«Талант. Надо брать». Леша не попал в ПНИ и учится на композитора

«Атака звука»

Мама Алексея, Бронислава Яковлевна, была пианисткой и все силы вкладывала в музыкальное образование сына. Она умерла в 2008 году, а спустя два года умер отец молодого человека. Музыкальное училище им. Мусоргского, где Алексей учился, не могло в одиночку справиться со странным мальчиком, и его отчислили по собственному желанию, без возможности восстановления. Все произошло словно в одну секунду: была семья, любящие родители, учеба — и вдруг ничего не стало. 

Начались принудительные госпитализации в психиатрические больницы, которых Алексей настолько боится, что до сих пор рисует в 3D ординаторские и рентгеновские аппараты.

«Это иллюстрация моих кошмарных снов, — признается он. — В психушке привязывают к постели, насильно колют лекарствами. Не хотел бы туда попасть снова». 

Другой его страх — что, если он будет плохо учиться, все «наплюют на него с высокой колокольни, скажут, что он тупой, и отправят в интернат для умственно отсталых».

Алексей Герасимчук

Наверное, так бы и случилось, если бы Алексея не поддерживал фонд «Пространство радости», куда мама успела привести его еще при жизни. Сотрудники фонда регулярно навещали его, организовывали быт, общались с социальными службами и помогали справляться с тяжелыми приступами тревоги, которые нередко доходили до самоагрессии. Они же познакомили своего подопечного с музыкальным педагогом Еленой Иготти. Она вспоминает ту первую встречу:

— У Алексея было обострение, он не мог справиться со страхом и тоской иначе, чем причиняя себе боль. Но вот Леша сел за фортепиано, сначала сыграл что-то по желанию, потом я предложила свою программу, и сразу стало ясно, что он очень одарен. Музыкант определяется первым прикосновением — атакой звука. Это ни с чем не перепутаешь.

Они стали заниматься. Алексей выходил из себя, когда у него что-то не получалось, мог ударить себя по голове, но Елена, по ее словам, быстро научилась с этим справляться.

«Так, мой дорогой, — говорила она. — Как только ты переступаешь порог моей классной комнаты, ты это все прекращаешь». 

Опыт занятий с аутичными людьми у Елены был — она занималась (и продолжает заниматься) со студентами центра «Антон тут рядом». 

— Для меня ученики с аутизмом не отличаются от любых других, просто есть определенная специфика.

Это верно в отношении любого человека, а в отношении человека с аутизмом — в особенности. Честно говоря, если выбирать между обычными людьми и людьми с РАС, то вторые мне ближе. Они не умеют врать.

В 2013 году Алексей перешел в центр «Антон тут рядом», занятия продолжались, и Елена Иготти поняла, что ее одной уже недостаточно. С помощью фонда Алексею собрали деньги на обучение в частной консерватории им. Б.А. Бершадского, где его преподавателем по фортепиано стала Галина Ефимовна  Минскер, воспитавшая много знаменитых пианистов; а по сольфеджио и гармонии — Аэлита Владимировна Гусева. Однако в 2018 году вуз упразднили. 

Тогда Иготти и другие преподаватели, которых она познакомила с Алексеем, решили, что надо идти в государственную консерваторию им. Римского-Корсакова. К тому времени стало ясно, что Алексей не только играет, но и сочиняет музыку. 

Алексея познакомили с композитором и музыкальным педагогом Сергеем Михайловичем Слонимским. У него не было опыта общения с аутичными людьми, и поначалу он сомневался. Но Елена Иготти сказала ему:

— Послушайте нашего мальчика, помогите!

— Давайте попробуем, — сказал он. И через некоторое время признал: «Да, талант, надо брать».

— Со временем он проникся к Леше, словно поверил в него и в себя. А это ведь самое сложное — не побояться общаться и учить человека с особенностями, и постоянно искать новые пути, — вспоминает Елена Иготти.

— Многие в консерватории были против, — продолжает Елена Иготти, — я обошла нескольких юристов, однако все они только разводили руками. В итоге от полной безысходности я бросилась к проректору по учебной работе Денису Викторовичу Быстрову. Он оказался невероятно понимающим, душевным человеком и нас поддержал. В итоге Леша наравне со всеми сдал вступительные экзамены, прошел конкурс и стал студентом.

«Помогая ему, я помогаю себе»

Но в одиночку Алексею с очным присутствием на занятиях было не справиться. Его куратор в центре «Антон тут рядом» Наталья Козлова пыталась привлечь волонтеров, но они не могли ходить каждый день, и ей регулярно приходилось их подменять. 

Человеку с аутизмом обычно важно, чтобы все шло по плану. Даже такая мелочь, как изменение в расписании, ввергала Алексея в стресс. Он был гиперответственным студентом, педантично выполнял все задания, не прогулял ни одной лекции и все равно боялся, что его выгонят. Наташе то и дело звонили с поста охраны: «Вашего парня опять накрыло» — она бросала все и мчалась его успокаивать. Выход был один: составить индивидуальную программу сопровождения с постоянными тьюторами, которые могли бы подменять друг друга. 

Кристина и Катя

— После множества собеседований мы отобрали двух человек, — рассказывает Наталья. — Кристина и Катя работают с Лешей по очереди в разные дни, и это очень важные для него люди. Они помогают ему и с организацией ежедневной жизни, с оплатой за квартиру, и, конечно, на занятиях в консерватории. 

Тьюторы были рядом не только, когда Леше надо было помочь, но и когда требовалось объяснить окружающим, что все нормально и под контролем. Никто ни разу не сказал: «Надо бы этого отчислить». К тому же выяснилось, что в консерватории есть целый инклюзивный отдел, и он очень поддерживал в трудные моменты.

Я спрашиваю у Натальи, не слишком ли много народу вовлечено в Лешину адаптацию к учебе. Оно вообще того стоит? 

Тьютор Кристина вспоминает, что трудности с Лешей начались в первый же день. У него не загружался телефон, он стал себя накручивать, что на починку понадобится много денег, и вдруг ударился головой об стену. Кристина испугалась, хоть и была предупреждена. Когда Наташа спросила ее, готова ли она продолжать, та честно ответила: «Не знаю». 

С тех пор прошло три года, Кристина научилась предотвращать трудные состояния на подходе и уже не представляет себе жизнь и работу без Леши. Она звонит ему по утрам, чтобы разбудить на занятия, слушает его партитуры и восхищается фантастической музыкальной памятью Леши, который знает наизусть все — от Баха и Моцарта до Nirvana, Whitesnake и Guns N’ Roses. И, конечно, помогает ему справиться с тревогой в трудные моменты.

— Недавно он стал говорить, что ему снятся Шекспир и братья Гримм, которые велят ему писать огромную партитуру, делиться ею со всеми и беспокоиться. А я говорю: «Леша, не обязательно слушать все, что говорят Шекспир и братья Гримм».

Кристина признается, что последние два года эта работа очень помогает и ей самой. 

— Жизнь стала ужасно нервной, бывают моменты, когда я чувствую себя плохо. Но работа с Лешей придает этой жизни смысл. Когда рядом есть человек, который закошмаривает себя так, как тебе и не снилось, то, успокаивая его, ты успокаиваешься сам. Говоришь: «Все будет хорошо, свет обязательно победит, вот увидишь».

— Помогая Леше, я помогаю и себе, — говорит другой Лешин тьютор, Катя.  Когда Леша восклицает: «Кто-то решил, что наша планета устарела» или «Консерватории — конец, ее больше нет», ты понимаешь, что ужас владеет человеком, и находишь повод радоваться, что самого страшного в действительности пока не случилось. А значит, есть воздух, которым можно дышать.

Рояль Полины Осетинской

Выпускные экзамены будут в июне, но Алексей волнуется уже сейчас. 

— Камерное сочинение, коллоквиум, оркестр, — перечисляет он. — Стремно, еще как стремно! 

— Не волнуйтесь, — говорю, — я видела вашу зачетку. Вы прекрасный студент.

— Прекрасный студент? — эхом откликается Леша. — Видели мою зачетку? Там хорошие отметки? Я отличник? 

Видно, насколько его самоощущение зависит от того, что о нем думает собеседник. 

Пятерка для него — больше, чем хорошая оценка. Она означает, что Алексей Герасимчук все делает хорошо и правильно, а значит, мир не рушится. 

— От преподавателя по аранжировке у меня всегда позитивная реакция, она меня хвалит, она — лапуся, — бесхитростно делится он. 

О музыке Алексей говорит как бы заученными фразами, но это лишь потому, что у него не хватает слов спонтанно и ярко передать, как дороги ему 22-й и 23-й концерты Моцарта или «Времена года» Вивальди, переложение которых он делает для хора дивизи (divisi — разделение хоровой партии на верхнюю и нижнюю. — Прим. ред.) и аккордеона.

— Там партии сопрано — колоратурные, лирические, драматические, 10 партий меццо-сопрано, колоратурные, лирические, драматические, — он как бы в уме загибает пальцы, — два солиста, общий хор…

Потом он рассказывает, что любит современный рок и ни в коем случае не считает его хуже классики. Свою выпускную работу он пишет про взаимосвязи классической и современной музыки.

— Привожу примеры влияния рок-композиторов на оперу Джона Адамса «Никсон в Китае». И про Джоша Клингхоффера — как на него повлияли Пол Маккартни, Роберт Плант и Джимми Пейдж, а еще — Стивен Тайлер, Дэвид Ковердейл, Микки Муди. Шнитке был полистилистом, в его «Гоголь-сюите» слышим влияние Гайдна, Моцарта.

Недавно у Алексея появился собственный рояль, который ему подарила Полина Осетинская. 

— Это один из моих инструментов, он мне как родной, я не могла его отдать в чужие руки, — говорит Осетинская. — Мне нужно было знать, что он продолжит жизнь у хорошего человека и будет оценен по достоинству.

Рояль доставляли из Москвы в Санкт-Петербург, Катя с Кристиной с точностью до миллиметра замеряли дверные проемы в Лешиной панельке в Купчино — вдруг не пройдет? Одну из двух комнат пришлось полностью освободить, инструмент должен был занять ее целиком. В назначенный день приехали грузчики, рояль втащили на второй этаж. Стали звонить в дверь, а реакции никакой. Леша спит.

— Наконец появляется на пороге, заспанный и недовольный, — смеется Кристина. — Рояль занесли, поставили, тут Леша окончательно проснулся, сел и заиграл. Такого концерта мы еще не слышали. Стояли с Катей, затаив дыхание, и снимали на телефон. 

— Что вы будете делать после окончания консерватории? — спрашиваю я Алексея.

— Буду рисовать кабинеты, санузлы, приемные покои с кушетками, капельничные, гардеробы, — внезапно отвечает он. — Стану 3D-дизайнером местности, за это хорошо платят. 

— А композитором не будете? Это же ваша специальность. 

— У меня композиторская работа, скорее всего, не получится. Потому что в композиции надо искать новый стиль, а я этого не могу сделать, не хватает фантазии. Получится аранжировка, скорее всего, переложения.

— Это Леша пересказывает мнение мастера по композиции, Александра Юрьевича Радвиловича, — вставляет тьютор Катя, которая присутствует при разговоре. — Он очень переживает за своих учеников, и поэтому очень к ним требователен и редко хвалит. А Леша чувствителен к негативной обратной связи. Даже когда мастер просто напряженно молчит и смотрит в ноты, Леша считывает это как недоброжелательность. Я поначалу тоже была обескуражена, когда услышала, что Леша никогда не станет композитором. Зачем тогда моя работа? Но постепенно я поняла, что этот выбор — не случайность, и все мои сомнения улетучились.

— Урок по композиции через час, — сообщает Алексей. — Мне страшно. 

«Никогда не будет композитором» 

Волнение перед разговором с Александром Юрьевичем передалось и мне. Какой он? Неужели вправду такой суровый? Но ведь Катя рассказывала, как он давал свои деньги на ремень и брюки для Леши, чтобы тот как можно лучше выглядел. Жест пусть неожиданный, но уж точно не формальный, идущий от вовлеченного и неравнодушного человека.

Так и оказалось. Александр Юрьевич рассказывает об Алексее с большой симпатией, но и с озабоченностью. Он очень много сил и души вложил своего ученика и с грустью признает, что результатом не доволен. Радвилович вообще кажется очень резким и прямым. Не только с собеседником, но — в первую очередь — с самим собой. 

После смерти Слонимского он унаследовал курс, на котором был и Алексей Герасимчук. Александр Юрьевич был осведомлен о необычном студенте, но не счел возможным от него отказываться, потому что «это был бы огромный душевный стресс, а для Алексея это непозволительно». Их учеба продолжается 4,5 года, на 3–4-м курсах занимала у Радвиловича, по его собственным словам, где-то 30% времени и требовала очень много сил. 

— Алексей обладает определенными музыкальными способностями, но, возможно, в силу его особенностей, у него отсутствует самая главная категория композиторского склада: фантазия. Она находится в зародышевом состоянии и никак не может выбраться наружу. На протяжении 4,5 лет я пытаюсь его расшевелить, но вижу, что не получается. Не потому, что я плохой педагог или он бездарный человек. У него есть определенный склад ума, он неплохо знает музыку. Но сейчас я не могу себе представить, чем Алексей займется, когда закончит консерваторию. Он получит диплом и, скорее всего, в нем будут хорошие оценки. Но что он станет делать с этим дипломом — для меня большая загадка.

— А что станут делать со своими дипломами все остальные? 

— Композиторов, конечно, не может быть много, но у остальных есть возможность искать себя в смежных областях. Из 10–12 человек, которые выпускаются каждый год, в профессии остается четверть. Кто-то уходит преподавать в училищах и в школах, кто-то становится наборщиком нот, кто-то занимается электронной музыкой для театра, для кино. Но Алексея в этой роли я не вижу. Преподавать он вряд ли в состоянии. Чтобы быть аранжировщиком, нужно знать компьютерные программы, которыми он владеет лишь на самом базовом уровне. Ему нашли ассистента, который будет вместо него делать озвучивание его камерного произведения. Сам Алексей, к сожалению, этим заниматься не может. Сейчас мы общими усилиями закончили оркестровое сочинение к экзаменам, довели его до той степени, когда я могу выдохнуть и сказать, что работа сделана. 

Александр Юрьевич отдельно упоминает, что Алексею трудно социализироваться, он никогда не участвует в совместных обсуждениях, все время находится в стороне. Однажды Радвилович приглашал всех студентов к себе на дачу, и Алексея вместе с его сопровождающими — тоже. Однако тот сказал, что не поедет.  

— Понимаете, я в некотором недоумении, — продолжает Александр Юрьевич. — Нас учат, чтобы мы относились к подобного рода людям без предубеждения и без отдельного снисхождения, потому что они ничем не хуже других. Я и отношусь требовательно, как к остальным. Однако мои усилия где-то на 90% уходят в воздух. 

Леша и Александр Юрьевич

— Может быть, не надо, как к остальным? Существуют ведь определенные методики для работы с людьми с аутизмом, их основа — положительное подкрепление, то есть поощрение за прогресс, пусть и скромный, но значимый по сравнению с тем, что было раньше.

— Вы говорите о дрессировке, а я хочу сказать, что композиторского дара у него нет. Допустим, человек, лишенный слуха, пожелает петь в хоре. Сколько его ни хвали, слух не появится, а звучание хора испортится. Если Алексей однажды встретит педагога с какими-то чудесными методиками, который сможет вывести его на новые орбиты, я буду аплодировать стоя. У меня, увы, не получилось.

«Этот путь нелинейный, его надо услышать»

Екатерина Шандоровна Давиденкова-Хмара, доцент кафедры оркестровки и общего курса композиции, преподает Алексею аранжировку и является научным руководителем его квалификационной работы. Она настроена более оптимистично, чем Александр Юрьевич. Ее собственная жизнь сложилась так, что об особенных людях она знает не понаслышке. У нее были тяжелые роды, и дочка, по словам Екатерины Шандоровны, находилась «в миллиметре от крупной неприятности». К счастью, девочка полностью восстановилась, ей 11 лет, она серьезно занимается музыкой.

Семь лет она занималась по индивидуальному графику с незрячей девушкой Аленой Самсоновой. Как и Алексей, та безвременно потеряла маму, которая была ее глазами, поддержкой и мотором. Екатерина Шандоровна обучала Алену компьютерным программам по аранжировке, но не очень понимала, как может сложиться ее профессиональная жизнь. И совершенно неожиданно Алена нашла свое место в мире.

— Вселенная откликнулась, появилась христианская общественная организация, которая стала заказывать ей музыку. Может быть, круг тем несколько ограничен, в основном это музыка для текстов религиозного содержания. Но, благодаря этому, Алена получает независимость, приобретает друзей, ее сочинения исполняются, а для композитора нет ничего важнее. По-моему, это обнадеживающий пример.

Она считает, что и у Алексея все может сложиться наилучшим образом.

— Есть привычная траектория, по которой наши студенты приходят в профессию, и никто не сделает им скидку на состояние здоровья. Они обязаны пользоваться всеми современными технологиями, владеть специальными компьютерными программами, быстро выдавать продукт. Получил задание — и самостоятельно выполнил его от начала до конца. В этом смысле у нас не командная профессия. В то же время современный композитор, работающий для крупных театральных и кино-коллективов, должен быть социально удобным. Он умеет заставить к себе прислушаться, где-то настаивает на своем, где-то уступает. По сути, это дипломат. Конечно, такой путь не для Леши, и тут Александр Юрьевич совершенно прав. Но все же не будем забывать, что Леша при всех его коммуникативных проблемах не переходил на индивидуальный график обучения, справлялся с групповыми занятиями. Да, были срывы и психологические трудности, но он их преодолевал. Поэтому я вижу ситуацию не простой, но вполне решаемой.

Постепенно к нему придет независимость, а если рядом будет такая организация, как «Антон тут рядом» и ее сотрудники, которые в него верят и его поддерживают, то все сложится.

Давиденкова-Хмара признает, что отчасти сама система у нас устроена так, что выпускнику с ограниченными возможностями здоровья трудно найти свое место в жизни. В идеале вузы должны не только выпускать специалистов, но и помогать с трудоустройством.

— Наши консерваторские кураторы уже пытаются эту проблему решать. Алексея отправляют на конкурсы, дают ему прозвучать за пределами вуза, и это важно. Если попробовать представить себе альтернативный путь — например, заказы, которые поступают через организации, — то все складывается во вполне реальную картину. Алексей дошел до самого финала, фактически окончил консерваторию. Он уже часть нашей истории, и мы ни за что его не бросим. Пусть его путь не прямолинеен, но прямая линия тоже опасна, с нее уже никогда не сойти. А творческий путь — он живой. Его просто надо услышать.

Фото: Лариса Ширман и Дмитрий Веселов