Есть в мире места, которые завораживают тишиной. Сюда приходят не с тем, чтобы порадоваться красоте природы или узнать что-то новое, но чтобы почтить память тех, кого уже нет с нами.
Минувший век едва ли не каждый город нашей страны отметил такими островками печали и памяти. Люди, забывшие своё прошлое, не имеют будущего, и сегодня эти места удерживают от забвения вечно спешащих по делам жителей мегаполисов. Быковня в Киеве. Катынский яр в Харькове. Багреевка в Ялте…
В начале ХХ века в горах недалеко от Ялты было куплено скромное имение. Его новый хозяин, преуспевающий адвокат Алексей Фёдорович Фролов-Багреев, старался не отставать от прочих и быть на высоте положения — поближе к солнцу, здоровой жизни и семье государя. Тишина, покой и умиротворение — вот о чём мечтала княжеская семья, приезжая в Крым.
Усадьба Ашик-Чам (с крымско-татарского — «влюблённая сосна») не зря имела столь прекрасное название. Сосновый бор с говорящими кронами и ветром, поющим в иглах, долгое время был любимым местом отдыха для Багреевых. Всё предвещало счастливую жизнь и беззаботную старость…
Беда приходит в дом, несчастье — в город, а беспощадная «Марсельеза» затягивает своей красной шалью в пропасть целую страну. В 1917-м в северном городе грянули пушки крейсера «Аврора», и вот на Южный берег хлынул поток интеллигенции, бежавшей от своей же философии свободы и равенства. Крым (и, в частности, Ялта) стал пристанищем для беженцев из разных городов распадающейся державы. Люди стремились сюда, чтобы через Чёрное море покинуть страну. Многим это удалось, но были и те, кто по разным причинам остался…
Новая власть, утвердившись в Крыму, не стала медлить с расправой. Начались массовые расстрелы. По воспоминаниям жителей Ялты, в 20‑е годы могли «пустить в расход» за хорошую осанку (значит, бывший офицер) и за следование простейшим правилам гигиены (значит, из белых). Люди прятались в горах, на заброшенных дачах, в поместьях, в маяке, в бухте. Их вылавливали и методично уничтожали; хоронить тела было негде. Некогда райский уголок превратился в кромешный ад.
6 декабря 1920 года был издан указ о масштабной спецоперации по очистке Южного берега от неблагонадёжных. Роскошные особняки и виллы превратились в пыточные камеры, санатории — в тюрьмы, где люди ждали своего смертного часа.
Прославленный писатель Иван Шмелёв потерял в омуте террора единственного сына. Невообразимый ужас тех дней он описал в горькой книге «Солнце мёртвых»: «…Убивали и зарывали. А то и совсем просто: заваливали овраги. А то и совсем просто-просто: выкидывали в море. По воле людей, которые открыли тайну: сделать человека счастливым. Для этого надо начать — с человеческих боен. И вот — убивали, ночью. Днём… спали. Они спали, а другие в подвалах ждали. Юных, зрелых и старых, — с горячей кровью. Недавно бились они открыто. Родину защищали. Родину и Европу защищали на полях прусских и австрийских, в степях российских. Теперь, замученные, попали они в подвалы. Их засадили крепко, морили, чтобы отнять силы. Из подвалов их брали и убивали. А над ними пили и спали…»
Есть в Ялте страшное место — один из домов на улице Виноградной (сейчас улица Чехова). Здесь пытали узников. Местные жители называли это место «аквариум», так как ночью во время прилива вода в подвале поднималась до пояса. Невозможно себе представить, как там разместились прикованная к инвалидному креслу княгиня Надежда Александровна Барятинская и её беременная дочь Ирина Мальцова. Многие члены их семьи покинули родину, но 75‑летняя княгиня не пожелала уезжать, полагая, что её не тронут, учтут, что она известная благотворительница, так много сделавшая для города, построившая на свои средства гимназию, финансировавшая Красный Крест, содержавшая первую в России лечебницу для больных туберкулёзом…
Старую парализованную женщину выволокли зимой на улицу в инвалидной коляске, коляску привязали к машине. Когда машина не могла проехать по лесу, палачи сами несли на руках свою беспомощную жертву, чтобы убить её через пять минут.
Когда поднимаешься в горы, всё меняется на глазах: красота становится суровее, строже, контрастнее. Багреевка находится на уровне водопада Учан-Су, немного восточнее. Княжескому имению с его прекрасными соснами суждено было стать местом казни для многих тысяч людей. Хозяев — князя с супругой — расстреляли здесь же.
Расстрелы обычно производили ночью. Собирали всех, кого только могли, — детей, стариков, женщин — и под конвоем вели в горы. Многие понимали, зачем их ведут, но никто не знал куда. Подъём к Багреевке крутой и долгий, дорога от Ялты составляет приблизительно 8–10 км. Многие были истощены голодом и падали по дороге. Часто приходилось останавливаться, так как дети и старики не могли быстро идти. Люди по дороге снимали шали, платки, галстуки и привязывали их к стволам сосен, пытаясь отметить путь на свою Голгофу.
Поворот с дороги в хвойный лес. Если бы только смог рассказать яр смерти, сколько жизней здесь оборвалось, сколько людей разных сословий, званий и талантов он принял…
Были и те, кто поверил новому строю. Священник Константин Аггеев с 22‑летним сыном. Сын священника форосской церкви, поручик Василий Ундольский. Медсёстры Ливадийского госпиталя, открытого в годы Первой мировой… Могла ли думать княгиня Трубецкая, силами который был организован госпиталь, что её сбросят в могилу вместе с теми офицерами, страдания которых заставили её остаться на родине?
Отставной генерал Багратион, не воевавший в Белой армии, также был расстрелян. Вряд ли его фамилия что‑либо говорила палачам… В анкете князь Александр Петрович, похоже, сознательно не указал адреса своего проживания. Ведь в доме № 24 по улице Николаевской жили его сёстры — Вера и Елизавета, которые всю войну прослужили сёстрами милосердия.
Октябрь в Крыму совсем не похож на конец осени в средней полосе. Но в тот год осень выдалась холодной и дождливой, горные ручьи стали полноводны и выходили из берегов. Очевидцы вспоминали, что вода, спускавшаяся с гор, была мутной от крови.
Сложно установить точное число расстрелянных в багреевском лесу. Наиболее часто звучит цифра 6–7 тысяч. Расстрелы длились с декабря 1920-го по март 1921 года. По всему Крыму за это время погибло 100–120 тысяч человек.
Измученный, разграбленный, оглушённый зверствами, Крым словно замер. Такой увидел Ялту зимним вечером 1921 года писатель Константин Паустовский: «Я долго всматривался в берега, отыскивая хотя бы жалкий, тлеющий свет, хотя бы язычок свечи, как свидетельство, что кто‑то ещё жив в этой пустынной стране. Но кроме мрака, быстро гасившего один за другим зубцы гор, ничего вокруг я не видел».
Русские парижане, потомки расстрелянных в Багреевке, вспоминали об истории, случившейся в 1921 году. Группа юных кадетов поверила гонцам из России. Им пообещали: вернитесь, зарегистрируйтесь, и вы — свободные граждане новой страны. Махнув рукой на уговоры родителей, ребята наняли пароход и отправились к берегам Крыма. Ялта встретила угрюмым строем матросов на причале. Кадетам даже не дали высадиться — перебили всех на борту, не переписывая, и сбросили в море.
Бесконечность эха выстрелов на краю Крестовой горы… Можно каждый день ходить по ялтинским переулкам и даже не догадываться, что эти по-иерусалимски извилистые узкие улочки стали путём на Голгофу для тысяч твоих предков. И отделяет тебя от этих событий менее ста лет!
Листаешь сотни страниц с незнакомыми именами, фамилиями, кратким описанием рода занятий. Рядом с каждой фамилией — корявые буквы: «Расстрелять!» Тысячи человеческих жизней — юристов, педагогов, общественных деятелей, военных…
Долгие годы жители Ялты тайком приходили в Багреевку почтить память усопших. Тех, кто помнил, было немного, ведь даже помнить было опасно. Люди шли сюда под видом пикника или вылазки на природу. Но и сейчас живы те, кто не забыл.
Моя учительница английского, живущая в особняке своих предков, рассказывала, что её дед был царским служащим. Когда в двадцатых начались гонения, он ушёл в горы. Его жена носила ему в корзинке еду. Кто-то выследил её и донёс «куда следует». Деда нашли и расстреляли на морском молу.
Лучшая память — память молитвенная. Не так давно над общей могилой в Багреевке была построена часовня. Потомки погибших высекли на ней слова Великого покаянного канона: «Возопих всем сердцем моим к щедрому Богу, и услыша мя от ада преисподняго и возведе от тли живот мой».