очень зорко следят за тем, чтобы внутрь церковной ограды не пробрались раскольники. Успокойтесь, товарищи! Мы столетия живём в расколе и даже не замечаем его, и исчезнет он не раньше, чем уйдёт из употребления антицерковное слово «мирянин». Но линия раскола до сих пор проходит по классовым границам внутри духовного сословия.
Положение приходского духовенства всегда было довольно унизительным, и примеров тому великое множество в исторической и художественной литературе. Вот что пишет Розанов в начале XX века:
«Священник превратился в самое запуганное, самое бесправное чиновное существо, но с тою убавкою против обыкновенного чиновника, что последний хоть в частной-то жизни принадлежит себе и распоряжается собою, да и на службе если и связан, то всё же ограниченным светским законом. Бедный русский священник был похож на муху, на которую поставлен Монблан; на его личность, на его частную жизнь, которая вытянута была в струнку «уставности», давили такие непомерные тяжести, как «соборов», «святых отцов», «Церкви», в которой он не умел, да и не смел разобрать, что принадлежит в точности Вселенскому собору, что – какому-нибудь киевскому схоласту XVII века, а то есть и просто заимствование от лютеран смелого Псковского архиепископа (Феофана Прокоповича)» (Розанов В.В. «Аскоченский и архим. Феод. Бухарев»).
Пожалуй, только батюшки поймут, насколько эти слова не потеряли актуальности и в наше время. Потому что сословный раскол в Церкви так и не был преодолён, а насущные вопросы канонического права не решены до сих пор. Приходское духовенство так и осталось низшим духовным сословием, которое переживает глубокий кадровый кризис из-за того, что современные люди просто не хотят принимать священный сан. Даже семинаристы довольно часто отказываются от рукоположения.
– Но почему? Быть священником – это так почётно!
– Только ты навеки попадёшь в крепостное право!
Так отвечают разочарованные студенты. И пусть вы с ними не согласитесь, но весомая доля правды есть в этих словах. Современный священник сегодня, действительно, находится в полукрепостной зависимости от своего архиерея. Эти отношения очень напоминают феодальные связи сюзерена, который выдал своему вассалу землю в кормление, чтобы периодически взыскивать свою долю в период сезонного «полюдья».
Причём власть «сюзерена» распространяется не только на священника, но и на всю его семью. Это тоже «сословная память», закреплённая в канонах, предъявляющих особые требования к жене священника, да и поповские дети в Российской империи мыслились в сословных рамках, а некоторые епископы и сегодня позволяют себе требовать отчёта у священников о выборе их детей. В своё время для меня было настоящим открытием, что духовные семинарии до революции были не учебными заведениями для подготовки священников, а просто школами для детей из духовного сословия. Собственно, они и не ставили себе целью готовить пастырей, а потому нет ничего общего между современной семинарией и дореволюционной, кроме названия.
Матушка-кормилица
Но именно в семинарии я впервые услышал известную поповскую максиму «Церковь – это армия» – и всю жизнь пытаюсь сражаться с этой установкой. Церковь – это не армия уже хотя бы потому, что Церковь – это не духовенство – епископы и священники. Церковь – народ Божий, собранный главою – Христом. Церковь – это Христос посреде нас! Разве могут быть армейские отношения там, где Христос?
Почему никак не получается перерасти эту сословность? Потому что она закреплена экономически. Священник, действительно, кормится с прихода, и в его интересах поддерживать концепцию «Церковь – это попы». Вот почему более здоровые церковные отношения там, где у батюшки есть светская работа, и он экономически независим ни от прихода, ни от епископа, и ему не надо эксплуатировать религиозные предрассудки, чтобы прокормить семью.
Однажды я спросил знакомого священника, зачем он без конца устраивает на приходе бесконечные «гастроли» мощей и «дефицитных» святынь с Афона?
– Приходится крутиться! А на что храм строить?
Я не открою Америки, если скажу, что во многом именно духовенство повинно в распространении всякого рода суеверий. Они экономически окупаются, и с тёмным людом проще иметь дело.
Митрополит Арсений (Стадницкий) в дневниках за 1902 год описывает посещение Покровской церкви Волоколамска. В центре храма на паникадиле висела огромная позолоченная бычья голова, с которой свисали бесчисленные полотенца. Голова висела давно, а бросать полотенца – старинный благочестивый обычай, который всеми силами поддерживали клирики, называвшие «чудотворную» голову «матушкой-кормилицей». Когда архиерей потребовал прекратить безобразие, местное духовенство спрятало чудище в особое помещение, куда «по знакомству» пускали своих, ведь голова приносила стабильный доход. И всё это не прекратилось, пока позолоченного идола окончательно не изъяли из обращения в музей академии. Обратите внимание: это Подмосковье, XX век. Многое ли поменялось с тех пор? Поэтому не надо удивляться, что на батюшек смотрят как на шаманов или циничных авантюристов, желающих заработать на людском горе.
Муха в стакане с вином
Священники хорошо знают, как по-разному их видят, потому что переходы из одного измерения в другое ощущаются почти кожей: для верующих ты пастырь и отец, для священноначалия – «тварь дрожащая», для атеистов – «лошадиное племя», для людей секулярных – в лучшем случае чудак, в худшем – шарлатан из области ритуальных услуг. Под взглядами таких разных людей испаряется религиозное очарование старинных риз и торжественных наставлений. Духовенство раздражает своей неуместностью.
В мемуарах Герцена вы можете найти, как ни странно, комплименты в адрес епископов, но простые священники действовали ему на нервы. Когда он описывает процедуру получения швейцарского гражданства, очень хвалит своих новых сограждан, которые не пригласили на этот ритуал священника, ведь он бы только всё испортил, был бы словно муха в стакане хорошего вина – и вытащить гадко, и пить противно. Так и «эти попы»: одна с ними морока, только всё портят и вечно мешают, вмешиваются, вклиниваются, паразитируют на людском горе и радости. Звучит обидно, но уж очень удачно схвачено, точно передано отношение «человека просвещённого» к этим «назойливым попам».
– Опять у вас мухи и Швейцария – то Розанов, то Герцен!
– Хорошо, давайте без мух, но с классиками. Вот Александр Сергеевич Пушкин пишет Чаадаеву: «Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и всё. Оно не принадлежит к хорошему обществу».
Герцен и Пушкин – представители русской аристократии. Они могли критиковать митрополита Филарета, спорить с ним, поскольку он был свой, человек «нашего круга», приличного общества, ведь епископы – это «духовные лорды», а простые священники – низшая каста, лучше сказать, отдельное духовное сословие, у которого есть свои социальные границы, за которые ему запрещено выходить.
Бунт на корабле
Но однажды батюшки вышли за эти границы, и произошёл настоящий переворот в церковном устройстве, сословная революция – обновленческий раскол.
У нас принято считать, что обновленцы хотели реформ ради блага Церкви, ради оживления евангельской проповеди и общинной жизни. Наконец, отдельные товарищи пытаются доказать, что это был заговор масонов против последнего островка истины – русского православия. Увы, обе точки зрения неверны. Обновленцы – законнорожденные чада феодального церковного устройства. Не масоны их придумали. Это результат классовой зависти низшего духовного сословия к «духовным лордам».
Цицерону приписывают фразу: «Раб мечтает не о своей свободе, а о своих рабах». Даже если это сказал и не Цицерон, это изречение могло бы стать девизом обновленческого движения. Во французскую революцию низшие сословия требовали себе привилегий дворян – иметь право быть казнёнными через отрубание головы, в обновленческую революцию угнетённое белое духовенство потребовало себе митр, епископских кафедр и вожделенных титулов. Посмотрите на фото лидера обновленцев Александра Введенского.
– Зачем тебе столько панагий и крестов, к чему эти митры и посохи?
– Знаете, какой пышный титул себе воздвиг этот революционер? – «Митрополит-Апологет-Благовестник, Первоиерарх Православных церквей в СССР».
Только, пожалуйста, не смейтесь над ним. Мне его тоже жалко. Как и других обновленческих вождей. И я их ни в коем случае не оправдываю, просто пытаюсь понять, откуда это и что с этим делать?
Батюшка, жаждущий митры, – привычный элемент церковного фольклора. Меня всегда удивляло это иррациональное стремление к церковным наградам. В чём смысл? Что дают тебе все эти антикварные титулы и дорогие игрушки? Объясняют игрой гордости и карьеризма. Только мне кажется, что «любовь к митрам» – не только мелкое тщеславие, но и классовый предрассудок, подобный тому, каким является для выходцев из социальных низов знание иностранных языков. Человек, владеющий языками, вызывает почтительное благоговение. Почему? Это наша «сословная память» подсказывает, что языками глаголют баре, помещики, дворяне. Хочешь выбиться в люди, грызи гранит лингвистики. Конечно, это обобщение, но наши смешные церковные награды – служение с отверстыми вратами, два креста, право ношения набедренника или палицы – это попытка приблизиться к высшему духовному сословию. Бесплодная попытка, потому гораздо полезнее было бы вовсе упразднить сословную закрытость, вернуть церковной иерархии не сословную, а евангельскую основу.
Митра для апостола
Обычно выражения «стать священником» и «принять сан» мы воспринимаем как синонимы. Только слово «сан» как-то режет слух. Осанка, приосаниться, сановник – говорят, русское «сан» восходит к древнеиндийскому sanu, которое имело значение «вершина, высота». При этом фраза «церковный сановник» – звучит уродливо.
Хоть и принято в нашей традиции епископов называть преемниками апостолов, у меня язык не повернётся назвать апостола Павла церковным сановником. Каким бы величественным его ни изображали художники барокко, апостол язычников был простым тружеником Евангелия, скромным служителем Слова. Если вы не согласны, проведите мысленный «иподьяконский» эксперимент: облачите апостола Павла в архиерейские ризы – постелите орлец, поднесите подсаккосник, епитрахиль, палицу, пояс и поручи, расшитый саккос, омофор, митру под цвет облачения, крест и панагию и не забудьте дать ему в руки трикирий и дикирий, чтобы он благословил народ в имперском великолепии.
Вы можете себе представить апостола Павла в архиерейской митре? Я не могу. Начинаю смеяться.
Думаю, что и апостол Павел катится со смеху, глядя на пышные встречи своих преемников.
Только нет смысла пробиваться в высшее сословие, ведь по большому счёту все мы – епископы, священники, дьяконы – служители, то есть диаконы. Если мы сместим ударение со слова «сан» на «служение», тогда совершенно естественно разговор будет идти не о статусе, правах и привилегиях, а об эффективности нашей работы.
– А какая у Церкви работа? Какой у Церкви интерес?
– Все церковные интересы заключены в одном слове: Евангелие – благовестие о Боге Воплощённом, Распятом и Воскресшем. Это и есть наш церковный интерес и церковная работа, качество которой измеряется не положением Церкви в государстве, не финансовыми успехами, а евангельской эффективностью. И если этой эффективности мешает сословная изоляция духовенства и привычное для всех «крепостное право», не пришло ли время отказаться от феодальных отношений в пользу евангельских?
Фото: optina.ru