Томос Константинопольского Собора 1180 года

Мало кто знает, что в Православной Церкви созывались целые соборы, определявшие отношение к исламу и личности его основателя. В этой связи последние открытия византологов представляют особый интерес.

Кодекс Sinaiticus gr. 1117 сохранил соборный томос Константинопольского Собора 1180 года, в котором выносилось решение о проблеме, поднятой императором Мануилом I Комнином по поводу анафемы против “бога Мухаммедова”. Подробную ин­формацию об этом сообщает Никита Хониат и в своей “Хрони­ке”, и в “Сокровище Православия”¹. Значение этого томоса приобретает особую остроту именно при рассмотрении в контексте тех споров, которыми сопровождалось его принятие, поэтому необходимо кратко изложить эти обстоятельства.

В IX веке составленный чин отречения от ислама включал ряд анафематизмов — отречений от мусульманской веры, которые должен был по пунктам произносить желающий перейти в христианство мусульманин. Последней, 22-й анафемой, было следующее: “сверх всего этого, анафематствую бога Мухаммедова, о котором тот сказал, что он есть бог единый, бог РlТsfuroj, не родил он и не был рожден, и не явился никто, подобный ему”. Анафема была направлена на мусульманское представление о Боге и включала в себя 112-ю суру Корана из византийского перевода, сделанного в то же время, в котором слово samad ‘крепкий, вечный’ переводилось как РlТsfuroj ‘цельноко­ван­ный’. Известно, что во время составления византийского перевода Корана выбранное переводчиком слово действительно соответствовало одному из основных смыслов арабского samad, однако с течением времени и христиане перестали адекватно понимать смысл перевода, и мусульмане постепенно отходили от более приземленных вариантов понимания samad при толкованиях.

К концу ХII века обострившееся непонимание вылилось в открытый соблазн, когда приходящие ко крещению затруднялись произносить именно этот анафематизм, утверждая, что, находясь в исламе, они не верили в “бога-РlТsfuroj”, и опасаясь произнесением подобной анафемы высказать кощунство по отношению к истинному Богу. Духовенство же, со своей стороны, уже не могло внятно объяснить, что имеется в виду под этим словом.

Жалобы мусульман, желающих принять крещение, достигли императора, известного своим стремлением к обращению иноверцев. Узнав, в чем дело, Мануил I пришел в негодование относительно сомнительной формулировки, поскольку, по его мнению, таким образом подвергался анафеме Сам истинный Бог. Император был убежден, что, расходясь во многих принципиальных вопросах, христиане и мусульмане как монотеисты веруют в одного Бога и потому требование произнести на Него анафему казалось кощунственным.

Император созывает собор и передает на него свое мнение, ожидая получить от архиереев и патриарха Феодосия одобрение на изъятие скандальной формулировки из огласительных книг Святой Софии, главного храма Константинополя, и вообще из всех церквей. Однако собор встретил предложение императора резко отрицательно. Архиереи были убеждены, что бог мусульман — это не Тот истинный Бог, Которому поклоняются христиане, разность в представлениях о Боге в христианстве и исламе принципиальна. Мусульмане под именем Бога поклоняются мысленному идолу, “жалкому измышлению жалкого ума Мухаммеда”, — как передает речи заседавших Никита Хониат.

Историк кратко сообщает и об аргументации архиереев, которую можно условно разделить на богословскую и нравственную части. Богословская часть, прозвучавшая на первом заседании собора, во многом зависит от ошибочных коннотаций, вызванных употреблением слова РlТsfuroj в византийском переводе 112-й суры Корана. Архиереи, впрочем, честно сознаются, что “не совсем понимают его смысл”. Однако были высказаны и серьезные аргументы, основанные на адекватном восприятии исламского вероучения, а именно указание, что бог, о котором говорится, что “он не рождал и не был рожден” никак не может быть одним и тем же с Богом Отцом христианства.

Не согласный с мнением архиереев, император с помощью секретарей составляет собственный томос, в котором обосновывает свою точку зрения, утверждает, что анафема на бога Мухаммедова относится к истинному Богу, и резко осуждает своих предшественников и патриархов прошлых времен, при которых эта формула появилась и вошла в употребление. Императорский томос был публично зачитан во дворце, в аудиториях избранных почетных лиц, которые встретили его аплодисментами.

Однако Церковь подвергла осуждению указанное сочинение; и патриарх и архиереи открыто выражали свое несогласие.

Подвигаемый критикой со стороны духовенства, император составляет второй, новый томос, более сжатый, но с тем же догматическим содержанием. Вторично созванные по решению императора архиереи собираются в Скутари, где императорский секретарь Феодор Мацук, замещая императора, который по болезни не смог присутствовать лично, зачитывает томос и письмо собору, в котором Мануил с одной стороны упрекает епископов в их упрямстве, а с другой угрожает обратиться за решением вопроса к папе Римскому. Письмо не нашло поддержки, и Евстафий, архиепископ Фессалоникийский, авторитетный подвижник того времени, выступил с резкими словами обличения, отказавшись согласиться с императором и признать Богом истинным бога Мухаммеда. Евстафий предлагает уже новую, нравственную аргументацию, которая может быть сведена к тому, что учение о боге Мухаммеда, известного своей нечестивой, с христианской точки зрения, жизнью, богохульно ставить наравне с учением о Боге святых пророков и Самого Господа.

Одновременно и возмущенный и встревоженный таким поступком Евстафия, который до того в иных вопросах был сторонником императора, Мануил грозит судом Фессалоникийскому архиепископу, однако патриарху Феодосию удается достигнуть компромисса в этом сложном вопросе.

На следующий день собор собирается во дворце патриарха. Архиереи, рассмотрев томос, по-прежнему остались недовольны и предложили ряд поправок. В результате прений с представителями императора был составлен соборный томос, который постановлял не просто изымать анафематизм, но заменять его новой анафемой против Мухаммеда и всего его учения. Таково было решение, принятое собором.

Вопрос, решаемый на соборе 1180 года, выходит за рамки ситуативного характера. Как минимум с IX века в Византии существовало два взгляда на мусульманское богопочитание. Согласно первому взгляду, мусульман нельзя называть почитающими Бога истинного, пусть даже и неверно; бог, о котором говорит Мухаммед и мусульмане — это ложный бог, мысленный идол. Согласно второму, “экуменическому” взгляду, у мусульман и христиан “один и тот же Бог”, и агаряне, отвергнув Сына и Духа Святого, сохранили все же почитание Бога Отца. Церковь в лице полемистов придерживалась всегда первого взгляда, второй встречался среди светских людей Византии.

Полемика против ислама касалась нередко и полемики против этой точки зрения. Так, 102-я глава “Опровержения Корана” Никиты Византийского содержит “Доказательство того, что пребывают в заблуждении считающие, будто мусульмане сохраняют веру в Бога Отца”. В этой главе полемист указывает, что сказано: кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца (Ин 5:23), и все патриархи и пророки знали о Сыне Божием, как сказано: Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался (Ин 8:56). Как же можно сказать, что нечестивый народ, отвергающий Сына, имеет Отца? Разве может принять их Отец, видя, как они поносят Его Сына? Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф 11:27), — как же они могут Его знать, если отрицают Сына?

Одновременно с Никитой это мнение опровергает и Еводий. Устами одного из 42 мучеников Аморейских он говорит: “ваше мнение о Боге ошибочно, так как вы, признавая имя Божие и Его величие, клевещете все-таки на Него, почитая Его виновником зла и добра, истины и лжи”. Здесь уже используется иной аргумент, исходящий из несостоятельности самого мусульманского учения о Боге и из противоречия его учению христианскому.

Наконец, автор чина отречения от ислама исходя из тех же убеждений и соображений составил тот самый 22-й анафематизм, требующий от приходящего ко крещению, помимо прочего, отречься и от мусульманского представления о Боге.

Спустя 350 лет это различие в двух разных взглядах на ислам в Византии вылилось в прямую полемику между Мануилом I, который, как и многие, по-видимому, светские интеллектуалы того времени и времени предшествующего, придерживался “экуменического” взгляда, и между Церковью, которая отстаивала тот богословский взгляд, который выражала всегда до того и который логически вытекал из детального и более глубокого сопоставления христианского и мусульманского вероучений.

И Церкви, несмотря на давление официальной власти, удалось отстоять свою точку зрения. Это хорошо видно из текста соборного томоса. Требование императора об удалении 22-го анафематизма удовлетворяется, но подчеркивается, что это делается из соображений икономии, для устранения препятствий перед желающими креститься мусульманами, но не из-за догматического убеждения, что христиане и мусульмане поклоняются одному и тому же Богу, как того требовал Мануил Комнин.

Более того, в томосе прямо сказано, что “сам Мухаммед объявил неверное понимание Бога”, а выражение анафематизма — лишь “кажущееся кощунственным”, а не кощунственное, как утверждал в своих томосах император. И, наконец, в новом варианте анафематизма содержится, хоть и в более завуалированном виде, и отвержение мусульманского богопочитания, и осуждение позиции, выраженной императором: провозглашается анафема учению Мухаммеда, в котором он исповедует, что Господь, Бог и Спаситель наш Иисус Христос не является Сыном Божиим. Это тот самый аргумент, который приводил Никита Византийский и который звучал на первом заседании собора: отвергая Троицу и Христа как Сына Божия, мусульмане не могут считаться почитающими истинного Бога. При этом формальное требование императора было удовлетворено.

Впрочем, не удивительно, что Церковь не озаботилась выполнять даже это формальное требование, когда престарелый император скончался спустя полгода после собора. Никита Хониат помещает после описания дебатов текст чина в первоначальном виде, тем самым ясно указывая, что бескомпромиссная позиция Церкви в этом споре возобладала.

Дж. Даррузес обращает внимание на то, что “результат всех этих переговоров кажется чисто отрицательным, так как анафема не была удалена и новый текст не был вписан в чин отречения. Еще не обнаружен, насколько мне известно, ни один список ритуала отречения с формулировкой, предложенной собором”². Списки, в том числе и более позднего времени, содержат чин в неизменном, первоначальном виде, например, Codex Bruxellensis, II 4836, составленный в 1281 г.³.

Итак, первоначальная формулировка 22-го анафематизма сохранилась в последующем тексте чина отречения и в том же виде попала в славянский перевод чина в “Кормчей” святого Саввы Сербского, перешедшей позднее и на Русь. В другом варианте чина, помещенном в требнике Киевского митрополита Петра Могилы, находится, возможно, совмещенный вариант и формулы, принятой в полемике с Мануилом, и предшествующей: “от­ри­цаешилися всех льстивых и хульных учителей турецких, и всех богохульных и блядивых басней Мухаммедовых, и по нем бывших всех, яже суть о бозе всекованном <…> и яко богомерзка проклинаешь ли я?”.

Огромное значение томоса собора 1180 г. состоит в свидетельстве о том, что мнение о принципиальной разности богопочитания в христианстве и исламе было засвидетельствовано Церковью соборно, притом двукратно и несмотря на угрозы и давление со стороны официальной власти.

И позднее, в трудах полемистов — Отцов Церкви это убеждение продолжает уверенно звучать. Например, святитель Симеон Фессалоникийский называет мусульман язычниками и делает это сознательно: по его мнению, мусульмане, не приняв истинного понимания о Боге, в Троице славимом, по сути не ушли от язычества, по-прежнему не имея истинного учения.

Запись о соборных прениях архиереев и императора у Никиты Хониата пользовалась известностью, позднее ее использует в своей “Хронике” в стихах Ефрем а также другие византийские историки. Сам же томос, по-видимому, не был так хорошо известен, до недавнего времени он считался утраченным, пока Даррузес не опубликовал его по единственному сохранившемуся списку. По причине большой значимости этого канонического документа, мы приводим полный перевод текста.

Томос Константинопольского Собора 1180 года⁴

Святейшая Церковь издревле и даже до настоящего времени имела общеизвестные огласительные книги, в том виде, как они были изначально составлены. В числе других изречений в этих книгах располагается следующее: “сверх всего этого, анафематствую бога Мухаммедова, о котором тот сказал, что он есть бог единый, бог РlТsfuroj, не родил он и не был рожден, и не явился никто, подобный ему”. Сделано было это так как, с одной стороны, сам Мухаммед объявил неверное понимание Бога с этим термином РlТsfuroj, как по крайней мере поняли тогда, и в то время, когда через опубликованную им книгу Коран он передал окружавшим его людям, которые не имели прежде большего количества гнусных и негодных вещей.

Но приходящие из мусульман к Божественному крещению и, согласно обыкновению, оглашаемые, обращая внимание на изречение о боге Мухаммеда, постоянно приходят в затруднение об этом, остерегаясь явно анафематствовать Бога по имени и по причине их некультурности и незнания грамоты, и потому как совершенно не знают, что означает РlТsfuroj. Ибо бог РlТsfu­roj — не Бог для них, и мусульмане свидетельствуют, что никогда не слыхали о таковом, если даже и нечто иное подразумевал под этим словом тот, кто составил огласительные книги.

И вот, поскольку они пребывают в нерешительности, подвигся этим разногласием наш богомудрый и святой император, и, сочтя их осторожность о Боге не вовсе неоправданной, возжелал удалить эти повседневные недоумение и смущение для мысли колеблющихся мусульман и сохранить их от соблазна и сомнения по отношению к православной вере (и не их одних, но и других, кто смущается из-за этого), своей боговдохновенной царской властью постановил анафематствование бога Мухаммедова из огласительной книги удалить и вместо этого подвергать анафеме самого Мухаммеда, и все в книге его Коране содержащиеся мерзостные и общеизвестные учения, дурно переданные им вопреки учениям Христа Бога нашего. Итак, решение об этом было ясно высказано в письме Его Величества, пространном и подробном, в котором все мысли подводят к заключению: не оставлять эту часть с вышеупомянутой анафемой как изречение, кажущееся кощунством по отношению к Богу.

Поэтому наш богомудрый император, преследуя эту цель, на протяжении письма, посланного нам, устанавливает необходимость быть удаленной той скандальной части изречения из огласительной книги, поскольку она кажется не соответствующей тому, что должно было бы там находиться. Мы же, соборно рассмотрев упомянутое императорское письмо, определяем и постановляем выбросить из огласительной книги вышеуказанное изречение ради приходящих к Божественному крещению и других, соблазняющихся о таковом наименовании Бога, анафематствовать же самого Мухаммеда и книгу его Коран во всех пунктах, в которых он противоречит святым учениям Хри­стовым, и иметь следующее изречение взамен прежнего:

“Анафема Мухаммеду, и его учению, переданному в Коране, в котором он исповедует, что Господь, Бог и Спаситель наш Иисус Христос не является Сыном Божиим; благое называет дурным, а свет выставляет тьмою, еще же анафема и скверному учению его, противному священным наставлениям Христа и богомудрых святых, а также анафема и тому, кто внушил ему и думать и учить этим скверным и презренным вещам, буде это кто-либо из людей или же злоначальник демонов и отец зла, или же сам скверный Мухаммед породил от себя столь безобразнейшие плоды; кроме того, анафема тем, кто считает, что Мухаммед ѕ пророк и посланник, от которого приняли учения и заповеди, противные учению Христа”.

Анафема была написана и подписан настоящий томос 13 апреля 6688 года.

Подписи с другой стороны⁵: Мое императорское Величество приняло к рассмотрению решения святого и Божественного собора, изложенные в настоящем томосе, и одобрило их 13 апреля 6688 года. Имеется печать Мануила Комнина, во Христа Бога верующего императора и самодержца Ромейского. Имеется также подпись каждого архиерея следующим образом: “такой-то о таком-то вопросе имеет решение и подписывает”.