Было мне тогда, наверное, лет двенадцать. Неожиданно меня взял в напарники самый знатный рыболов нашей деревни.
Начать с того, что он много лет провел на дипломатическом поприще за границей и вооружился превосходнейшими снастями, каких у нас в ту пору нельзя было увидеть даже во сне.
Священник Ярослав Шипов
А еще он умел подобрать насадку, меняя червяка на хлебный мякиш или на тесто, в которое добавлял то анисовое масло, то губную помаду с кондитерским запахом.
Рыбачили мы под мостом, где глубина достигала десяти метров, что, безусловно, нравилось лещам. Ловили с лодки, подвязывая ее к обрезкам арматуры, торчащей из железобетонных опор.
В мои обязанности входила заготовка червей и работа с подсачком при вываживании крупной рыбы. Промысел складывался удачно, и каждый день мы кого-нибудь угощали.
Занятие наше, начинавшееся глубокой ночью, неукоснительно останавливалось в семь утра, когда к мосту приближался речной трамвайчик.
Надо было собрать все снасти, оттолкнуть лодку от бетонной опоры и удерживать ее так, пока не утихнут волны, поднятые суденышком. Действия эти мы отработали до совершенства: дипломат упирался ногой, я – веслом.
Но однажды совершенство нам изменило: может, оттолкнулись мы слишком сильно, а может, волна превзошла обычную высоту… Точно одно: напарник мой не удержался и упал в воду. Так, весьма решительным образом, нормальное течение дня сменилось чередой нежданных событий.
Забраться в лодку не получалось даже с моей слабой помощью: одежда намокла, и он никак не мог заползти на борт. Пришлось мне буксировать его, но не к нашей деревне, до которой было порядка двух километров, а к соседней, располагавшейся за мостом.
Добрались. Выйдя на берег, он судорожно посбрасывал с себя куртку, рубашку, ботинки, брюки… Остался в голубых шелковых трусах, широкополой соломенной шляпе и, дрожа от холода, засеменил босиком к ближайшей избушке, над которой так притягательно вился печной дымок. Я – следом.
Миновав сени, он деликатно постучал в дверь – ответа не было, постучал снова, чуть громче – никто не отозвался. Тогда он приоткрыл дверь и, стоя в проеме, сделал официальное заявление:
– Я дипломат, работал консулом…
Где он работал консулом, я не услышал: чугунок с вареной картошкой, словно из пращи, вылетел в нашу сторону из ухвата – хорошо, что дипломат успел затворить дверь. Мы постояли молча, потом он говорит:
– Может, вы попробуете?
Я догадывался, что прилетевший к нам чугунок не один в печке, но отступать было некуда.
– Теть! – закричал я. – Мы дачники! Из Булавина! Дяденька с лодки упал – промок весь!
– Дачники? – переспросила она, открывая дверь. – Тогда заходите. Дайте, я только картошку соберу – поросенку варила.
– Доброе утро! – поздоровался дипломат, одной рукой снимая широкополую шляпу, другой – прикрывая пройму на голубых трусах. И торопливо зашлепал к печке.
Хозяйка выдала ему женский халат, потом спустилась вместе со мной к реке, чтобы забрать намокшую одежонку. А я взял свой простенький спиннинг, саморучно сделанный из можжевельника, и пошел вдоль берега, забрасывая похожую на окунька блесну. Называлась она «Отличная». Бросил несколько раз и поймал первую в жизни щуку.
Положил ее на траву, метрах, наверное, в десяти от берега, чтобы не убежала обратно. А сам засуетился: кидаю и кидаю блесну – может, еще возьмет. Вдруг вижу: моей рыбины нет. Я – вдоль берега: туда, сюда – нет. Поднимаю глаза – а щука на взгорке, большой черный кот пытается утащить ее. Отвоевал я добычу: хвост был слегка погрызен, а все остальное – в сохранности.
Солнышко стало пригревать, я понял, что рыбалка закончилась, и пошел домой. Дипломата не стал тревожить, полагая, что он вполне мог задремать, пока его одежда сохнет на печке.
Когда я предъявил рыбу отцу, он искренне изумился. А потом озадачил:
– Ты же собирался теребить лен. Сегодня начали…
Да, собирался. Я так полюбил этот лен в пору цветения, что хозяйка обещала взять меня с собой, когда наступит время уборки. Однако мы с консулом поднимались рано, еще до того, как бригадир, ездивший на телеге, постучит в окно рукоятью кнута.
И ведь с вечера не было никаких разговоров про лен, а за ночь все перевернулось. Может, конечно, агроном приезжал: тот гоняет на стареньком мотоцикле по деревням, дает всякие распоряжения…
Я бросился через огород в поле. Нашел нашу хозяйку, она показала, что надобно делать, и оставила меня. Впрочем, оказываясь неподалеку, каждый раз поправляла мои снопы, говоря: «Ладошки малы – неухватисты. А так – ничего, справляешься».
Обедали мы на бригадирской телеге: женщины угощали друг дружку молоком, хлебом. И меня накормили. А потом опять: правой рукой выдергиваешь, в левую – кладешь…
Домой вернулся без сил. Хозяйка сказала, что заработал я один трудодень. Позвала в кладовку, где у нее стоял мешок с пшеном, и говорит: «Возьми сколько сможешь». Зачерпнув ладонями зерно, спрашиваю:
– Это и есть трудодень?
– В наилучшем виде.
– А что с ним делать?
– Ну, иди покорми Пеструшку.
Пеструшка эта была некогда сбита грузовиком, но не насмерть, хотя растрепало ее обстоятельно. После таких событий курицу ожидала безоговорочная лапша, однако мне удалось защитить Пеструшку, а потом и вылечить. Я прибинтовывал поврежденное крыло, мазью, взятой для моих царапин и ссадин, смазывал ободранные лапы.
Наверняка, делалось все это не лучшим и не самым правильным образом, но Пеструшка выздоровела и стала отличать меня от всех прочих людей. Старалась, например, лично мне сообщить, что снесла яичко, и показывала, где оно.
Я вышел во двор, позвал Пеструшку, и она, бросив куриное стадо, прибежала.
– Вот, – говорю, – я тебе трудодень заработал, – и протягиваю ладони.
Пеструшка угостилась. Тут остальные куры подоспели и скорехонько расклевали пшено. За ужином, когда мы ели приготовленные отцом щучьи котлеты, хозяйка сказала:
– С рыбалкой у тебя получается куда лучше, чем с земледелием. Так что, сынок, лови рыбу, а сельское хозяйство оставь другим.
Ей тогда выписали целых одиннадцать трудодней.
Священник Ярослав Шипов
(«Наш современник» №11 2014)
Священник Ярослав Шипов родился в 1947 году в Москве. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького. С 1979-го по 1981 год работал в журнале «Наш современник». Автор нескольких книг прозы. Член Союза писателей России. С 1991 года — священник. Служил на отдаленных сельских приходах. В настоящее время служит и живёт в Москве.