Церковь и психиатрия: история и современность

Психиатрия — одна из самых сложных медицинских дисциплин. Оценка психического здоровья и диагностика психического заболевания являются сложнейшим аналитическим процессом, требующим высокой квалификации врача-психиатра. Однако, как ни в какой из медицинских специальностей, нередко неосведомлённые и малоосведомлённые личности считают для себя возможным судить о состоянии психического здоровья и определять, является ли проявлением заболевания то или иное нарушение психической деятельности и нуждается ли данный больной в приёме лекарственной терапии. Необходимо отметить, что отношение общества к проблемам душевнобольных является лакмусовой бумажкой, отражающей его духовное и общекультурное состояние. К сожалению, эта проблема остро стоит как в современном обществе в целом, так и в церковной среде особенно. Отношение общества к душевнобольным можно прочувствовать по отражению проблем, связанных с ними в современной прессе, в которой наряду с терминами “психически больной”, “душевнобольной” примерно с одинаковой частотой используется термин “псих”, отражающий пренебрежительное, негативное отношение к людям, страдающим психическими расстройствами, а психиатрическая больница нередко именуется “психушкой”, “дурдомом”, а иногда и “дуркой”. К сожалению, широко распространено мнение, что наличие у человека психического заболевания делает его обречённым и социально опасным. В церковной среде при этом нередко бытует представление об отсутствии различий между душевными и духовными заболеваниями, в связи с чем все психические заболевания объясняются личным грехом больного или “бесоодержимостью”.

Необходимо констатировать наличие в настоящее время агрессивного антипсихиатрического направления, которое находит своё отражение, в том числе в демонстрациях, финансируемых сайентологами, которые проходят перед участниками крупных психиатрических съездов. Можно конкретно не уточнять, кто, в каком психическом состоянии и по каким мотивам становится участником этих мероприятий. Однако не менее агрессивно это направление и в церковной среде. Необходимо чётко понимать, что жертвами этой агрессии против психиатрии становятся больные. В начале ноября 2007 года священник одного из храмов, расположенного в центре Москвы, запретил юноше (27 лет), который за несколько лет до этого перенёс шизофренический приступ, работал, находился в относительно стабильном состоянии, принимать лекарства. При этом сказал, что то ли его болезнь, то ли лекарства, то ли врач “от бесов”. Через две недели больной покончил жизнь самоубийством. Другому юноше (18 лет) с нервной анорексией батюшка не посоветовал обращаться к врачам и принимать лекарства, сказал, что нужна “только молитва и пост”. Пост прекратился в связи с летальным исходом…

Одним из ярких представителей антипсихиатрического (и антимедицинского) направления является епископ Варнава (Беля­ев; 1887–1963), одна из самых загадочных фигур в истории Русской Православной Церкви ХХ века, который в 1922 году прекратил своё епископское служение и начал “юродствовать”. В своей работе “Основы искусства святости”, в которой собраны и систематизированы высказывания святых Отцов, он касается вопросов медицины и пишет: “…если ты заболел, то лечись не лекарствами, то есть ядами (чего сама официальная медицина не скрывает), а естественными средствами, — иными словами, помогай самой природе бороться за тебя с болезнью. Никакой медицины, в том смысле, в каком она восхваляется у культурных людей, не должно быть. Она не пользу приносит, а только вред; а в тех случаях, когда человек выздоравливает, происходит настоящее чудо, — человеческий организм борется и побеждает не только самую болезнь, но и разрушительные действия прописываемых ему лекарств! <…> Можно с уверенностью сказать, что такой больной выздоровел не благодаря лекарству, но вопреки ему, исключительно обязанный этим своей жизненной силе <…> Подагра, ревматизм, болезни мочевого пузыря, печени и почек, ипохондрия, пресыщение жизнью и многие виды нервных страданий обязаны своим возникновением болезненному состоянию органов пищеварения. Худосочие, неправильности кровообращения и малокровие развиваются вследствие нашей неумеренности <…> ряды нервнобольных, истериков, ипохондриков, меланхоликов и душевнобольных пополняются исключительно из приверженцев мясной пищи и спиртных напитков, а также табака, чая, кофе и так далее…”.

В настоящее время по данным НЦПЗ РАМН и НИИ психиатрии МЗиСР РФ (октябрь 2004 года) около 21 680 000 россиян страдают тем или иным психическим расстройством (шизофре­ния 3 030 000; эпилепсия 100 000; прочие психозы 400 000; деменция позднего возраста 3 000 000; олигофрения 1 800 000; по­граничные состояния 4 800 000; посттравматические стрессовые расстройства 6 500 000; острые, в том числе алкогольные психозы 2 050 000), однако из всех этих больных реально нуждаются в психиатрической помощи 8 335 000 (шизо­френия 2 025 000; эпилепсия 100 000; прочие психозы 400 000; деменция позднего возраста 1 000 000; олигофрения 1 800 000; пограничные состояния 960 000; реактивные и алкогольные психозы 2 050 000).

Необходимо отметить, что душевные страдания в сравнении с физическими страданиями являются самыми тяжёлыми — “бо­­лит душа”. Неслучайно именно в этой когорте больных особо высока частота самоубийств и суицидальных намерений. В состоянии тяжёлой депрессии больной чувствует себя на дне глубокой пропасти, откуда ничего не видно, и все связи, ценности оказываются оборванными. Настоящее и прошедшее воспринимается в мрачных тонах, а будущего нет. Один священник, у которого периодически отмечаются подобные состояния, говорил мне, что прекрасно понимает людей, которые в состоянии депрессии оканчивают жизнь самоубийством. Жизнь воспринимается ими как ад, “…ад здесь, ад там, разницы никакой”.

В церковной среде доля лиц, страдающих психическим расстройствами, существенно выше, чем в популяции. Во-первых, это связано с тем, что в современном мире многим этим людям некуда обратиться. Только в Церкви они обретают и поддержку, и смысл, и цель в жизни, насколько бы ни были тяжелы их душевные страдания. Причина вторая и не менее важная — многие душевные расстройства в период обострения имеют религиозную окраску. Так, глубоко верующая мать одного моего пациента, которая не очень успешно всегда старалась приобщить сына к Церкви, как только он “вдруг”, “неожиданно”, почти каждый день начинал ходить в церковь и на исповедь, сразу просила откорректировать терапию, так как правильно оценивала его состояние в этот момент как проявление депрессивно-бредового психоза.

На протяжении почти всей истории психиатрии её развитие так или иначе было связано с Церковью. Она стояла у колыбели психиатрии. С ней связана история призрения душевнобольных. Первыми учреждениями, где душевнобольной человек мог найти кров, пищу, утешение, лечение, были монастыри и храмы. Отношение православных священнослужителей к несчастным, больным, в том числе душевнобольным, выразил епископ Игнатий (Брянчанинов): “…И слепому, и прокажённому, и повреждённому рассудком, и грудному младенцу окажи почтение как образу Божьему. Что тебе за дело до его немощи, недостатков? Наблюдай за собой, чтобы не иметь недостатков в любви”.

В стенах монастырей происходило накопление наблюдений над особенностями проявления душевных расстройств с попытками их систематизации. Довольно чётко разграничивались нормальные и патологические религиозные переживания, были описаны различные типы психических расстройств, которые согласно современным понятиям относятся к депрессивным состояниям, бредовым расстройствам, патологии влечений. Свидетельства тому можно найти уже в трудах подвижников первых веков христианства — Иоанна Кассиана Римлянина, Макария Египетского, Иоанна Лествичника. В памятниках христианской письменности времён Киевской Руси также можно найти подобные примеры описания душевной патологии и советы по обращению с психически больными людьми (например, в Киево-Печерском Патерике).

Уже с XI века в древнерусской письменности прослеживается дифференцированное представление о душевных болезнях. Так, в “Изборнике Святослава” вся патология человека дробится на два больших раздела — “недуги плотьныя” (соматические) и “не­дуги душевьныя”. Причину последних видели во “врежении мозга” — этого “перьваго и началного” органа (уда), “без которого ничьтоже есть в человеце”, а больной становится как бы “мертвецем непогребенным”. Важно отметить, что в “Изборни­ке Святослава”, говоря современным языком, описывается клинический метод диагностики психических заболеваний, заключающийся в расспросе и наблюдении за больным — врач должен был вызывать больного на разговор с собой и “назирати” в это время его поведение, позу, “ступание ног, смеяние зуб” (по­ходку и улыбку).

Больной в состоянии возбуждения назывался “буя”. Слово “кручина” означало меланхолию, депрессию. Её связывали с болезнью печени, реже селезёнки (как и епископ Варнава в первой половине ХХ века). Любопытно отметить, что в литературе того времени широко бытовали термины с основой “ум” — “врежен и смятешеся умом”, “ум мякокь”, “детескь умом”. О киевском митрополите Фотии летописцы говорили, что он сделался “во иступлении ума”.

Призрение душевнобольных в монастырях, в своё время образовавшееся стихийно, было впоследствии легализировано государственными актами. Первый такой акт относится к 1551 году, когда в царствование Иоанна Грозного на Стоглавом соборе была выработана статья о необходимости попечения о нищих и больных, в числе которых упоминаются и те, “кои одержимы бесом и лишены разума”, их предполагалось размещать по монастырям, “дабы не быть помехой для здоровых”, и чтобы “получать вразумление или приведения в истину”.

Интересный документ относится ко времени царя Михаила Фёдоровича, который “указал послать Микиту Уварова в Кириллов монастырь под начало для того, что Микита Уваров в уме помешался”. Важно отметить, что допетровская Русь не знала той высокоорганизованной системы духовных судилищ, которые в странах Западной Европы с конца XV века, после буллы папы Иннокентия VIII, в течение двух столетий то и дело вмешивались в судьбы нарождающейся психиатрии, нередко истребляя душевнобольных с бредом самообвинения и бесоодержимости. Можно отметить, что в это время в России душевнобольные в состоянии психоза могли безнаказанно приписывать себе сношения с дьяволом, почти не рискуя быть сожжёнными на костре.

В царствование Фёдора Алексеевича был издан специальный закон (1677), по которому не имели права управлять своим имуществом, наряду с глухими, слепыми и немыми, также пьяницы и “глупые”. Таким образом законодательство ХVII века было уже настолько просвещено, что относило таких “глупых” к категории “хворых”, то есть больных.

Призренческая деятельность в отношении душевнобольных, которой занимались монастыри, бесспорно требовала определённых материальных средств, которых, однако, у государства в то время не было. Сохранились сведения, что в 1681 году царь Фёдор Алексеевич ещё раз предложил Собору епископов строить больницы и обещал дать на это деньги, но, по словам епископа Филарета, “своего слова не сдержал”.

В начале XVIII века понятие о психическом расстройстве как о болезни, без сомнения, установилось прочно; даже в некоторых криминальных случаях поднимался вопрос о вменяемости преступника. Так было, например, в одном политическом деле, где нашли необходимым поместить больного на испытание в монастырь и поручить день за днём вести запись всем его речам и поступкам. Это обширное дело об “истопнике Евтюшке Никонове”, который был арестован за то, что “пришёл к солдатам на караул, говорил, будто-де великий государь проклят, потому что он в Московском государстве завёл немецкие чулки и башмаки”.

В 1723 году Пётр Великий воспретил посылать “сумасброд­ных” в монастыри и возложил на Главный магистрат обязанность устройства госпиталей. Однако за неимением таковых в последующие десятилетия душевнобольные направлялись по-прежнему в монастыри. А вскоре Синоду было вменено в обязанность не чинить никаких препятствий к приёму душевнобольных в монастыри и не ссылаться на указ Петра.

Важный период русской психиатрии начинается с 1762 года. На предложение Сената отдать в монастырь душевнобольных князей Козловских Пётр III положил следующую резолюцию: “Безумных не в монастыри определять, но построить на то нарочитый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены долгаузы¹, а в прочем быть по сему”.

Однако от резолюции до дела было ещё далеко. Сенатом был сделан запрос в Академию наук. На запрос ответил историограф Мюллер, представив свой собственный план устройства долгауза. Он начинал с того, что в настоящее время является одним из основных психиатрических догматов: с утверждения, что больных необходимо разделять по отдельным категориям в зависимости от их психического статуса. При этом необходимо отметить, что Мюллер, требовал, чтобы “доктор употреблял всякие средства к их излечению, а прежде, нежели придут в разум, священникам у них дела нет”.

В 1765 году, в царствование Екатерины II, постановлено было учредить два долгауза — один в Новгороде, в Зеленецком монастыре, другой в Москве, в Андреевском; однако учреждены они так и не были, первый из этих монастырей вскоре стал заштатным, другой был закрыт.

В следующем году вышло правительственное постановление, предписывающее свезти всех сосланных для исправления в уме в различные монастыри; в Спасо-Евфимиевский монастырь в Суздале для смотрения за ними была представлена воинская команда. В том же году генералу-майору Вяземскому было предписано “Сосланных в монастырь <…> содержать нескованными, караульным поступать без употребления строгостей; поелику они в уме повреждённые, то с ними обращаться с возможной человечеству умеренностью”. В 1767 году сибирский генерал-губернатор Н. И. Чечерин доносил в Сенат о наличии у него большого числа помешанных из ссыльных и просил их помещать в те монастыри, где нет полного числа монахов. Указом Сената от 1773 года было определено назначить в каждой губернии по два монастыря (мужской и женский) для размещения душевнобольных. Однако духовное начальство энергично сопротивлялось превращению монастырей в долгаузы, то есть в учреждения для содержания помешанных, ссылаясь при этом не только на материальные проблемы, но и на то, что лечение психически больных — дело врачей, а не духовенства. Для дискуссии, развернувшейся по этому вопросу, характерна история со студентом Академии наук Яковом Несмеяновым, который страдал меланхолией и слышал в голове голоса. По указу императрицы для исправления он был определён на содержание в монастырь. Однако Синод этому воспротивился и направил студента к ректору Славяно-греко-латинской академии Порфирию Крайскому, который после разговора с ним не нашёл у него “…ни­какого сомнения в законе Божием”, в связи с чем “…оный Несмеянов для излечения болезни” был отправлен в госпиталь.

В 1775 году, когда Россия была разделена на губернии, при губернских управлениях были учреждены приказы общественного призрения, которые начали открывать психиатрические отделения при больницах и строить специальные дома для умалишённых — “жёлтые дома”. Первый такой дом был открыт в Новгороде в 1776 году, в это же время в московской Екатерининской больнице было предоставлено 26 мест для умалишённых. Этих мест было явно недостаточно, и вскоре больных стали размещать в смирительном доме и в богадельне в селе Преображенском, где в 1809 году в заново отстроенном здании было открыто специальное психиатрическое учреждение, получившее в дальнейшем название Преображенской больницы для душевнобольных. В настоящее время это Московская психиатрическая больница № 3 имени В. А. Гиляровского. Средства для усмирения неспокойных состояли из ремней длиной около 1,5 м, которыми больным связывали ноги, использовались так называемые смирительные жилеты (камзолы), к которым были приделаны узкие рукава из парусины длиной более 2 м для привязывания ими рук вокруг тела. В 1825 году на 113 больных было 25 цепей, то есть можно предположить, что в отдельные моменты “на цепях” сидело до четверти больных. В 1828 году главным врачом стал доктор В. Ф. Саблер, с этого момента начинается новый этап в клинике, появляются “скорбные листы”, уничтожены цепи, для больных были приобретены музыкальные инструменты, бильярд, были организованы огородные и рукодельные работы.

К пятидесятым годам относится любопытная страница из истории этой больницы. В одной из её палат жил “юродивый”, — Иван Яковлевич Корейша, необычайно популярный у московского люда, который воспринимал его, не без основания, как человека, наделённого даром прозорливости. При этом современники из тех, кто относился к нему с большим уважением, отмечали возникновение у него приступов, на протяжении которых он был абсолютно неадекватен. За разрешением самых разнообразных вопросов к нему было постоянное паломничество, которое, естественно, смущало администрацию больницы, однако средства, собранные благодаря Корейше, позволили сделать в больнице многие усовершенствования. Похороны Корейши были грандиозные, за пять дней было отслужено около 200 панихид. С него Ф. М. Достоевский писал образ Семена Яковлевича в романе “Бесы”.

Конец ХIX века ознаменовался становлением современной психиатрии как на практическом уровне — организация работы психиатрических клиник, так и на теоретическом — формирование клинико-нозологического направления. В России это было связано с блестящей плеядой психиатров, среди которых необходимо назвать С. С. Корсакова, П. Б. Ганнушкина, В. И. Яко­­венко, П. П. Кащенко.

Формирование клинико-нозологического направления основывалось на изучении закономерностей возникновения и дальнейшего течения психических заболеваний, то есть всего стереотипа развития болезни. Формирование этого направления неразрывно связано с именем выдающегося немецкого психиатра, основоположника современной психиатрии, руководителя Гейдельбергской психиатрической клиники Эмиля Крепелина (1856–1926). Им впервые было чётко сформулировано (1896 г.), что душевная болезнь представляет собой “закономерный биологический процесс, разделяющийся на несколько видов, имеющих каждый определённую этиологию, характерные физические и психические признаки, типичное течение, патолого-анатомическую основу и тесно связанный с самой сущностью процесса заранее предопределённый исход”. Биологическая сущность болезненного процесса заключается в наличии определённого нарушения в обмене веществ.

ХХ век характеризовался дальнейшим развитием нозологического направления в психиатрии, изучением основных закономерностей течения психических заболеваний. В 20-х, 30-х годах в медицинскую практику были внедрены так называемые шоковые методы терапии: маляротерапии (1918), наркотического сна (1922), инсулинокоматозной терапии (1935), электросудорожной терапии (1938). В настоящее время из этих методов находит широкое применение во всём мире только электросудорожная терапия, которая имеет чёткие показания.

С введением в психиатрическую практику психотропных средств (1952) начался современный этап биологической терапии психических заболеваний. Психофармакотерапия способствовала повышению эффективности лечения различных контингентов психически больных, расширила границы терапевтического воздействия, изменила облик психиатрических больниц, открыв новые возможности социальной реабилитации душевнобольных.

Основной научной проблемой психиатрии до конца 70-х годов являлось изучение различных аспектов шизофрении. 80-е годы характеризовались пристальным вниманием к изучению проблем аффективных расстройств, то есть расстройств настроения, таких, как депрессия и мания. Последнее десятилетие акцент в научных исследованиях делается на проблемах пограничной психиатрии, в том числе на психосоматических состояниях, то есть на группе психических расстройств, основным внешним проявлением которых являются симптомы соматических, то есть терапевтических заболеваний. Большой акцент в современных исследованиях делается на изучении биологических основ психических расстройств. Наблюдается большой прогресс в исследовании молекулярно-генетических основ шизофрении. В начале 60-х годов ХХ века была установлена вовлечённость в патогенез шизофрении так называемых дофаминовых рецепторов, за что создатель данной теории Арвид Карлссон получил в 2000 году Нобелевскую премию по медицине. Кроме этого, установлено нарушение серотонинового и норадренолинового обмена при депрессивных состояниях, на нормализацию которых направлено действие антидепрессантов.

Среди выдающихся психиатров ХХ века необходимо назвать имя одного из признанных патриархов отечественной психиатрии — профессора Дмитрия Евгеньевича Мелехова (1899–1979), известного не только как одного из основоположников социальной психиатрии, много сделавшего для выработки теоретических и практических основ реабилитации душевнобольных, но и создавшего в то далекое советское время концепцию курса “Пастырская психиатрия” для студентов Духовных академий и семинарий. Д. Е. Мелеховым был написан труд “Психиатрия и вопросы духовной жизни”, который не был им завершён, однако принципиальные положения были сформулированы. Эта работа с предисловием отца Глеба Каледы вышла в машинописном издании в конце 1979 года, вскоре после смерти автора. В дальнейшем она вошла в настольную книгу священнослужителя (Т. 6), была напечатана в журнале “Русское возрождение”, в психиатрическом журнале “Синапс”, в 1995 году она вошла в сборник “Психиатрия и актуальные проблемы духовной жизни”, в настоящее время её можно найти в интернете. Будучи человеком православным, сыном потомственного священника Рязанской губернии, Д. Е. много размышлял над вопросами соотношения в человеке телесного, душевного и духовного, о душевных и духовных болезнях. Эти вопросы начали его волновать ещё на студенческой скамье. Известный в годы его молодости священноисповедник Георгий (Лавров) из Даниловского монастыря очень чётко различал эти болезни и одним он говорил: “Ты, деточка, иди к врачу”, а другим “Тебе у врачей делать нечего”. Бывали случаи, когда старец, наладив духовную жизнь, рекомендовал сходить к психиатру или, наоборот, брал от психиатра людей к себе на духовное лечение.

В своей работе Д. Е. Мелехов исходил из святоотеческого трихотомического понимания человеческой личности, с разделением её на три сферы: телесную, душевную и духовную. В соответствии с этим болезнь духовной сферы лечит священник, душевной — врач-психиатр, телесной — врач-соматолог (тера­певт, невролог и др.).

Однако существует целый ряд состояний, которые внешне имеют сходные проявления. Например, среди духовных состояний выделяют грех уныния и печали; среди психических состояний выделяются депрессии, одним из проявлений которых является грустное, подавленное настроение, тоска, уныние, апатия. Среди духовных состояний выделяется состояние “прелес­ти”, важнейшим проявлением которой является переоценка человеком своей личности. Однако данный симптом, наряду с ощущением больным прилива сил, энергии, психомоторным возбуждением, расстройством влечений, сокращением длительности ночного сна, является одним из проявлений маниакальных состояний.

Среди духовных заболеваний в качестве наиболее тяжёлого состояния выделяется бесоодержимость, к основным проявлениям которого относится боязнь святыни. Можно привести два примера, иллюстрирующих данное состояние. Первый из них связан с епископом Стефаном (†1963), который ещё до рукоположения в священный сан, в лагере, будучи врачом, носил на себе Святые Дары. Однажды его как врача попросили проконсультировать дочь начальника лагеря. Когда он к ней пришёл, она неожиданно стала метаться по комнате и кричать, чтобы убрали Святыню — доктора попросили уйти. Другой пример связан с архиепископом Мелитоном (†1986) и относится к концу 20-х годов прошлого столетия. Однажды он поздно вечером, почти ночью, переносил с одной квартиры на другую портрет святого праведного Иоанна Кронштадтского. Навстречу ему шёл мужчина, который стал неожиданно кричать и называть имя Иоанна Кронштадтского. Как известно, “беснование” часто происходит во время особо значимых моментов богослужения. При этом, если это происходит во время торжественного Великого входа и не происходит во время “Тебе поем”, когда происходит пресуществление Святых Даров, то безусловно возникает вопрос в отношении квалификации данного случая: в первом случае может идти речь об истерическом состоянии, во втором — о явлении чисто духовном.

При психических заболеваниях встречаются бредовые идеи бесоодержимости. Так, при острых эндогенных психозах наряду с бредовой тематикой мессианского содержания, когда больной считает себя “мессией”, “призванным спасти” Россию или всё человечество от мирового зла, экономического кризиса и т. д. и т. п., существуют также бредовые состояния, когда больной считает себя виновным в мировых войнах, в землетрясениях, называет себя антихристом, говорит, что в него вселились “бесы”, “шай­таны” (в зависимости от культуральных особенностей боль­ного). В данных случаях синдром “бесоодержимости”, также как и бредовые идеи мессианского содержания, является одним из проявлений психического заболевания. В настоящее время острые психотические состояния достаточно успешно купируются при назначении нейролептической терапии.

Естественно, человек един, и все сферы в его личности неразрывно связаны между собой. Можно привести множество примеров, когда соматические заболевания приводят к расстройствам психики и нарушению духовной жизни. Существуют так называемые соматоформные психические расстройства, когда расстройство психики имеет клиническую картину соматического заболевания. При наличии серьёзных соматических состояний нередко возникают и реактивные состояния, требующие вмешательства психиатра. Естественно, существует тесная взаимосвязь духовной и душевной жизни человека. Душевные переживания человека сказываются на его духовном состоянии, и наоборот, нередко серьёзные проблемы в духовной жизни приводят к психическим расстройствам, требующим вмешательства психиатра.

Когда эти три сферы человеческой личности — дух, душа и тело, — как отмечал Д. Е. Мелехов, находятся в согласии, в гармонии друг с другом, что достигается только при условии преобладающего влияния сферы духа, можно говорить о здоровье (епископ Феофан Затворник и Никодим Святогорец). При этом возникают некоторые принципиальные вопросы — может ли человек, страдающий тяжёлым физическим заболеванием, быть психически и духовно здоровым? Ответ здесь однозначный. Такие примеры мы знаем не только из жития святых, но и среди наших современников, в том числе среди людей, далеких от Церкви. Вопрос следующий — может ли человек духовно больной быть формально психически и физически здоровым? Ответ здесь положительный — да, может. И вопрос третий, наиболее интересный — может ли человек, страдающий серьёзным психическим заболеваниям, включая тяжёлые формы депрессии и шизофрению, быть святым? Ответ здесь также однозначный — да, может. В некоторых подробных житиях святых, в том числе особо нами почитаемых, описаны специфические симптомы тяжёлых психических заболеваний. В связи с этим необходимо чётко понимать, что любая болезнь есть крест, который посылается человеку, в первую очередь “ни за что-то”, а для его духовного роста. В случаях, описанных в житиях святых, мы видим, как они несли свой крест и достигли святости.

Д. Е. Мелехов предостерегал священников от того, чтобы брать на себя устранение исключительно “духовным лечением” всех случаев психического заболевания. Историческим примером “невидения” духовником психического расстройства являлась, по мнению Д. Е. Мелехова, болезнь Н. В. Гоголя, сведшая его в могилу. За 18 лет писатель перенёс 9 депрессивных приступов, которые усложнялись от раза к разу. Он умер от тяжёлого истощения с нарушением обмена веществ, бредом греховности, самоуничижения, а на высоте приступа с упорным отказом от пищи, полной двигательной и мыслительной заторможенностью и мутизмом (10 дней не говорил ни слова). Сожжение 2-го тома “Мёртвых душ” было также совершено во время приступа депрессии с болезненным сознанием своей греховности и греховности своего творчества. Духовник не понимал, что имеет дело далеко не с обычным покаянием, “печалью о грехах” здорового человека, которая в диалектике здорового покаяния заканчивается радостью прощения и возвращения к Отцу. У Гоголя была депрессия витальная, от природных биологических процессов, “по естеству”, печаль не та, “которая производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская, которая производит смерть” (по апостолу Павлу, см. 2 Кор 7:10). Поэтому вместо ободрения и призыва к самопроверке, вместо разъяснения больному, что он впал в болезнь, которая имеет естественное биологическое происхождение, что эту болезнь надо принять и с терпением нести, как человек переносит тиф или воспаление лёгких, духовник советовал бросить всё и идти в монастырь, а во время последнего приступа привёл Гоголя в ужас угрозами загробной кары.

Болезнь и смерть Гоголя — типичный случай, когда врачи ещё не умели распознать и адекватно лечить это заболевание, а духовник, не понимая психиатрическую основу этого состояния, толковал его односторонне, духовно-мистически, а не в аспекте единства и сложных взаимоотношений в человеческой личности биологического, психологического и духовного. Таковы результаты недостаточной компетенции врачебного и духовного диагноза, которые в наше время уже непростительны: избежать их в таких случаях можно только объединёнными усилиями врача и духовника.

Д. Е. Мелехов призывал к тесному сотрудничеству священника и психиатра при лечении верующих душевнобольных. В его труде содержится одно очень важное положение: “пережи­вания болезненного происхождения, непосредственно связанные с динамикой болезни, при определённых условиях могут стать источником положительного духовного опыта”. Опираясь на пережитое им самим кратковременное психическое расстройство, Д. Е. Мелехов считал, что его содержание может иметь глубокий духовный смысл. По выходе из состояния наркоза, в связи со сложной операцией, он пережил ощущение торжественного богослужения и оценил его таким образом: «с точки зрения клинического и психофизического уровня понимания это было онейроидное состояние на выходе из нарушения сознания при кризисном окончании тяжёлого состояния интоксикации. И ничего более. С точки зрения духовного уровня суждений это было достоверно данное великое ободрение и утешение, позволившее впервые осознать весь этот период как время “посещения” (ср. Лк 19:44: ты не узнал времени посещения твоего)».

Таково было видение взаимоотношения психиатра и духовника в душепопечении одного из крупнейших отечественных психиатров профессора Дмитрия Евгеньевича Мелехова.

Такой же точки зрения придерживался архимандрит Киприан (Керн; 1899–1960), профессор Свято-Сергиевского института в Париже, автор курса по пастырскому богословию. Отец Киприан считал, что область пастырского душепопечения и сфера психиатрии различны, хотя и являются смежными, но одна другую не исключающими, потому что психиатрия не вмешивается в область, подведомственную чистому богословию. Так, “аскетика даёт мудрые, от отцов и учителей Церкви унаследованные советы излечения грехов и пороков: гордости, уныния, сребролюбия, тщеславия, чревоугодия, блуда и т. п. Психиатрия ищет более глубокие причины тех духовных состояний человека, которые коренятся в сокровенных тайниках души, в подсознании, в унаследованных или благоприобретённых противоречиях человеческого существа. Психиатрия обращает своё внимание на то, что аскетику в сущности не интересует: навязчивые идеи, фобии, неврастения, истерия и т. п.”. Он считал, что «…су­ществуют такие душевные состояния, которые не могут быть определяемы категориями нравственного богословия и которые не входят в понятие добра и зла, добродетели и греха. Это всё — те “глубины души”, которые принадлежат к области психопатологической, а не аскетической». Далее он замечал, что «…об­ласти нравственной психиатрии и нравственного богословия не совпадают, так как для одной часто встают загадки души там, где другая решает всё простым определением “тяжкий грех”». Отец Киприан считал, что пастырь должен сам прочитать одну-две книги с психопатологическими наблюдениями, “…чтобы огулом не осудить в человеке как грех то, что само по себе есть только трагическое искривление душевной жизни, загадка, а не грех, таинственная глубина души, а не нравственная испорченность…”.

Отец Киприан ставил и такой вопрос — есть ли болезнь зло? “В том, что она есть последствие первородного зла, в этом сомнений нет, но есть ли сама по себе болезнь зло, подлежащее только епитимиям? Нужно ли неврастению лечить только аскетическими средствами? Стоит ли эта неврастения или маниакальное состояние на той же линии, что и сребролюбие или гордость? <…> и случай чистой психопатологии, равно как и та или иная хворь или же грех осуждения близких — всё вместе суть последствия первородного греха. Но нельзя все эти последствия подводить под одно понятие греха. Грехом является только третий из приведённых примеров”. Однако отец Киприан советовал не психиатра приглашать к аналою, а самому священнику изучить психопатологию психических болезней. В каждом конкретном случае отец Киприан призывал действовать “с оглядкой”, с особою осторожностью и проникнувшись духом сострадания и жалости, внимания и внутреннего такта.

В ХХ веке многие душевнобольные в нашей стране нашли себе приют в монастырских стенах. Во многих монастырях после их закрытия были созданы загородные психиатрические больницы — интернаты для тяжёлых хронических больных. В качестве примера можно привести Николаевский Песношский монастырь близ Дмитрова, монастырь Александра Свирского, Успенскую Вышинскую пустынь, где подвизался святитель Фео­фан Затворник, Пустынь Нила Сорского, Серафимо-Поне­таев­ский Скорбященский монастырь близ Дивеева, Валдайский Иверский Святоозерский Богородицкий мужской монастырь, один из братских корпусов Свято-Успенской Почаевской Лавры. И мы верим, что по молитвам тех угодников Божиих, которые подвизались в этих обителях, Господь смягчил душевные страдания психически больных людей.

В настоящее время имеется уже достаточно подробно разработанный специальный цикл “Пастырской психиатрии” в курсе пастырского богословия, который в течение многих лет преподаётся будущим пастырям в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, в Московской Духовной академии и семинарии и в Сретенской Духовной семинарии. Основная цель курса состоит в том, чтобы дать будущим священнослужителям общие представления о симптомах и синдромах психических болезней, научить распознавать типичные признаки психических расстройств и дифференцировать духовные и душевные заболевания, очертить особенности пастырского подхода к больным, страдающим психическими заболеваниями, наметить принципы пастырской тактики при тех или иных конкретных проявлениях психической патологии, в том числе научить будущего пастыря распознавать случаи, когда больной нуждается в направлении к психиатру, включая показания для недобровольной госпитализации. Курс занятий для студентов состоит из цикла лекций и практических занятий с демонстрацией и разбором больных.

В Москве имеется уже большой серьёзный опыт сотрудничества врачей-психиатров и священников как из приходских храмов, так и из монастырей в деле окормления душевнобольных. Нередко именно благодаря священнику, по его благословению, “по послушанию” больной направляется к психиатру и в дальнейшем в течение многих лет принимает поддерживающую терапию. Церковь всегда продолжала и, безусловно, будет продолжать своё дело попечения, призрения душевноболящих. Почти при каждом храме, а тем более при монастырях, трудятся, несут послушание подобные больные. Нередко они работают почти в специально созданных условиях, по несколько часов в день, вместе с кем-то, кто понимает их состояние. Здесь, как правило, с пониманием относятся к тому, если они “устали” и не вышли на работу или неожиданно попросили отпустить их домой.

30 октября 1992 года, после освящения больничного храма во имя иконы Божией Матери Целительницы при Научном центре психического здоровья Российской академии медицинских наук, выступая перед психиатрической общественностью нашей страны, Святейший Патриарх Алексий II сказал: “На врачей-психи­ат­­ров и учёных возложена трудная и ответственная миссия служения делу духовного здоровья вверенных в их попечение человеческих душ. Служение врача-психиатра является в подлинном смысле искусством и подвигом по образу служения Самого Христа Спасителя, Который пришёл в мир отравленного человеческим грехом бытия для того, чтобы помогать тем, кто нуждается в помощи, поддержке и утешении…”.