Михаил Эдельштейн
— В Крыму подготовили словарь по замене англицизмов на так называемые русские слова. Например, вместо «мейк-ап» предлагают говорить «макияж». Как вы относитесь к такой идее?
— Здесь два аспекта — лингвистический и политический. Лингвистический разбирать не имеет особого смысла, потому что предложенный «словарь» нарушает несколько очевидных языковых законов, и первый из них — закон языковой экономии. Если можно сказать что-то короче, язык не будет выбирать более длинный вариант. Если есть слово «коворкинг», никто не будет говорить «помещение для совместной работы».
Кроме того, этот «словарь» как бы сам себя опровергает. Из него явствует, что на самом деле русский язык состоит в значительной степени из иностранных по происхождению слов, которые раньше ощущались как заимствованные, а сейчас воспринимаются как русские. Когда слово «лобби» предлагают заменить словом «холл», то получается, что заимствованное 50–100 лет назад слово — русское, а заимствованное позавчера — почему-то нерусское. По такой логике, пройдет 50 лет — и «лобби» или «мейк-ап» тоже станут «русскими».
— Тогда к чему эти попытки выбросить заимствования?
— Мне кажется, за этим стоит какое-то глубокое недоверие к родному языку и к «народу-языкотворцу», как выражался Маяковский. Язык и говорящий на нем народ сами решат, что им нужно, это не регулируется сверху.
То есть лингвистического содержания у этой инициативы нет, на любого грамотного человека она производит просто комическое впечатление.
Понятно, что это вопрос не лингвистический, а политический. Существует такой модный тренд, как импортозамещение и, шире, антизападничество.
Почему бы не распространить его еще и на язык? Впрочем, вероятно, господин Константинов предложил бы заменить заимствованное слово «тренд» исконно русским словом «тенденция».
Я думаю, этот словарик останется скорее таким комическим памятником нашему трагическому моменту.
— Почему заимствования многих людей раздражают? Эта полемика ведь идет не первый год. Мы как-то делали материал про духовный абьюз, и читатели в комментариях ругались: «Абьюз? Как будто русского слова нельзя было найти!»
— У меня в свое время были преподаватели, которые просили меня не говорить «о’кей». На что я обычно отвечал: «О’кей». Некоторым людям кажется, что это портит язык. На самом деле заимствования, конечно, один из путей обогащения языка. Другое дело, что далеко не все, что входит в язык, в нем остается. Возможно, через десять лет действительно никто не будет говорить «мейк-ап», а может, наоборот, это слово будет ощущаться исконно русским, как сейчас «макияж».
Такие программы «импортозамещения» в языке время от времени появляются. Известна полемика Пушкина и арзамасцев с академиком Шишковым, который якобы предлагал заменить иностранное слово «калоши» на русское «мокроступы» и называл попугая «переклиткой». Причем если «мокроступы» вряд ли принадлежат Шишкову, это скорее пародия, то переклитка — реальное шишковское предложение.
Это называется языковой пуризм, он часто свойственен молодым нациям и народам, ощущающим себя порабощенными, хотя не только. Например, в Чехии весь XIX век и начало XX шла борьба с заимствованиями из немецкого языка и с немецкой культурной экспансией. Но, скажем, крупнейшие представители Пражского лингвистического кружка — Ян Мукаржовский, Роман Якобсон и другие — выступали против этих попыток «очищения», говоря, что язык — это саморазвивающаяся система и подобного рода борьба мешает его естественной эволюции.
Фото: @Mash
— Как раз прозвучало мнение, что отечественные писатели и философы прошлого всегда боролись с засильем иностранных слов, потому что заимствования «унижают русский язык». Что вы об этом думаете?
— Это, конечно, совершенно ложная, неисторичная идея. Если мы посмотрим на языковую программу Карамзина, Пушкина, Тургенева, то никакого языкового пуризма мы там не увидим.
Тот же Пушкин издевался в «Евгении Онегине» над Шишковым. Константин Батюшков называл своих идеологических противников варяго-россами, намекая, что они под флагом борьбы за исконно русские слова вносят в язык нечто чуждое народу, едва ли не скандинавское. У Толстого в «Войне и мире» есть страницы, написанные по-французски без всякого перевода, потому что это был обиходный язык. А, скажем, архаист Грибоедов действительно мог бороться с «французским засильем».
То есть русская культура, если не подменять ее надерганными цитатами, чрезвычайно многообразна. В ней всегда существовали противоположные тенденции, разнообразие которых никак не сводимо к какой-то одной примитивной идеологической позиции.
— С чем сегодня связана потребность в заимствованиях — кроме того, что для некоторых вещей просто нет названий?
— Да, для каких-то вещей просто нет аналога. Или, например, неудобно говорить «краткосрочная аренда машины», если есть «каршеринг».
Возникает какое-то новое явление — и из той культуры, откуда мы это явление заимствуем, мы берем для него и обозначение.
Кроме того, есть такое немножко религиозное отношение к английскому языку в частности и ко всему непонятному в целом — как к предмету престижного потребления. Если ты скажешь «роскошные апартаменты», прозвучит смешно. Если скажешь «апартаменты класса лакшери», получится красивее, эффектнее, возможно, повлияет на продажи. Вопреки запросу на очищение языка от иностранных слов, целевую аудиторию эти слова все равно привлекают.
Но это вопрос уже не чисто лингвистический, а социолингвистический, вопрос пиар-приемов, потому что язык англицизмов — в значительной степени язык рекламный. Скажем, «продаются элитные щенки». Почему не просто «породистые»? Не знаю, но, видимо, народу нравится, он готов голосовать за такую языковую манеру рублем.
— Если английский язык глобальный, какой смысл бороться с заимствованиями?
— Никакого. Во-первых, английский — это язык международного общения, он выполняет эту функцию уже давно, и, видимо, его роль в ближайшее время ничем поколеблена не будет. А во-вторых, бороться с заимствованиями – вообще дело неблагодарное.
Как говорил Юрий Тынянов, в литературе прогнозы не действуют, с литературой — как с Колумбом: ей закажешь Индию, она откроет Америку. С языком то же самое. Поэтому может получиться как в анекдоте: «Товарищ прапорщик, остановите танк!» — «Танк, на месте стой, раз-два». Ты, конечно, можешь сказать языку: «На месте стой, раз-два», но велика вероятность, что он тебя не послушается — и ты останешься на берегу со своими переклитками и мокроступами, а язык проплывет мимо.