Церковь и семья сегодня

Появление на страницах “Основ социальной концепции Русской Православной Церкви”, принятых Юбилейным Архиерейским Собором 2000 года, раздела, посвященного семейной жизни, представляется совершенно оправданным. Ибо хотя Вселенское Православие на протяжении долгих веков содержит ясное и отчетливое учение о семье, как о домашней Церкви, но в последние два-три века, и в особенности в XX столетии, как уже в 20‑е его годы справедливо замечал исповедник протоиерей Валентин Свенцицкий, нет стороны церковного учения, которое бы так мало понималось и так сильно искажалось в восприятии внешнего мира, как учение о семье. С другой стороны, самая природа семейных отношений подразумевает как наличие общего вневременного принципа, на котором они строятся (для христианской семьи это будет, конечно же, Священное Писание и Священное Предание), так и применение этого принципа к конкретным постоянно изменяющимся историческим условиям с их спецификой социального, национального, конфессионального — здесь и сегодня. Соответственно, если учение Священного Писания о семье как малой Церкви, о моногамии как идеале и норме брачного союза, о благословенном деторождении не может быть пересмотрено или подвергнуто ревизии ни в какое время и ни в каком документе, являющемся голосом Православной Церкви, то те или иные законодательные акты Римской, Византийской или даже Российской империи, тем более те или иные воззрения, связанные с семейной жизнью, сформировавшиеся в Византии или в императорской России, не всегда могут быть в полной мере применены к сегодняшней ситуации церковной или воцерковляющейся семьи. Собственно, на сочетании этих двух составляющих — временного и вечного учения о браке — и построен соответствующий X раздел “Основ социальной концепции…”. Обратимся теперь к его тексту.

“Высоко оценивая подвиг добровольного целомудренного безбрачия, принимаемого ради Христа и Еван­гелия, и признавая особую роль монашества в своей истории и современной жизни, Церковь никогда не относилась к браку пренебрежительно и осуждала тех, кто из ложно понятого стремления к чистоте уничижал брачные отношения”.

В подтверждение этой мысли приводится пример апостола Павла, лично для себя избравшего девство и призывавшего подражать ему в этом (см. 1 Кор 7:8) и тем не менее осуждавшего лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак(1 Тим 4:2–3). А также 51-е Апостольское правило, гласящее: Если кто <…> удаляется от брака <…> не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв <…> что Бог, созидая человека, мужа и жену сотворил их, и таким образом, хуля, клевещет на создание, — или да исправится, или да будет извержен изсвященного чина и отвержен от Церкви. И хотя мы знаем, что ныне главная угроза семье исходит скорее с противоположной стороны, с размывания института семьи, размывания евангельских этических норм, но и подобная имеющая только вид благочестия ревность о целомудрии, связанная с гнушением семейной жизнью, также возникала и возникает в эпохи, характеризующиеся эсхатологической напряженностью. И ныне в иных брошюрах, в высказываниях некоторых клириков можно услышать точку зрения на брак фактически как на паллиатив блуда, как на нечто лишь терпимое в Церкви ради немощи человеческого рода, чтобы не было чего худшего, а на его телесную сторону — как на очевидную скверну. Можно вспомнить, что еще в декабре 1998 года Священный Синод нашей Церкви указал на недопустимость негативного или высокомерного отношения к браку. Затем в соответствующем разделе “Основ социальной концепции…” излагается история брачных уставов и церковно-госу­дарственных отношений в области брачного права от римских времен до советского декрета об отделении Церкви от государства 1918 года и до настоящего времени. Показывается изменчивость тех форм освящения брачного союза, которое имело место в долгой церковной истории, и делается один очень важный вывод относительно института так называемого гражданского брака. Здесь нужно несколько разобраться в терминах. Если в XIX или тем более в предшествующих столетиях гражданский брак означал форму открытого вызова со стороны двух людей по отношению к христианскому обществу, их своевольное настояние на пребывании вместе вопреки каноническим нормам или иным запретам и тем самым фактически свидетельствовал о том, что они противопоставляют себя полноте церковной, а потому, естественно, осуждался церковным обществом, — то теперь мы говорим о гражданском браке в совершенно ином смысле. Под гражданским браком сейчас мы понимаем регистрацию супружеского союза в соответствующих государственных органах¹, которая как таковая со всех сторон признается Церковью желательной, в том числе и перед Таинством Венчания. И, конечно же, среди многомиллионной паствы Русской Православной Церкви есть множество семей, члены которых связаны узами гражданского брака — потому ли, что их воцерковление началось после того, как фактически состоялась их семья, или потому, что только один из них является ныне по вере церковным православным христианином или христианкой, или потому, что в свое время в силу внешних обстоятельств жизни (скажем, социального статуса — муж был военным или работником правоохранительных органов) венчание было для них в большинстве случаев невозможным. Но и отказ от венчания не был последовательным антихристианским выбором этих людей. Именно так оценивая данную ситуацию, “Концепция” свидетельствует, что “Православная Церковь с уважением относится к гражданскому браку”. Конечно же, только единая в вере семья может стать домашней церковью, в которой жена и муж совместно с детьми возрастают во образ союза Христа и Его Церкви. Но церковный взгляд с несомненностью отличает беспорядочные, нравственно-безответственные связи от гражданской семьи, являющей в своем бытии и исполнение слов Апостола о ношении бремен друг друга, и богоданную задачу чадородия и воспитания детей, и самостеснения себя ради другого человека, ради других членов семьи. Семьи, о которой можно в иных случаях сказать, что ей недостает лишь того благодатного освящения, той помощи свыше, которая делает из союза двух просто хороших людей малую церковь как составляющую Тела Христова. Подвести множество подобных семейных корабликов к гавани полноценной церковной жизни — одна из важнейших задач сегодняшнего бытия русского Православия; при этом именно подвести, а не потребовать немедленного исполнения Таинства, ибо только то, что будет воспринято людьми в меру веры, до которой они дойдут, то и окажется прочным в их жизни. С чисто практической точки зрения мне представляется, что в случаях супругов, проживших уже десятилетия вместе друг с другом, разумно употреблять для освящения их союза соответствующий чин — благословение на законный церковный брак. Этот чин опубликован в 4-м томе Настольной книги священнослужителя (изд. Московской Патриархии). Столь же часто встречаются и ситуации, когда из двух некогда невоцерковленных супругов, один (или одна) приходит в ограду Церкви ранее другого. В таком случае (напоминает нам текст “Основ социальной концепции…”) Церковь руководствуется словами святого апостола Павла: Неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим(1 Кор 7:14). И действительно, кто как не муж или жена перетерпит всю скорбь временного мировоззренческого разделения, кто как не муж или не жена вымолит у Бога спасение души своей семейной половины непрестанным теплым предстоянием. Кто как не уверовавший супруг или супруга окажется в своей семье свидетелем и проповедником Православия; проповедником по большей части не словами, а тем путем, о котором некогда сказал святитель Григорий Богослов: Слово можно опровергнуть словом, но что опровергнет жизнь? По опыту можно сказать, что в большинстве семей почти неизбежны при разновременности прихода к ответственной церковной вере скорби и временные разделения — просто на уровне даже ревности со стороны второй составляющей, для которой вдруг открылось, что муж или жена имеют такую огромную область жизни, сферу бытия, в которую им пока нет входа. Они начинают ревновать и отталкиваться не столько от Святого Православия как такового, сколько от чего-то, что по видимости забирает у них мужа или жену. И вот здесь очень важна мудрость супруга-христианина — твердость веры, сочетаемая с предельной мягкостью в обращении: никогда не отмахнуться, не сказать “ну, ты этого не поймешь”, никогда не противопоставить свысока свои нынешние духовные интересы прежним плотским или душевным побуждениям супруга (но ведь недавно и вашим тоже). Далее в документе говорится о возможности браков между православными христианами и инославными, теми из них, которые исповедуют веру в Триединого Бога, а именно католиками, членами древних Восточных Церквей или некоторыми протестантами. Условием таких браков ставится воспитание детей в православной вере и благословение самого брака в Православной Церкви. Конечно же, можно образно сказать, что сегодня юноша или девушка, вступающие в брак с неверующим или инославным, вступают как бы на минное поле — можно дойти до конца, а можно и подорвать свою семейную повозку; множество опасностей подстерегает людей на этом пути. Но главнейшая из них, конечно же, — это могущие со всей силой проявиться мировоззренческие разности в подходе к воспитанию детей. Что воспитывать в сыне или дочке — гордость или смирение? Умение постоять за себя любой ценой или послушание? Пост и молитва, совершаемые с усилием — необходимая часть нашей духовной жизни, нашего пути ко спасению или человеческая выдумка? Икона Троицы преподобного Андрея Рублева — образ, возводящий к Первообразу, или идол, кумир, нарушающий ветхозаветную заповедь? Именно поэтому трудно представить себе брак православного человека и, скажем, убежденного воинствующего атеиста. Речь скорее может идти о браке верующего христианина и агностика (человека без определенных религиозных убеждений). Трудно вообразить и брак воцерковленного православного и убежденной баптистки, семинариста и католички. Реально речь идет чаще всего о людях, традиционно принадлежащих к определенной религиозно-культур­ной основе. Итальянец — значит католик; швед — протестант; армянка — член Армяно-григорианской Церкви. Если их принадлежность к своей конфессии носит скорее этнический характер, и они согласны на то, чтобы религиозное воспитание детей было препоручено супругу, более сознательно относящемуся к своей вере, то такой брак (не без преодоления терний) может принести свои добрые плоды. Не мог документ “Основ социальной концепции…” обойти и такой трагически массовый феномен нынешней жизни, как разводы. Подтверждено, что Церковь продолжает настаивать на пожизненной верности супругов и нерасторжимости православного брака, основываясь на словах Господа Иисуса Христа: Что Бог сочетал, того человек да не разлучает <…> Кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует (Мф 19:6,9). Единственным допустимым основанием развода Господь назвал прелюбодеяние, которое оскверняет святость брака и разрушает связь супружеской верности. Законы Византии, установленные христианскими императорами и не встречавшие осуждения Церкви, законы Российской империи, определения Поместного Собора 1917–1918 года допускали и другие основания для развода, но все эти основания кардинальным образом восходят к сути того греха, который указан Спасителем как главная причина для развода. Это такой грех против цельности семейного союза, который не оставляет его неразрушенным, после которого семья если и может продолжить свое бытие, то скорее как воссозданное вновь, а не как сохранившееся после прежнего крушения. До нынешних “Основ…” наиболее полное перечисление оснований для возможного развода членов Русской Православной Церкви содержалось в “Определении о поводах к расторжению брачного союза, освященного Церковью”, принятого на Поместном Соборе Российской Православной Церкви в 1918 г. Укажем и мы здесь эти причины. Итак, кроме прелюбодеяния и вступления одной из сторон в новый брак, поводами для законного развода были признаны также: отпадение супруга или супруги от Православия (действительно невозможно себе представить себе семью, состоящую из православной христианки и мужа мунита, последователя Виссариона или члена “Богородич­ного Центра”); противоестественные пороки (понятно, что ни о какой санкции Церкви на противоестественное сожительство двух лиц одного пола, как то делают ныне многие протестанты, не может быть речи ни ныне, ни когда-либо в будущем); неспособность к брачному сожитию, наступившая до брака или явившаяся следствием намеренного самокалечения; заболевание проказой или сифилисом (первое — поскольку делает человека совершенно неспособным к социальному бытию, второе как связанное с дурным образом жизни); длительное безвестное отсутствие (то есть попросту, если муж кинул семью и уехал неизвестно куда, и о нем нет никаких вестей на протяжении долгих лет); осуждение к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния. Думается, таковыми по нынешней судебной практике можно считать уголовные наказания за преступления против личности: убийства, изнасилования, тяжкие телесные повреждения или преступления, ставящие человека за грань нравственного бытия, скажем, измену Родине, посягательство на жизнь или здоровье супруги либо детей (то есть нет непреодолимого нравственного долга по отношению к пьяному выродку, с молотком или кухонным ножом гоняющимся за своей матерью, супругой или детками в приступе алкоголического безумия); снохачество, сводничество, извлечение выгод из непотребств супруга; неизлечимая тяжкая душевная болезнь и злонамеренное оставление одного супруга другим. В “Основах социальной концепции…” этот перечень был дополнен такими причинами, как заболевание СПИДом (это в тексте не оговорено, но понятно, что речь идет о том подавляющем большинстве случаев, когда вирус иммуннодефицита приобретен вследствие нечистого, скверного образа жизни, а не занесен случайно небрежностью медицинских работников), медицински засвидетельствованный хронический алкоголизм или наркомания (ибо деструкция, распад личности при этих страстях наступает столь быстро и столь необратимо, что требовать нравственного обязательства по отношению к тому, кто уже почти полностью утратил образ и подобие, было бы неуместно), совершение женой аборта при несогласии мужа (опять же нужно понимать не только при формальном несогласии, но и при достодолжном попечении мужа об альтернативе, которую он мог предложить супруге и чаду). В документе подчеркивается, что согласие на расторжение церковного брака не есть лишь подтверждение гражданского развода, что развод как крайняя мера может иметь место только в случае совершения супругами деяний, которые определены Церковью как поводы для развода. Впрочем,

“если распад брака является совершившимся фактом — особенно при раздельном проживании супругов, — а восстановление семьи не признается возможным, по пастырскому снисхождению также допускается церковный развод. Церковь отнюдь не поощряет второбрачие. Тем не менее после законного церковного развода, согласно каноническому праву, второй брак разрешается невиновному супругу. Лицам, первый брак которых распался и был расторгнут по их вине, вступление во второй брак дозволяется при условии покаяния и выполнении епитимьи, наложенной в соответствии с каноническими правилами”.

В исключительных случаях допускается и третий брак с увеличением срока епитимьи, согласно правилам святителя Василия Великого. Несомненно, что ситуация с разводами — это та сторона церковной нашей жизни, которая потребует самого пристального внимания и самой тщательной церковно-канонической работы в самое ближайшее время. Здесь есть немало вопросов, на которые должен быть дан четкий ответ. К примеру: гражданский брак, долголетний, но не венчанный, считается ли первым по отношению ко второму или третьему возможному для христианина, или счет начинается с первого венчанного брака? Какова процедура определения невиновной стороны при разводе; гражданский суд своим постановлением не дает основание для церковного однозначного определения, а сами расторгнувшие брак бывшие супруги могут давать противоречащие одно другому толкования случившейся коллизии. Долгое и безвестное отсутствие — как долго оно должно продолжаться для того, чтобы считать его основанием для развода, и многое другое. Сделать эту работу необходимо, дабы соответствующие отделы епархиальных управлений не превращались в канцелярии по выдаче справок, подтверждающих лишь ЗАГС’овское или судебное расторжение брака². В последующих двух разделах документа говорится о ценности семьи как таковой, о ее роли в становлении личности, которую не могут подменить никакие социальные институты; о недопустимости принижения социальной значимости материнства и отцовства сравнительно с успехами мужчин и женщин в профессиональной области, в силу чего дети начинают восприниматься как ненужная обуза. Особенно Церковь противостоит тенденции умаления роли женщины как супруги и матери:

“Фундаментальное равенство достоинства полов не упраздняет их естественного различия и не означает тождества их призвания как в семье, так и в обществе”.

Завершается раздел, посвященный семье, прославлением той добродетели, которая ныне чаще всего бывает поругаема от внешних — добродетели целомудрия, которая “является основой внутреннего единства человеческой личности”, и отрицанием того культа блуда, всякой скверны, нечистоты, порнографии, которые имеют место как в современных средствах массовой информации, так и в целых комплексах идеологических систем. При этом очень важно подчеркнуть, что осуждение порнографии и блуда исходит отнюдь не из гнушения телом или половой близостью как таковыми, ибо телесные отношения мужчины и женщины благословлены Богом в браке, но из того исконно христианского понимания, что счастье полнокровной семейной жизни становится недоступным для блудника, что порнография низводит самого человека до уровня животного, руководствующегося лишь инстинктом, что проституция и так называемая свободная любовь, совершенно отделяющая телесную близость от личностной и духовной общности, от жертвенности и всецелой ответственности друг за друга искажают учение о человеке как о нравственно ответственном творении, несущем в себе образ и подобие Творца и имеющего свое тело храмом Духа Святого. Подводя итог данному разделу “Основ социальной концепции…”, мы можем утверждать, что имеем дело с беспрецедентным документом, актуальность которого будет только возрастать с годами, а значение выйдет, я уверен, за рамки одной только Русской Православной Церкви.