Отвечая на предложение редакции рассказать о нескольких личных переживаниях, связанных со Страстной Пятницей, делюсь мыслями и впечатлениями разных лет. При этом, тем, кому интересно богословское содержание этого дня, рекомендую обратиться к небольшой, но очень емкой и глубокой работе протоиерея Георгия Флоровского «О смерти крестной».
Священник Стефан Домусчи
Думаю, начать необходимо с несовпадения богослужебных и календарных дней, которое становится особенно заметным именно на Страстной. Так, в четверг утром мы вспоминаем Тайную вечерю, которая «вечерей» названа совершенно не случайно. Вечером того же дня мы читаем т.н. страстные Евангелия, в которых описываются распятие и смерть Спасителя, происходившие в пятницу с 9 до 15 часов по нашему времени.
В саму же пятницу, в середине дня, в храмах происходит вынос плащаницы и чуть позже ее погребение, хотя в богослужебном смысле эти службы относятся уже к страстной субботе. Итак, Страстная Пятница – это день воспоминания распятия и крестной смерти.
До рукоположения я в течение 8 лет был иподиаконом и во время чтения страстных Евангелий стоял со свечей у креста, в непосредственной близости от читающих. Некоторые моменты этих чтений не оставляли меня равнодушным: предательство Петра, ужас и смерть Иуды, возглас Спасителя о богооставленности, и, конечно, Его смерть.
Можно согласиться с героем чеховского рассказа «Студент», размышляющем о том, почему события, произошедшие 19 веков назад, так трогают людей в настоящем. Старуха, которой он рассказывал о предательстве Петра, плакала «не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в его душе». Вот и Учитель воскрес, и Петр восстановлен в апостольском звании, но память об этом поступке не оставляет его до конца жизни, глаза его всегда красные от слез.
Но если Петр устыдился своего предательства, почему же он не вернулся? Почему не сказал, что это действительно он? Может быть, и плакал он потом не столько из-за предательства, сколько из-за воспоминаний о невозможности справиться с собственным малодушием? Это все глубоко связано с нашей нравственной жизнью. Кого из нас, слушающих этот рассказ сегодня, не волнуют вопросы природы покаяния и невозможности стереть из памяти некоторые поступки прошлых лет?
Отречение апостола Петра
Судьба Иуды еще страшнее. Его попытка исправить положение и дальнейшее самоубийство мучили многих богословов: одни строили оправдательные теории, другие сводили дело к сребролюбию. И мне тоже всегда не давали покоя эти брошенные на пол деньги… Похоже, что их цена оказалась слишком высока даже для него. Осознав, что «согрешил», он казнил себя, так и не поверив в возможность прощения и примирения. Свидетель многочисленных чудес Христа, прощающего грехи другим, почему же он не поверил, что может быть прощен сам? Может быть, дело в том, что он переживает сожаление вместо покаяния. Ведь греческое слово, переведенное в этом отрывке как «раскаяние», ближе по смыслу к «расстроиться» и «быть раздосадованным». Иуда сожалеет о поступке, но не переживает внутреннего перерождения?
Эту ожесточенность совести гениально передал М.Е. Салтыков-Щедрин в романе «Господа Головлевы». Главный герой Иудушка, погубивший всю свою семью, однажды приезжает со службы Страстных Евангелий и все никак не может успокоиться, не может найти себе места. Он вдруг как будто заново услышал все эти, с детства знакомые тексты, услышал их как сказанные именно ему и о нем. Он поражен мыслью, что Христос на кресте всех простил, «не только тех, которые тогда напоили его оцтом с желчью, но и тех, которые и после, вот теперь и впредь, во веки веков будут подносить к Его губам оцет, смешанный с желчью…» Мысль о том, что и он, со всей его жизнью прощен Христом со креста, не приносит ему облегчения. Воспаленная совесть Иудушки, как и совесть Иуды Искариота, не позволяет ему принять прощение и приводит его к гибели. И ведь, действительно, как важно бывает поверить в Божественную милость, перед лицом уничтожающего чувства вины.
Раскаяние Иуды
В прошлом году мой семилетний сын после службы страстных Евангелий задал мне неожиданный вопрос:
– Что сказал Христос Иуде, когда спустился в ад?
– Думаю, это тайна двоих, – ответил я, – тайна их встречи: ученика, не перенесшего собственного предательства, и Учителя, преданного, но оказавшегося верным до смерти и, по слову апостола Павла, «умершего за всех».
– И за Иуду?
– Да, и за него тоже.
И вот Господь умирает на кресте. Исследователи отмечают, что, описывая страсти, евангелисты используют цитаты из псалмов плачей: 21, 40, 41, 42, 68. Все мы знаем, что одними из последних слов, которые произносит Христос, являются строки 21 псалма: «Боже мой, Боже мой, почему Ты меня оставил?» Слова страшные и малопонятные. Слова, которые по мысли Н.А. Бердяева, показывают правоту и истинность Евангелия.
В православном богословии есть однозначная уверенность в том, что субъект во Христе один – Бог-Слово, ставшее Человеком. Но ведь Он, как Сын, не может быть оставлен Отцом, которому Он «единосущен» и, от которого «рожден прежде всех век». Здесь, в этом возгласе, конечно, тайна, до конца совершенно неразрешимая. И все же важность этих слов сложно переоценить, ведь они еще и еще раз подчеркивают полноту человечества во Христе. Он не только Сын Божий, но одновременно и Сын человеческий. Он разделяет со мною не только мое тело, которое нуждается в пище и отдыхе, но и таинственным образом мое чувство одиночества и богооставленности. По мысли святителя Афанасия Великого, «это совершается и говорится Им как человеком», чтобы войдя в этот опыт, сделать человека свободным от него. И когда через две тысячи лет мне кажется, что Бога нет рядом, я должен помнить, что Христос и в этом страшном опыте непостижимым образом оказывается вместе со мною.
Как-то в одной статье я прочитал удивительную историю. Семья врача, занимающегося исследованиями проказы, жила вместе с прокаженными на закрытой территории. Однажды его дочь сидела на лавке и читала книгу. Вдруг она увидела людей, которые следили за нею из-за забора. Это были люди, желающие посмотреть на прокаженного, как смотрят на диковинное животное в цирке. Осознав это, она бросилась на них, изображая из себя прокаженную, имитируя их движения. В этот момент она вспомнила Христа, который, будучи здоров, разделил с больными их участь, чтобы освободить и исцелить их.
Когда люди, возмущаясь злом мира, спрашивают: «Где же ваш Бог?», – я думаю о двух вещах.
Во-первых, разговор Бога с Иовом в предпоследней главе Книги Иова. Говоря о борьбе со злом, Бог спрашивает: «Кто предварил Меня, чтобы Мне воздать ему?» И ведь, действительно, кто опередит Бога в этой борьбе? Кто обяжет Его победой над злом? Он на передовой, а мы по сравнению с Ним в глубоком тылу… Особенно это становится очевидным именно в Страстную Пятницу.
Во-вторых, я вспоминаю икону, увиденную мною в одном из фильмов. Изображая очень жестоких людей, режиссер одновременно с заключительными титрами показывает их фотографии из обычной жизни: школьники, врачи, пенсионеры. Далее мы видим (уже в иконографическом стиле) руку, которая держит их души. Она исходит из трона, к которому обращены в мольбе Богородица и Иоанн Предтеча. Но трон оказывается пуст, на нем лежат лишь одежды и книга, а за ним Голгофа и крест.
Бог умер, чтобы победить злобу сынов человеческих, преодолеть «ненавистную рознь мира сего».