В дискуссии приняли участие: декан факультета международной журналистики МГИМО Ярослав Скворцов, председатель Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями, проректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета протоиерей Дмитрий Смирнов, генеральный директор радиостанции «Говорит Москва» Владимир Мамонтов, главный редактор журнала «Русский репортёр» Виталий Лейбин, Наталья Лосева, генеральный директор компании «Ашманов и партнеры» Игорь Ашманов.
Модератор дискуссии Владимир Легойда, председатель Синодального информационного отдела открыл встречу:
Мы условно обозначили тему: «Церковь и СМИ: взаимные ожидания, взаимные претензии». Хотелось бы начать с того, чтобы каждый из вас назвал три, две, может быть, одну претензию, ожидание, вопрос, которые есть, с вашей точки зрения, у Церкви к СМИ и у СМИ к Церкви.
Владимир Легойда
Ярослав Скворцов. Две претензии: «Нет проблемы» и «Мы-группа – они-группа»
Я обозначу две претензии. Где-то год назад ко мне в институт приехал наш бывший выпускник и сказал, что очень хочет сделать для одной, очень уважаемой радиостанции большой материал, посвященный строительству храма. Он беседовал два раза со мной, мы вместе ходили в храм, смотрели строительство, беседовали с отцом-настоятелем. А потом где-то через пару дней он мне позвонил, очень извинялся и сказал: «Вы знаете, материал не выйдет». Я говорю: «Почему?» «Проблемы нет. Вы понимаете, в чем здесь новость? Ну, храм вы строите. Надо же, в сроки укладываетесь, и даже к 70-летию МГИМО, судя по всему, уже под кресты подведете. Простите меня великодушно, но не пойдет материал».
Мне, конечно, было очень приятно, что кому-то может показаться, что возведение храма – дело, которое решается без проблем, но так как нет конфликта для выступления местных жителей против возведения храма, нет студентов, кричащих: «А как же адвентисты, а как же католики?» и так далее – значит, не интересно.
А второй момент, вы знаете, установилось такое понятие: «мы-группа», и «они–группа». Очень часто, особенно в церковных СМИ мы ориентируемся на тех, кто и без того уже разделяет наши убеждения. А кто не с нами – тот против нас, и ни к чему их убеждать и воспитывать.
А как же миссионерство? Церковь или церковный лидер, поворачиваясь к обществу, к невоцерковленным читателям, должны строить мосты, находить те ниточки, которые могут зацепить еще «не нашего» читателя, того, который пока еще относится к «они-группа», сделать его «мы-группа». Это сложно. Всегда проще общаться с единомышленниками, с людьми, разделяющими твои убеждения, сложнее убедить человека в том, что сегодня для него кажется чуждым.
Ярослав Скворцов
Протоиерей Дмитрий Смирнов. Рисуя правое ухо, нужно иметь в виду левое
Первая претензия к СМИ у меня такая: неплохо бы знать русский язык. В современных печатных машинках не ставят ударения, поэтому когда дикторы нашего отечественного телевидения и радио читают текст, – нет такого слова из нашего церковного обихода, в котором они бы правильно поставили ударение. Даже в названиях городов русских, это просто удивительно. И это настолько возмущает кору головного мозга, что уже перестаешь воспринимать текст. Ну что может сказать человек, который в слове Ярослав делает 14 ошибок?
Сейчас у нас появилась в Москве новая радиостанция с прекрасным названием «Вера». И то, если ее послушать так минут пятнадцать, обязательно что-то будет. Я уверен, что диктор читает русские слова, но не знает, где там ударение, хоть бы кто-то из редакторов ему проставил, было бы хорошо. Это первая претензия к эстетике восприятия того, что нам предлагают.
Протоиерей Дмитрий Смирнов
Вторая претензия, а вернее ожидание, чтобы наши русские журналисты перешли в европейский уровень. В каком смысле? А в том смысле, что каждый европейский журналист в детстве проходил предмет, аналогичный тому, который в Российской Империи назывался «Закон Божий». Поэтому он никогда не переврет праздник, он не будет интересоваться только оттенками трапезы на Рождество, на Пасху, а скажет что-то по существу. Наш современный светский журналист дальше кулинарии или купания пробраться не может, сами знаете, на какие праздники. Никто не против купания, но все-таки яблоки к Преображению не имеют отношения, лучше говорить все-таки о том, что произошло на горе Фавор.
Очень важно, чтобы те русские журналисты, которые работают в церковных СМИ, использовали прием, который используют художники, занимающиеся искусством в парадигме западноевропейского искусства: если рисуешь человека в профиль, то, рисуя его правое ухо, нужно иметь в виду левое, иначе голова получится плоская.
Так же и здесь: когда ты пишешь для людей церковных, нужно обязательно иметь в виду и людей нерелигиозных, только тогда ты сможешь их в своем тексте чем-то заинтересовать. У нас есть такие СМИ, слава Богу, которые интересны для людей, именуемых светскими. Это неправильное название, потому что я тоже светский человек, не монах, очень люблю балет, например. И неправильно отношение нашего чиновничества, что светский – это атеистический.
Но что я ожидаю от наших СМИ? Что люди нецерковные будут с удовольствием читать и смотреть некоторые наши церковные СМИ, черпать оттуда информацию, делать для себя выводы, и будет происходить их медленная такая, электронная катехизация. Нужно, чтобы каждый воцерковленный журналист был катехизатором и своих братьев по цеху из другой комнаты. Чтобы дверь туда была расширена и была хотя бы двухстворчатая.
Владимир Мамонтов. Надо говорить правду, и тогда будет журналистика
Журналисты, конечно, бывают разные, но если журналист действительно реально когда-то прикоснулся к христианству, не путает Крещение с купанием, и вот это где-то внутри у него, пусть не со школы, но как-то иначе поселилось, то ему проще жить сейчас, проще работать, проще писать. Обстановочка сейчас, конечно, ого-го. На Украине творится драма и трагедия. Нынешние наши международные отношения, несмотря на то, что и Ярослав Скворцов всячески способствует и помогает, улучшает их, целый институт работает, тоже – те еще.
И вот в этой обстановке нормальному журналисту, публицисту, человеку, который работает с ответственностью, работать, как ни странно, не сложнее.
Вы думаете: «Он сейчас скажет – работать трудно». Да нет, работать стало гораздо легче. Вот в каком смысле: против той машины пропаганды, которая на нас сейчас обрушивается отовсюду, против той истории лжи, фантастики и клеветы, которая на нас сейчас льется – на церковь, на нормальные газеты, на ответственные радиостанции, на всех нас, на эту нашу общую социальную группу, есть один универсальный способ. Сегодня Святейший Патриарх его озвучил: «Говори правду». И добавил: «С мудростью». Очень важный момент. Для того, чтобы бороться сейчас со всем этим, ничего, кроме правды, не придумаешь.
Владимир Мамонтов
Коротенький пример: когда мне нужно было понять, как проводится крымский референдум – под дулом пистолета или нет, я ничего другого не нашел, как со своими коллегами собраться и полететь туда, посмотреть, а потом написать ровно все, что мы видели: и пустые избирательные участки в селах крымско-татарских, и чуть ли не колонны людей, которые идут на участки в Севастополе и Ялте. В это же время я посмотрел еще кучу репортажей своих коллег с Украины и из других стран, да и здешних тоже, но у них я ничего этого не обнаружил, вот в чем дело. Почему они такие, что у них там не заложено? Может быть, христианское какое-то начало, я не знаю.
Когда-то давным-давно в Университете нас учили журналистике: надо говорить правду, надо слушать разные мнения, надо синтезировать все это – и тогда будет журналистика. А если этого не будет – журналистики не будет ни в церковной, ни в светской прессе. Так что какие у нас тут могут быть взаимные претензии? Только помогать друг другу выстраивать историю на правде.
Виталий Лейбин. Мы живем во время краха всех идеологий
Если я выступаю от светской прессы, в хорошем смысле этого слова, то у меня не претензия, а, скорее, желание, жажда: хотелось бы максимально светского и минимально провинциального слова наших СМИ. Мы понимаем историческую сложность, что разделение Церкви и государства требует какого-то самоограничения, но людям вполне светским иногда очень не хватает ответов на самые простые, ясные вопросы.
Что я имею в виду: когда мы обсуждаем проблему современного политического устройства и парламентаризма, нашего и мирового, нужно процитировать выступление Папы Римского перед Бундестагом, где он сказал, что нет других оснований для права, кроме христианства, и что право – это не сложение мнений внутри парламента, борьба интересов не гарантирует истину. Это очень сложное и сильное высказывание. Видимо, это также можно было прочесть в социальной концепции Русской Православной Церкви, но не на таком языке, который светский человек мог бы принять.
Действительно ли эти сегодняшние социальные сети подразумевают, что разноголосица мнений должна вдруг во что-то сложиться – в какую-то демократию или в какое-то другое решение, забывая, что если в разноголосице мнений нет истины и нет оснований для истины, то никакой правды не будет. Это мы хорошо видим по теперешней информационной войне, когда нам очень тяжело без позиции Церкви.
Виталий Лейбин
Понятно, что очень много источников пишут о войне, но большинство из них лгут, и поэтому никакой алгоритм, никакая автоматическая конструкция, при которой ты узнаешь истину, невозможна. Приходится действительно самим ездить, но хорошо нам – мы можем сами поехать, а что делать читателю, что делать большинству людей? Ведь если мы подразумеваем свободу или плюрализм мнений, из этого не следует, что одно из этих мнений будет истинным. И это мировая проблема, светские философы обсуждают ее как кризис европейской цивилизации, не только нашей.
Очень хотелось бы, чтобы голос Церкви в понимании того, куда катится мир, нам помогал. А часто происходит чуть ли не обратное, когда наоборот представители Церкви пытаются научиться у светского мира, как пользоваться социальными сетями, как пользоваться психологическими техниками, как пользоваться маркетингом и так далее. Запрос общества об обратном. Концепция человека, которая есть в современной психологии, тоже в кризисе. После краха больших идеологий непонятно, о чем вообще человеку думать. То, что происходит на Украине и вообще в бывшем Советском Союзе — результат краха всех идеологий. Хорошие они были или плохие, но они позволяли человеку жить и мыслить. Сейчас сказать, что достаточно вернуться в Церковь, в которой мы были как раньше, как в XIX веке, в общинном обществе, прийти в приход и там найти спасение – возможно, но общество другое.
От Церкви хотят понимания, каким может быть индивидуальный, а не общинный путь спасения. Потому что общество очень сильно индивидуально. На этот вопрос как-то давали ответ большие идеологии прошлых веков: вот вы все индивидуальное индустриальное общество, тогда пойдемте все в национализм, например. А сейчас эти идеологии рухнули. И что дальше, в чем миссия и предназначение человека? И что делать во время войны? Прав ли тот православный христианин, который сейчас воюет на стороне ополчения или нет? Я много, кстати, с ними общался, там очень много православных людей, очень много.
Но в целом: что такое смысл жизни, где порог того, что может делать христианин, а что не может, и какова может быть позиция общества — не проявлено ясно. Отдельные батюшки могут кого-то исповедовать, но в целом, ответы на важнейшие вопросы, которые мучают светское общество, мы не помещаем в том языке, в котором их может понять светское общество.
Владимир Легойда, отвечая на речь Виталия Лейбина, поделился собственным недоумением по поводу того, что голос Церкви не слышен:
Спасибо большое, Виталий Эдуардович. Святейший Патриарх сегодня отвечал именно на эти вопросы, он понимает, что есть такая проблема. И, на мой взгляд, ответил. И поскольку я не первый раз это и от него слышал, и самому мне приходилось что-то формулировать, у меня сразу встречный контрвопрос, который заключается в следующем: нам-то кажется, что мы столько всего говорим и разъясняем, почему эти каналы коммуникаций не встречаются друг с другом, или встречаются не всегда?
Это не вопрос удачного нахождения слов, все, кто слышал Святейшего, понимают, что сложно найти более приемлемые, хорошие слова. Я просто не нахожу этому рационального объяснения.
Наталья Лосева. Пришло время социальных сетей
На мой взгляд, как раз дело в языке. Проблема в том, что за двадцать с лишним лет активного присутствия Церкви в светском пространстве, правильный язык, который был бы адекватен, понятен, резонировал в обществе, до сих пор не найден. Мы видим крайности: либо розовые рюши, смиренные, с большим вкраплением церковнославянского языка малопонятного для светского общества, либо жеманство, неприятие себя в роли журналиста, в роли публициста, человека, говорящего из-за церковной ограды, как бы стеснение: вот я пишу про Православие, но дистанцируюсь, чтобы вы меня, не дай Бог, с ними не спутали.
Наталья Лосева
Нет понятного, не подражательного церковному или не нарочито светского, языка для разговора о церковных проблемах. Этого языка не выработали. При этом культурный код все равно разный. Мы же сами по себе знаем, как мы меняемся, становимся другими, растем, вот этот культурный код меняется, замещается. Мы понимаем, что мы десять лет назад, и мы сейчас – рассуждаем разными понятиями, у нас другие смыслы, другие базисные вещи. И появляется другая проблема – мы становимся надменными по отношению к нецерковной аудитории. Вот три таких проявления, на мой взгляд, довольно тяжелых, неправильного языка по отношению к светской аудитории.
Второе: нужно идти в те каналы, которые сегодня являются основными каналами коммуникации для аудитории. В первую очередь, например, в социальные сети, в интернет как-то более-менее все уже пришли, пришло время социальных сетей. Аудитория там находит себе тех проповедников и тех спикеров, которые взяли на себя ответственность, либо дерзость, либо просто по небольшому уму и не имея отношения к Церкви, комментировать.
Хотя среди присутствующих есть пример, мой замечательный коллега Игорь Ашманов, который бросается аргументировано с невероятным занудством комментировать в социальных сетях, и катком проходится по клеветникам. Я знаю, если завязалась дискуссия у меня фэйсбуке, и туда пришел Ашманов, я могу уйти, он всех раскатает. Это тоже, на самом деле, отработка практики языка.
Где сейчас идет информационная война? Да не идет сейчас информационная война, на самом деле, в том, что мы называем традиционный институт СМИ, информационная война разворачивается в социальных сетях. Когда мне нужно найти правильный ответ, что я делаю? Я беру заметку Марины Ахмедовой, и продвигаю ее в своей аудитории, достаточно большой, в социальных сетях. Спасибо, что есть журнал «Русский репортер», но канал, где Марина должна быть услышана, и где она будет воспринята и даже вызовет потрясения, – это социальные сети. Вот еще одна проблема, наверно не непрофессионализма, а просто того, что мы в церковной журналистике до сих пор недооценили и недоосмыслили, что надо идти к своей аудитории туда, где аудитория, а не ждать, когда она придет сюда к нам.
Игорь Ашманов. Нам нужны евангелисты для айтишников
Во-первых, действительно есть информационная война. Сейчас мы развиваем компанию, которая мониторит социальные сети и СМИ, и я должен сказать, что, конечно, информационная война идет и в СМИ тоже. Совершенно очевидно, что довольно большое количество наших СМИ, в том числе, как бы таких квазиделовых, захвачено просто прямыми противниками Церкви, государства, строя России и так далее.
Вот сегодня, по-моему, или вчера приняли закон о том, что в СМИ не должно быть больше, чем 20% доли иностранных владельцев, и вообще государство занимается этим, там тектонические сдвиги происходят в СМИ: они закрываются, передаются и так далее. Но, тем не менее, все равно ситуация такая. Здесь, на мой взгляд, господство в воздухе пока что у противника. Просто для вас это, может быть, не так заметно, но мы все время смотрим за этим.
Игорь Ашманов
В частности, это связано с тем, что сейчас чрезвычайно упростился мир СМИ, во-первых, в том смысле, что они определились, а во-вторых, все приемы очень упростились. Сейчас идет поток фальшвок, чрезвычайно плотный, причем никто не заботится о том, чтобы не то что факты проверять, а вообще, чтобы фальшивка не была разоблачена через два часа. Потому что разоблачения уже не услышит никто.
То есть если фальшивка достаточно острая, то ее увидят миллионы, а разоблачение услышат тысячи. Что делать? Понятно, что у меня есть претензия к этим СМИ, но что с ними делать? Я не специалист по зачистке медийного поля, я не знаю, как правильно поступать. Государство делает это своими методами. Оно это действительно делает, надо признать: меняет владельцев, меняет главных редакторов и так далее. Но двадцать пять лет, четверть века бездействия в этой сфере, свои плоды дали.
После конца 80-х практически все это росло само, и теперь есть реальный противник, очень мощный. Это европейцы, в основном, конечно, американцы. И, соответственно, они умеют это делать. Дело в том, что, скажем, в Америке действительно профессиональная журналистика и она действует в условиях такой легенды о независимости. И все это у нас было насаждено, и оно работает, и это выглядит, как независимая журналистика. Просто когда ты открываешь с утра «Ведомости» – ты видишь, что это вражеская газета, при всех признаках такой деловой, независимой прессы.
Про социальные сети надо сказать следующее: совершенно справедливо – Церковь не разговаривает на языке потенциальной паствы. Я всю жизнь занимаюсь лингвистикой, анализом текстов. Тексты, которые можно прочесть даже в тех церковных изданиях, которые предназначены для невоцерковленных и сочувствующих людей, они, на самом деле, подчинены тем же ограничениям по языку и по тому, что нужно говорить, которые вообще существуют внутри Церкви.
Возьмем журнал «Фома» – очень хороший журнал. Я его приношу домой, там есть люди, которые носят крестик, но в Церковь почти не ходят, я бы их назвал сочувствующими, они с огромным интересом читают журнал «Фома». Но если этот журнал оставить у меня на кухне в компании, где большинство интернетчиков, айтишников, не сочувствующих, они, скорее всего, читать не станут. Они откроют и увидят абсолютно непривычный для них язык, который говорит о вещах, о которых они даже не задумываются. Надо понимать, что выросли целые поколения людей, которые об этих вещах не задумывались.
С одной стороны, мы видим, что христианство в нашей стране имеет огромную базу. Если вы приедете на курорт, придете на пляж в Турцию, то там каждый русский будет с крестиком, каждый. Но при этом он, скорее всего, не ходит в Церковь, или ходит, когда его жена затащила по какому-то семейному поводу грустному или радостному, или на пару праздников. То есть база есть очень большая.
Но СМИ нужно разговаривать каким-то другим образом, нужны евангелисты, как это принято говорить у айтишников. Евангелисты, которые несут как раз слово церковное и разговаривают на их языке. Если разговаривать на языке Церкви с той средой, с которой я имею дело – это инженеры, айтишники и работники СМИ, то они просто сразу теряют интерес, они сразу начинают думать: этот человек, вроде, из наших, но несет такую пургу, что, наверно, он сумасшедший просто. Я не шучу, они вот так воспринимают.
Причем надо понимать, что это очень поверхностный слой психики. Я приведу пример: у меня есть довольно много знакомых, которые ходили на протесты в декабре 2011 года и потом в мае 2012-го. Это люди с высшим образованием, как правило – техническим, вообще по смыслу своей профессии очень умные. И я с ними разговаривал, иногда это были споры на кухне, иногда – один на один.
Вот разговариваешь, и выясняется, что сменить прошивку, что называется, можно за полчаса. Через полчаса человек вскакивает и говорит: «Так, это всё происки американцев, я понял, как нам с ними бороться. Теперь скажи мне, что делать?» Он как программист уже ждет инструкций. Так что нужны евангелисты из той среды и нужен другой язык.
Когда вы пишете статьи в своих СМИ, вы ограничены тем, чтобы говорить правильно, с точки зрения Церкви. Я не говорю, что вам нужно материться или говорить какие-то гадости, но нужно говорить о другом, мне кажется, давать мнение Церкви о жизненных вопросах каких-то или вообще: «почему?»
Реальная ситуация такая: огромное количество молодых ребят от 20 до 30 лет вообще не понимают, зачем нужны Церкви. Они об этом никогда не думали, когда они не проезжают мимо Церкви на своей какой-нибудь ипотечной машинке, они просто ставят блок, им неинтересно, они стараются это даже не обдумывать.
У меня был знакомый, русский, он приехал из мусульманской республики, переехал, в связи со всеми ужасами, которые там творились, сильный программист, сейчас крупный менеджер в очень крупной интернет-конторе. И когда мы заговорили о религии, он вообще считал, что ислам более правильный и более древний, потому что ему в Баку это объяснили, там, где он жил.
Я сказал: «Послушай, это глупость. В христианстве самое интересное – это его интеллектуальная сложность. На самом деле, намного сложнее, чем в буддизме, скажем, или в исламе. И каждый умный русский человек в конце концов приходит к христианству». Эта мысль его совершенно поразила. Он так никогда не думал, для него христианство всегда было свидетельством чего-то примитивного и глупого. И они все так думают. И поэтому у меня претензии к церковной прессе, к церковным СМИ, что вы говорите на юридическом языке, на том, который не выходит за пределы.
Людям с высшим образованием, программистам, например, может быть и интересно что-то совершенно иное. Простой пример: Гребенщиков, БГ так называемый. Он всю жизнь делает одно: он нахватался по верхам буддизма, и является дистрибьютором буддизма в нашей стране. Почему он популярен? Потому что это нечто интеллектуально новое.
На самом деле, все наши эти товарищи, которые про Церковь не думают, они выросли все равно на христианской платформе. Когда к ним притаскивают, скажем, индуизм или буддизм – он интеллектуально новый, и за счет этого его можно продать. Вот Гребенщиков, на мой взгляд, довольно посредственный музыкант, исполнитель и автор, он продает буддизм, это его суть.
Так же, как очень умный и иногда правильный Пелевин, делает примерно то же самое, он дистрибьютор буддизма. Он как крючок использует эту интеллектуальную новизну. То есть интеллектуальную сложность можно было бы использовать, но, опять же, для этого нужен другой язык. Церковь на своем пути к пастве, которая полностью сейчас секулярна, не доходит несколько шагов. В этом пространстве, там, где эти шаги не сделаны, там просто пусто, никого нет. И надо что-то с этим делать, нужно искать евангелистов, которые могут говорить свободно и как бы за себя, а не за Церковь.
Илья Кузьменков. Проблема в профессионализме и этике журналистского сообщества
Взаимные претензии озвучены – батюшка говорит о том, что журналисты недостаточно владеют языком, журналисты говорят о том, что Церковь недостаточно владеет языком, соответствующим СМИ и так далее. В общем, мы можем достаточно много времени посвятить этой теме, сделать энциклопедию взаимных претензий, потом ее расширить, развить, но как показывает практика, сам процесс артикулирования претензий не ведет к решению противоречий.
Когда я начал думать над темой нашей дискуссии, я мыслил в такой же логике: есть некое противоречие между, с одной стороны, таким правильным журналистом, обладающим прокурорским взглядом на общество, на его субъекты, который ищет какую-то новость, ищет сенсацию, ищет подноготную и православным журналистом, которому не хочется, может быть, обнажать какие-то неприглядные вещи, которые, как ему кажется, могут опорочить Церковь – с другой. И это противоречие неразрешимое. Могут быть только компромиссы и какой-то постоянный поиск, что же с этим делать.
Илья Кузьменков
Я смотрю на эту ситуацию с позиции своего профессионального опыта: я был главным редактором светского телеканала, репортером, одно время занимался пиаром в самом прямом смысле этого слова как консультант, а сейчас создаю канал, близкий к церковной ограде. То есть я могу смотреть разносторонне. Когда я начал дальше над этой темой думать, ее для себя развивать, я почувствовал, что тут есть некое лукавство. Почему, собственно, должно быть противоречие? Ведь журналист в своей первооснове стремится к правде, он хочет эту правду найти, этой правдой поделиться со своими зрителями, читателями, сам разобраться. И, собственно говоря, правда никак не может противоречить позиции Церкви, потому что это правда. Значит, в некотором приделе эти позиции должны сходиться, а они расходятся, почему?
И тут у меня возникло два образа правды: один образ правды – это такая правда-фактор, и второй образ – это правдивая картина мира. Я возьму какую-нибудь ситуацию, с которой наверняка сталкиваются, извините за выражение, церковные пиарщики: что-то произошло, какой-то батюшка совершил какой-то неблаговидный поступок, что с этим делать? Предположим, есть какая-то газета просто региональная или даже церковная, которая освещает жизнь Церкви в регионе, дает некую полную картину.
И тут происходит вот такое событие, должно ли это событие попасть на страницы этой газеты с точки зрения правды? Почему нет? Если это правда, если эта ситуация будет каким-то образом проявлена и обсуждена, сделаны выводы, например, организационные, если будет произведено журналистское расследование. Это картина мира. А с другой стороны есть некое издание, которое пишет в основном про дискотеки, оно тоже этот факт берет и как правдивый факт публикует на своих страницах. Правда это или неправда? Это неправда. Почему? Потому что формируется некая искаженная картина мира. Потому что читатели этого издания, они же не знают обо всех остальных фактах жизни Церкви. И это уже при правдивом факте – лживая картина мира.
И получается, что граница, собственно говоря, проходит здесь. Не между церковным пиарщиком и светским журналистом, а граница проходит в целеполагании внутри каждого конкретного человека. Если целеполагание – ай-да-я-концепция: я такой яростный, красивый публицист, вот как я завернул, вот у меня лайки, вот меня пригласили на федеральный телеканал, и я там себя красиво высветил, то есть такая героизация – это уже не журналистика, по существу, это проявление или коммерческого интереса или чаще тщеславия, это бизнес. Но это уже не журналистика в изначальном смысле слова.
Журналистика – это поиск правды. И нужно уйти от понятия двух социальных групп. Святейший Патриарх говорил о том, что в журналистику пришло огромное количество людей необразованных, не подготовленных именно к работе журналиста, в медицине, например, этого нет. Я застал советскую журналистику, понятно, это было советское пропагандистское издание, но это были такие последние советские журналисты-аристократы, политобозреватели, публицисты с прекраснейшим образованием и с величайшим чувством внутренней ответственности за каждое слово.
Я не согласен с коллегами, которые говорят, что Церковь говорит на непонятном языке. Потому что здесь присутствует два церковных спикера – Владимир Романович и отец Дмитрий. Кто может сказать из здесь присутствующих, что эти два спикера говорят на непонятном для общества языке? На прекрасно понятном. Кто хочет слышать, тот и слышит, кто закрывает себя, тот закрывает.
Поэтому, я хотел бы уйти от претензий к Церкви в том, что она как-то неправильно сегодня выражается. Мне кажется, что этого нет. Проблема в профессионализме и этике журналистского сообщества.
Владимир Легойда. Жизнь не поддается рациональному конструированию
Я сейчас произнесу тезис, который лично мне очень дорог. Может быть, он кому-то покажется общим и не имеющим отношения к тому, о чем мы говорим, но мне кажется, это очень важный тезис, который верующий человек, вообще думающий над жизнью человек, не может не учитывать: жизнь как реальность, не как теория, не поддается рациональному конструированию. То есть, как бы вы ни предполагали: вот я – А, а жизнь – Б, так никогда не будет. Поэтому с Игорем Ашмановым я тут вот во всем согласен, но я знаю, что если все, что он говорит, сделать – все равно не сработает так, как он думает. Не сработает, 100%.
Я могу раскрыть такую инсайдерскую информацию: пять лет назад когда создавался наш отдел, мы пытались оценить информационные риски исходя из текущей ситуации. Мы ошиблись во всем. Вот все, где мы ждали проблем, все те зоны, которые мы знали, понимали, могли обосновать, – мы во всем ошиблись. Все, что мы думали, будет проблемой, – никакой проблемы не принесло. И наступили новые, к которым мы были не готовы отчасти и так далее. Жизнь в реальности не поддается рациональному конструированию.
Вторая проблема – языка. Конечно, она есть. Но это не проблема церковных СМИ. Мы сейчас оказались вообще в центре этой проблемы языка общества СМИ. На днях, на одном федеральном канале, один человек употребил слово, которое на канале не употребляется. Я сижу и думаю: «Господи, что ж вы делаете? Вы понизили эту планку», – я имею в виду создателей канала, – «всё, у вас теперь нет другого выхода – только дальше понижать». Это же известная история, если вы показали вот так обнаженную ногу, значит, потом надо выше показать, а затем либо раздеваться, либо закрывать передачу. нельзя по-другому удержать интерес, нельзя. Это проблема и языка.
Я не знаю мир айтишников, наверное, там могут и должны быть евангелисты, но когда-то у нас в 2000-м году, была дискуссия, насколько религиозные послания умещаются в формат СМИ, потом эта тема как-то ушла. Как-то я оказался на одном ток-шоу по теме суррогатного материнства. Я думал, что я готов, но после первых 20 минут, я понял, что вообще ничего не могу сказать. Вообще. Это нельзя назвать форматом дискуссии, это вообще ничем нельзя назвать. Это способ не коммуникации, а распада коммуникации. И все, что я смог там сказать, что мне очень жаль эту женщину.
Я сказал: «Я одно могу сказать, почему Церковь права? Потому что все несчастны. Эти хотели ребенка купить, эта хотела ребенка продать, но все несчастны». И никакого другого аргумента никто бы там не услышал никогда. Эта проблема, я не очень понимаю, как она вообще может быть решаема. Подготовились – сказали – это невозможно. Это абсолютно спрофанированные ситуации.
И последнее, СМИ, даже доброжелательно настроенные, говорят: «Ну а что делает Церковь? Мы готовы, давайте мы расскажем про Церковь». Но обращая вопросы к Церкви, под Церковью понимается некая структура, которая находится в одном ряду с Минздравом, телеканалом, и так далее.
Церковь 11 миллионов собрала на Дальний Восток, и мы про это напишем – пожалуйста. Но «Первый канал» собрал 100 с лишним миллионов. Что, кстати, очень здорово. Но кто деньги-то давал? Русские православные люди, которых воспитала Церковь. Что делает Церковь? Она воспитывает людей. О чем журналистика? О человеке. Как писать про Церковь? Пишите про человека. Что делает Церковь? То, что делает человек, делает Церковь. Да, у нас есть замечательный отдел и замечательный владыка Пантелеимон, которым всегда вообще можно любую дырку заткнуть. Но Церковь-то, она намного масштабней. И вот этот вопрос: «А что вы делаете?» – это разрыв коммуникаций. Церковь работает с людьми, а люди меняют мир, вот и все. Но как про это сказать?
Игорь Ашманов. Нужно создать список мифов о Православной Церкви
Но противник в этой ситуации, тем не менее, работать умеет. Мы довольно подробно наблюдали за кампанией против Церкви, которая была год с лишним назад. Мы смотрели это в социальных сетях, считали, сколько чего и так далее. Она началась в начале марта 2012 года, как только стало ясно, что Путина выбрали, и старые, видимо, задания на антипутинскую пропаганду были выполнены.
Началась она с письма Березовского Патриарху: что давайте прогоняйте Путина, скажите, чтобы он ушел и так далее. Дальше Березовский, я совершенно в этом уверен, выделил деньги на компанию против Православной церкви. Он начал говорить, что сам он православный, ходит в церковь, что исповедуется и так далее. И она продолжалась до ноября, до конца ноября-начала декабря, то есть меньше года, примерно 9 месяцев. За все это время вытащили любые мифы о Церкви, любые события, видно, что денег было достаточно, СМИ были заряжены, блогеры были заряжены, не хватало только контента.
Поэтому очень часто вытаскивался, так называемый «тухляк», то есть контент, который три года назад был всем известен, заглох, что-то неприятное про Церковь, уже все обсудили, и теперь вытаскиваем снова. Подновлялись сведения, либо искали повод подновить.
Я не думаю, что даже очень много людей это делало, и понятно, исполнителем и главным организатором был Гельман, вокруг него была та же тусовка, что и всегда, мы помним, что он вбросил информацию, что Церковь не помогает в Крымске, что дерет за требы какие-то сумасшедшие деньги, хотя было все наоборот. Противник – это вполне сознательные люди, работающие на стороне зла, которые никакими соображениями не останавливаются, для них все неважно, часть из них просто работает за деньги, часть реально ненавидит Православную Церковь, Россию и так далее.
Понятно, что никакого симметричного ответ быть не может, более того, даже прямо на них реагировать, скорее всего, нельзя. Клевета так устроена, что против нее почти нет инструментов, но тем не менее, молчать тоже нельзя, потому клевета к воротнику всё-таки липнет, и что делать в этом смысле, как Церкви отвечать на эти вещи? Есть элементарная нехватка контента, которая позволяла бы участвовать в этих дискуссиях.
Например, когда сейчас рассказывают, что у нас в стране все разваливают и так далее, можно дать ссылку на ресурс «Сделано у нас» http://www.sdelanounas.ru/, потому что там каждый день публикуется, где там разбили бутылку о борт, что спустили на воду, что построили, где разрезали ленточку. Есть сайт «Сборник мифов об СССР, сборник мифов о современной России», так как есть легенда, что у нас продолжает вымирать население, или еще что-то. Значит кто-то позаботился, возможно это люди Суркова заплатили за это. Может, это энтузиасты, я знаю много энтузиастов, но люди собрали контент в одну кучу, сгребли его. И теперь на него можно ссылаться, возникла процедура полемики, когда ты можешь просто дать ссылку или вытащить оттуда цитату.
Куда пойти за подобным про Церковь? Я не знаю, мне это не известно. Понимаете, есть такое изостатическое правило контента, как я его называю, что когда вы бросаете деревяшку в воду, чем больше деревяшка, тем выше она всплывает. То есть с контентом в сети такая же история, чем больше его просто собрать, тем он выше всплывает, он становиться виднее, он начинает индексироваться поисковой машиной, на него начинает ссылаться, его начинают читать.
Если ты просто заботишься о том, чтобы создать список мифов о Православной Церкви, дать его пообсуждать, то он начинает всплывать. Кто-то должен заниматься такой вещью, давать хотя бы материал для чтения и обдумывания. А церковные СМИ рассказывают о смысле такого-то праздника, они рассказывают о случаях, которые были где-то, а этот контент не производится просто. Он может быть на совершенно литературном, обычном языке, но он должен адресовать эти проблемы полностью.
***
В конце дискуссии экспертам были заданы вопросы, «Правмир» публикует некоторые из них:
Саранская епархия: Я хотел остановить внимание на региональной прессе. Здесь прозвучала замечательная фраза, что Церковь не дает ответы на простые вопросы. Но есть такая проблема, что эти простые вопросы не звучат или не всегда кому-то нужны, Саранск – город среднестатистический, типичный город от трехсот до пятисот тысяч жителей, где нет никакой заказной борьбы против Церкви, а есть просто примитивизм.
Есть два типа печатных СМИ: желтая газета, по содержанию – три «с» — спорт, секс и скандалы и белая газета, которая финансируется за счет местного муниципалитета, дающая обычную, хорошую, позитивную информацию. И непонятно, от какой информации больше вреда. Я как сотрудник информационного отдела признаю свою беспомощность — я не знаю, как возбудить интерес у своих коллег, каким образом актуализировать вещи, которые нужны Церкви?
Наталья Лосева: Во-первых, я вас поздравляю с тем, что вы в регионе. На мой взгляд, в регионе, в маленьком городе гораздо проще пробиться к читателю. Но ваш вопрос о том, как пробиться к СМИ. Вы живете в городе, где объективно существует дефицит инфоповодов. Почему – спорт, секс, желтуха, кроссворды и анекдоты? Во-первых, заполнить пространство, просто полосы, потому что реклама иначе не влезет. Во-вторых, на что-то подцепить: никто не читает первые десять полос, читают последние четыре.
Как вам стать золотой коробочкой, лучшим другом местных ленивых журналистов? Значит, надо предложить то, что будет конкурировать со спортом и сексом с точки зрения привлечения аудитории, и желательно сделать это нормальным языком.
Первое. Иметь собственных ньюсмейкеров. Две мои любимые епархии — это Каменск-Уральская и Якутская. Я знаю их архипастырей, они мне родные как читателю. Я — как журналист — когда того или другого архипастыря увижу, его схвачу, потому что они раскручены пресс-службами. Владыка Мефодий говорит о таких вещах, которые меня волнуют, он со мной говорит со знанием регионов и моих проблем.
Итак, вы раскручиваете собственных ньюсмейкеров, которые говорят не только по двунадесятым праздникам, но которые лезут в каждую дырку в вашем городе. Это ваша внутренняя работа, за вас ее никто не сделает, это вы должны быть убедительны по отношению к вашему руководству, это вы должны сделать их смелыми, актуальными и заговорить, и пропихнуть в горячие линии, пресс-конференции, интервью, дискуссию, куда угодно.
Второе. Что может победить секс и спорт – бытовуха и репортаж. Наверное, да, про каждый прорыв канализации пастыри не должны говорить, но про проблему детского сада они могут, про проблему многодетных семей они могут говорить, про то, что в школе платная продленка, найдите повод, как он скажет. Пусть он что-то предложит, не говоря о том, что давайте соберем помощь Донбассу и так далее.
Репортаж и интервью. Когда вы рассказываете про какого-то прекрасного вашего местного бизнесмена, классного, раскрученного, и вдруг в рассказе его жизни о каких-то бытовых вещах вплетаете, что он человек православный, в воскресенье утром на своей дорогой машине через весь город едет в храм — начинается совпадение культурного кода, когда человек начинает видеть синхронность своих представлений о хорошем образе жизни и церковном. Это конечно, больше работа не со СМИ, а напрямую с читателем. Чем меньше город, чем хуже обстоятельства информационные, тем больше ваш шанс. Вы должны не требовать от СМИ и журналистов, не упрекать их, не судить их, не стыдить, а стать для них лучшим другом, производителем инфоповодов и комментариев.
Мария Сеньчукова, Якутская и Ленская епархия. Поднималась тема о необходимости новых евангелистов, нового языка и так далее. Я хочу вступиться за наши православные СМИ, журнал «Фома» читают, «Правмир» читают, эти православные СМИ читают внешние люди, я в общем со светской аудиторией дело имела достаточно долго.
Далее, почему мы собственно решили, что надо, чтобы все немедленно побежали в Церковь, в результате чтения, слушания, смотрения православных СМИ. Я представляю Якутскую епархию, у нас несколько дней назад закончился пастырский визит в один из регионов, и там был задан такой вопрос: «Почему в Церкви так мало молодежи?» И владыка Роман наш ответил: «А почему её должно быть много?»
Христос говорит: «Вы соль земли», соли не должно быть много. Очень правильная была мысль, что Церковь воспитывает людей, нужно говорить о людях – репортажи и так далее, о жизни церковной нужно говорить, тогда, возможно, будет создаваться некий имидж, и не нужно будет никакого нового языка. Всё равно все темы, о которых мы говорим, мы говорим на одном языке. Если будем говорить просто о церковных людях, то нас услышат.
Мария Сеньчукова
Игорь Ашманов: Были сказаны очень опасные слова про «соль земли». Христу это можно было говорить, но точно не церковному журналисту. Мы же имеем примеры перед глазами, есть книга отца Тихона Шевкунова, у которой гигантский тираж, больше, чем у Пелевина и Донцовой. Книга, обращенная к максимальной аудитории, ко всем, и это сработало.
Наверное, таких могучих людей не очень много — написать такую книжку, которую будут читать все, но ее реально читают все. Он мне её как-то подарил даже с надписью, она куда-то ушла, я ее потерял, потому что её берут, берут, берут из рук в руки, и она уходит. Как можно говорить: «Да, ну и пускай нас читает мало людей», — это совершенно невозможное высказывание. «Ленту.ру» читает полтора миллиона в день.
Священник Михаил Дымсков, Уваровская епархия. Вопрос к Игорю Станиславовичу. Я сам айтишник, меня очень тронули ваши слова, что нет мостика между айтишниками и церковными людьми. Есть ли у вас конкретные предложения, может быть, спецкурс в духовных школах или, напротив, встреча с вашими айтишниками, был ли опыт подобных проектов?
Игорь Ашманов: Там дело не в айтишниках даже, а в образованных людях, у них есть почтение к образованию и интеллекту, и из-за этого презрение к Церкви. Значит нужен язык, который даст им понять, что там тоже интеллектуальное, сложное, интересное для них. «Несвятые святые», например, наши образованные люди читать всё-таки не будут. Она написана для более широкой аудитории и менее снобистской, которая уверена в своих собственных интеллектуальных способностях. Для этих нужно что-то другое, я не знаю, что.
Нужен другой контент, который легко находится в сети, который можно легко пойти и почитать, посмотреть. Я точно не могу сказать, я в этой среде живу, я разговариваю, и меня понимают. Но я не могу быть евангелистом, потому что я мало знаю о Церкви на самом деле. Меня слушают, но у меня мало контента. Чтобы на такие вопросы отвечать, нужно создавать некий аналитический центр, садиться и придумывать стратегию.
Протоиерей Александр Авдюгин, Луганская область. Вот я думаю: я блогер, лет 13, френдов под 5 тысяч, меня читают много. Как мне сейчас с Восточной Украиной себя вести? Напишу правду — получу массу политических угроз расстрела, со стороны владыки — духовного, со стороны укропов — настоящего, как мне вообще себя вести?
Как вести себя блогеру в сложной ситуации, если он еще и священник?
Протоиерей Александр Авдюгин
Игорь Ашманов: Я вам не могу на этот вопрос ответить, я не в такой ситуации ужасной, как вы, поэтому, конечно, нужно вести себя осторожно. Понятно, что вы священник, но это не значит, что вы должны быть безрассудны, как блогер.
Мы как-то вытащили из Кипра программиста нашей компании, арестованного там по обвинению в хакерстве. Решили в это включиться, наняли адвокатов и переиграли американцев, которые пытались его себе вытащить. У них это рекрутинг такой, они пытались его заставить работать на свою разведку. И мне кто-то сказал: почему ты вот этого не начинаешь вытаскивать? Я говорю, что вы фактически советуете мне вылезти на бруствер и показывать задницу вражеским снайперам, это же бессмысленно, даже если ты воюешь.
Вылезать на бруствер и строить рожи – тебя просто застрелят… Поэтому я не могу вам дать совет, там, скорее всего, у вас очень опасное положение. Вы не должны быть таким блогером, который сразу вызывает негативные эмоции, желание объединиться, выяснять, где вы живете, и приехать к вам домой с дубинками.
Фото: Иван Джабир