Юбилейная дата — тридцать лет со дня смерти Леонида Ильича — стала очередным поводом повздыхать о несовершенстве этого мира. Для одних брежневское правление — аналог того, что происходит сейчас, бронзовения власти, ухода в полный и безысходный неадекват, за которым неминуемо последует слом всей системы. Для других, напротив — период благословенной стабильности и духовности, когда весь советский народ строил нечто великое и верил в нечто прекрасное.
Андрей Десницкий
Именно таким видит поздний СССР мой крестник, который тогда был младенцем, но теперь судит о том времени по прекрасным книгам и фильмам, а главное — сравнивает с той самой страной из «Девяти дней одного года» и «Доживем до понедельника» нынешнее суровое время, когда только деньги имеют значение (его слова).
Это, конечно, явление из области мифологии — тоска по Брежневу, а точнее — по прежнему, а еще точнее — по тому, каким это прежнее представляется из не очень прекрасного далёка. Да-да, того самого, про которое пели в чудесном детском фильме про девочку из будущего. Она там еще в конце фильма предсказывала будущее своим одноклассникам, и теперь эту сцену любят переозвучивать для прикола: кто из школьников станет братком, кто — коррумпированным чиновником, а кто — валютной проституткой. Дескать, вот такое уж у нас ужасное далёко получилось.
И все как-то молчаливо соглашаются: мы строили-строили, а когда, наконец, что-то построили, то сами построенному ужаснулись. Сначала так вышло с коммунизмом, потом с демократией, теперь со стабильностью. Надо с этим что-то делать, с этим согласны практически все, вот только нет согласия в том, что всё-таки строить дальше. Может быть, нечто православное попробовать? Вдруг на сей раз хорошо выйдет?
Если брать с потолка, из умных книг, пусть даже святоотеческих, некую идею и пытаться ее навязать своим согражданам — ничего хорошего не получится, мы это уже проходили. Так вместо социализма, свободного союза трудящихся, получилась жесточайшая диктатура партийной бюрократии, а вместо демократии, при которой эти трудящиеся сами должны решать свою судьбу, вышло сплошное воровство и надменное хамство тех, кто сумел вовремя пристроиться.
На что похожа стабильность, уж даже не стану и говорить. И главное даже не в том, что вышло плохо, а в том, что получившаяся карикатура так и называлась именем изначальной идеи, дискредитируя ее до основания. Теперь уж ни о социализме, ни о демократии с нашим человеком не поговоришь: как же, плавали, знаем.
Вы хотите, чтобы подобное случилось и с православием? Я — нет.
Фото: emilfoto, photosight.ru
Можно начать с другого конца: посмотреть на окружающую нас реальность и сделать соответствующие выводы. Есть ли в нашем обществе какие-то широко распространенные идеи, настроения, которые действительно могут послужить основой для перемен во благо общества? Или, в самом деле, все ищут только денег, денег, немного развлечений и удовольствий, а после этого все-таки еще раз — денег?
Думаю, что это совсем не так. С одной стороны, действительно есть тоска по некоторому общему делу, по социальной справедливости — по тому, что декларировалось в СССР как основа всей жизни, уж не будем сейчас рассуждать, насколько декларация соответствовала реальности. На мой взгляд, мало она ей соответствовала, но вечный спор о колбасе за два-двадцать и очередях за ней смысла не имеет. Как бы то ни было, люди действительно хотят социальной справедливости, хотя могут иметь о ней довольно разные представления.
С другой стороны, у людей и в самом деле всё больше желания решать свою судьбу самостоятельно, пусть не в масштабах всей страны, да и сложно это, но хотя бы в масштабах собственного дома, своего квартала, района и города. Впрочем, демократия всегда и везде, где и когда она состоялась, начиналась отнюдь не со всеобщих выборов главы государства, а с ответственности избирателей за жизнь своей общины, своего города и области. Так было и в России с земством.
Итак, социальная справедливость и демократия. Слово «социал-демократия» было безнадежно дискредитировано последним столетием российской истории, ведь партия большевиков изначально носила именно это название, хотя поначалу и делила его с меньшевиками. Но так уж в нашей политике повелось, что красивые названия приватизируются теми, кто успел.
Пусть не социал-демократия, хорошо, но стремление к общественной самоорганизации, основанной на началах справедливости и равенства граждан перед законом, назовем это так, представляется мне самым перспективным и самым лучшим из всего, что ясно можно различить среди нынешних общественных настроений. Вот с этим и стоит работать, долго и упорно, не надеясь ни на быстрые результаты, ни на мгновенное признание.
В конце концов, и в Конституции наше государство обозначено как социальное и одновременно — демократическое. На практике оно скорее сословное: у каждой группы населения есть свои права и обязанности, в зависимости от места, занимаемого в общественной пирамиде, и переместиться из одного уровня в другой практически невозможно.
Дело не в том, что сословные государства плохи сами по себе, в свое время они были очень даже хороши — но именно что в свое время, и время это давно прошло. Не признаем мы особых заслуг за нашим чиновничеством, не готовы ломать шапку или хотя бы прижиматься к обочине, когда бояре едут на свои боярские забавы. Да и не видим мы в них никаких бояр, никакого служилого дворянства. Так, «вельможи в случае».
И если начать сейчас создавать какие-то особые православные партии, врываться в политику с хоругвями и крестами, скорее всего, получится просто идеологическое обслуживание этих вельмож, и не более того. Не в том даже дело, что такое обслуживание не слишком привлекательно, а в том, что на него придется потратить авторитет, которым обладает церковь в обществе. Очень уж затратное это мероприятие.
Придется объявлять существующий политический строй чуть ли не копией Царства Небесного, а самим — спешно вписываться в сословную систему, выбивать себе подобающие привилегии согласно занимаемым местам. Всё бы ничего, но потом говорить людям о настоящем Царствии Небесном уже никак не получится, слушать уже не станут.
И ничуть не меньшей ошибкой было бы связывать христианство с любым оппозиционным движением, спеша уравнять митинговых ораторов с апостолами, политзаключенных — с мучениками. Они тоже другие, они тоже про другое.
В начале девяностых в России существовали партии и общественно-политические движения, которые именовали себя христианскими. Никакого успеха они не имели, на политической карте были незаметны и постепенно исчезли. Что было хорошо немцам с их христианскими демократами, у русских умерло само собой, почти по пословице. Да оно и к лучшему, полагаю, слишком много у нас других задач, чтобы размениваться на партийную борьбу.
Только теперь уже и отсидеться в собственном уютном садике не получится. Мы находились в нем около четверти века, нас почти что никто не беспокоил, нам давали садик возделывать, ни о чем таком не спрашивая и никаких претензий не предъявляя. Это время прошло, и думаю, что до конца наших дней оно уже не вернется. Да и это тоже к лучшему, не то бы совсем в аутистов превратились.
Что же остается? Думаю, главная задача православных христиан в отношении политической жизни — поддерживать не институты и не партии, а живых людей в их конкретных действиях, направленных на благо общества. Поддерживать словом и прежде всего делом стремление к честности и открытости, к справедливости и порядку, к солидарности и сотрудничеству. Словом, ко всем тем настроениям, ценностям, практикам, которые одобрены и прямо предписаны и Писанием, и Преданием.
Помогать не партии, которая о прекрасном говорит, но людям, которые в этом направлении работают, кем бы они ни был — поддерживать именно в их благом начинании, не выдавая никаких обязательств, не подписываясь подо всем остальным, что они творят. При этом совершенно не обязательно увешивать всё вокруг себя православной символикой, сопровождать православной риторикой, да и лучше, пожалуй, без этого обойтись — слишком легко эти внешние признаки принимаются как свидетельства клерикализации, попытки получше устроиться в сословном обществе, лицемеря и восхваляя власть по любому поводу.
И начинать, как водится, стоит с себя. Трудно, да, и зачастую не понятно, как именно… но так оно всегда и бывает, когда пытаешься жить по Евангелию.
Читайте также:
Реквием Брежневу. Реквием эпохе
О «московском психологическом типе»
На патриаршей Литургии 19 августа 1991 года мы не молились о властях