Государственный переворот в Тунисе на этой неделе во всех новостях: беспорядки, стрельба, побег президента, эвакуация русских туристов. А многие ли знают, что в этой далекой стране в Северной Африке есть несколько храмов Русской Православной Церкви и немаленькая община верующих?
Редакции портала «Правмир» удалось связаться с настоятелем храма Воскресения Христова в Тунисе протоиереем Димитрием Нецветаевым. Отец Димитрий служит в Тунисе, раз в месяц в Бизерте, а на большие праздники — в храме на Мальте. Публикуем текст и запись беседы.
— Отец Димитрий, какая сегодня обстановка в стране? Не пострадали ли прихожане и храм?
— Я 12 января полетел на Мальту, и тут начались эти события. Только сегодня прилетел.
У нас в храме все спокойно: храм стоит на большой улице недалеко от центрального банка, поэтому эту улицу хорошо охраняют со всех сторон, никого не подпускают.
Перед моим отъездом с Мальты мне позвонил митрополит Карфагенский Алексий и попросил, чтобы я отменил сегодня службу, сказал, что в греческом храме тоже не будет службы. Я сказал, что служба будет на Мальте.
Не знаю, как будем служить на Крещение: кто сможет прийти, кто не сможет. В стране комендантский час введен с 17.00 до 7 утра.
В целом благоприятная ситуация. Да, звонят прихожане, некоторые шокированы, у кого-то происходили неприятные события, но сегодня уже ничего не было. Вчера-позавчера были манифестации, стрельба под окнами. У нас тут недалеко тоже стреляли. Говорят, что поймали двух главных преступников, прямо на нашей улице.
— Мы знаем, что сегодня были эвакуированы многие русские семьи, кто теперь будет ходить в храм?
У нас костяк прихода составляют русские женщины, которые вышли замуж за тунисцев, поэтому они все останутся, никто не собирается покидать страну. Мы молимся, чтобы все утряслось, Тунис был благоприятной страной и мы молимся, чтобы все стало на свои места. Произошел государственный переворот…
— Отец Димитрий, вы говорили, что вы много лет пытаетесь организовать роспись храма….
Церковь Воскресения Христова
Храм был построен в 1956 году, в том же году Тунис получил независимость, многие разъехались. Храм не был расписан. Когда я приехал сюда, ко мне мне обратился архитектор храма, которому было уже 95 лет, он в своем письме просил закончить работу, расписать храм. Но сколько не пытались мы, пока ничего не получилось. Мы нашли художников, они согласились приехать, но мы не нашли денег.
Мы благодарим отца Димитрия и просим молитв о нем и наших братьях и сестрах во Христе, живущих в этой неспокойном сегодня государстве.
Святейший Патриарх Алексий II о Тунисе
Тысячи российских беженцев нашли приют в Тунисе после трагических революционных событий 1917 года. В первое время они были лишены возможности молиться в православных храмах. Однако, обращая мысленный взор к истории православного прихода в Тунисе, мы вспоминаем, что наши соотечественники, прибывшие в 1920 году в Бизерту с последними уцелевшими кораблями Императорской эскадры Российского Флота, не мыслили вне Православной Церкви своей жизни на чужбине. Устроение церковной жизни в изгнании стало для них одной из важнейших задач.
Долгое время богослужения совершались во временном помещении в столице, городе Тунисе, в домовом храме Воскресения Христова. Первый православный храм был возведен нашими соотечественниками в 1938 году в Бизерте в память о Российском Императорском Флоте и освящен во имя благоверного князя Александра Невского. Мы не можем не вспомнить сегодня о заботах и трудах тех, чьими трудами и молитвами был возведен этот храм, а также храм Воскресения Христова в Тунисе в 1956 году. Да помянет Господь всех, любящих благолепие дома Его.
Ныне Воскресенский и Александро-Невский храмы объединяют потомков русских эмигрантов, наших соотечественников, работающих в Тунисе, всех тех, для кого Россия является Родиной, а Русская Православная Церковь – Матерью.
Да сохранит Господь нашу веру, да утвердит Сам нерушимое здание духовной жизни, да умножит мир и единодушие среди Своих чад. Желаю настоятелю Воскресенского и Александро-Невского храмов в Тунисе, отцу Димитрию Нецветаеву, помощи Божией в пастырских трудах, любви своей паствы и крепости в служении Богу. Сердечно желаю всем вам быть верными Божьему водительству на неисповедимых путях Господних, которые нам предстоит проходить Его премудрым судом. Пусть храмы Русской Православной Церкви в Тунисе будут для всех вас напоминанием об Отечестве – как земном, России, так и Небесном – Царствии Христовом.
Из послания по случаю 80-летия основания русской православной общины в Тунисе, 2001 г.
Хранители православия в Тунисе
материал журнала «Фома» 2008 г.
Интервью со священником Димитрием Нецветаевым
Церковь среди мечетей
– Отец Димитрий, как встретил Вас Тунис?
– До приезда сюда у меня о Тунисе были только общие сведения. Знал, что здесь раньше был Карфаген, что это Северная Африка, мусульманская страна. Меня сразу поразил сам город. Еще из самолета я увидел, что он – абсолютно белый. Здесь все дома красят в белый цвет, может потому, что он отражает солнце – чтобы не было очень жарко летом. Потом поразили люди. В Москве все куда-то торопятся, а здесь часами сидят в кафе, разговаривают или просто смотрят на прохожих. Поначалу это казалось странным. Сейчас, за четырнадцать с половиной лет, которые я здесь прожил, уже, конечно, ко всему привык.
Когда мы приехали, тунисский храм был просто в ужасном состоянии. По всем стенам шли черные трещины, покрытые плесенью, крыша протекала, отопления не было. А зимой здесь все-таки температура опускается до плюс пяти и сырость ужасная. Все дома построены из камня и складывается ощущение, что ты находишься в ледяном каменном мешке. Порой на улице бывает теплее и комфортнее, чем дома. Одна знакомая сказала, что нигде она так не мерзла, как в Африке!
Вдобавок обнаружилось, что нам негде жить: квартиру под церковью занимали беженцы из Ирака. Когда мы их, наконец, переселили, надо было эту квартиру капитально ремонтировать. В ней не было никакой мебели, кроме массивного дубового стола из кают-компании одного из прибывших кораблей. А денег ни на что нет. Пришлось взять в аренду из торгпредства две кровати и шкаф. Стали просить людей о помощи. Сотрудники нашего посольства собрали 60 долларов, торгового представительства – 70. А ведро краски стоило 30 долларов…
– А в каком состоянии был приход?
– Да прихода-то как такового, можно сказать, и не было. Да, написали люди письмо, попросили прислать священника, но больше для проформы: хорошо, чтобы был – можно раз в полгода прийти на Пасху и Рождество. Бывало, идет служба – а прихожан нет. Очень печально было. Но постепенно люди стали приходить, стали активнее. Сейчас уже совсем другое дело.
– И кто Ваши прихожане?
– В основном русские, украинки, белоруски, которые вышли замуж за тунисцев. Большинство из них познакомились с будущими мужьями еще в институтах, в Советском Союзе. Вместе учились, расписались в СССР и приехали сюда жить. Многие пришли к Богу именно здесь. И многие говорят: надо же было приехать в мусульманскую страну, чтобы почувствовать здесь себя православными.
– А как Вы думаете, что они ищут в храме, зачем приходят?
– Для чего любой человек приходит в Церковь? В первую очередь, чтобы соприкоснуться с Богом. За границей приходят еще и для того, чтобы получить частицу русского духа. На самом деле, как можно жить без веры? Здесь это особенно чувствуется…
– Как тунисцы относятся к православным?
– Очень лояльно. Не было случаев, чтобы смеялись, глумились над религией. Разве что подростки иногда. Но это, сами знаете, и в нашей стране случается.
– А как мужья относятся к тому, что их жены, которые раньше не были верующими, вдруг по приезде сюда стали православными?
– По-разному. Есть такие, которые вообще не пускают жен в церковь, и им приходится обманывать – говорить, что идут в культурный центр или к подруге. А другие специально рано утром будят своих жен, чтобы на службу не опоздали. И вот ведь парадокс: те мужья, которые сами не очень религиозные, они-то как раз самые нетерпимые. Много говорят о своей религии, а сами ее порой и не знают. А вот по-настоящему верующие мусульмане с уважением относятся к вере своих жен. Хотя и говорят что, дескать, наша религия более правильная, но у вас тоже правильная, потому, что вы почитаете одного Бога, а не нескольких. А в Коране написано, что к людям, почитающим Книгу и верующим в Единого Бога, надо относиться как к братьям.
– Есть какие-то специфические проблемы, с которыми сталкиваются здесь интернациональные семьи?
– Самая главная проблема – воспитание детей. Особенно если муж и жена по-настоящему религиозные люди. Многие говорят, что не нужно давить на ребенка в плане духовного воспитания, что ребенок вырастет и сам выберет, какая религия ему ближе. Но я считаю, что говоря так, люди лукавят. Ведь в школе детей обучают Корану, все праздники и обычаи – мусульманские, обрезание мальчикам делают обязательно, а со стороны матери – фактически ничего. Про Крещение же говорят: вырастет, захочет – сам крестится. Но, бывает, что совершают и обрезание, и Крещение.
Потом, традиции разные. Случалось, что женщин с детьми мужья не пускали не только в церковь, но даже на новогоднюю елку в русский культурный центр. Поначалу мужу и жене трудно со своими взглядами и традициями двигаться навстречу друг другу. Но, как правило, со временем притираются, привыкают.
– Службы у вас такие же как в России или как-то адаптированы?
– Точно как в России. Единствен-ное, на Пасху читаем Евангелие еще и на арабском языке. И в колокола здесь не разрешают звонить на улице, потому что мусульманская страна. Поэтому когда у нас появились колокола, мы их повесили внутри храма.
– Как Вы считаете, легче было бы служить в России?
– С одной стороны легче, с другой сложнее. Здесь община небольшая, и я каждого прихожанина знаю – что он собой представляет, чем дышит. Я и настоятель, и духовник всем. Когда у нас подходят к Причастию, редко кто называет свое имя, разве что приезжие. Когда людей так хорошо знаешь, то к каждому легко найти подход. А в России в каждом храме тысячи прихожан и постоянно приходят новые, и все ожидают твоего совета. А как его дать, когда не знаешь, что на самом деле человек собой представляет?
Хотя с советами и здесь не все просто. Допустим, когда бывает мусульманский праздник, вся семья собирается и режут барана. А у нас, допустим, Великий Пост. Как быть? Не съешь мяса – обидишь окружающих. Приходится давать благословение, если это, конечно, не Страстная Седмица. Я говорю: вы можете съесть это мясо ради уважения к семье мужа, ради послушания. А дальше, конечно же, продолжайте пост.
– Есть ли различие между православными той, первой волны эмиграции и нынешними вашими прихожанами?
– Конечно, есть. Те люди были воспитаны в Православии, а теперешние прихожане в атеизме. Отсюда и разница. Эмигранты первой волны с молоком матери впитали и праздники, и обряды, они не представляли себе жизни без Церкви. Анастасия Александровна рассказывала, как они, отказывая себе во многом, собирали деньги на храм и давали, что могли. Как-то пришел к ней человек, она его напоила чаем, а он – осоловел. Выяснилось, что этот человек полгода чай из экономии не пил. Она так удивилась! Знала, что он постоянно деньги на храм давал. Сейчас такое уже, пожалуй, многим показалось бы невозможным.
Эмигранты последней волны стали посещать храмы только с моим приездом. На самом деле, многие из них и не знали, что им нужна Церковь, пока не стали регулярно приходить в храм. Но сейчас для них возможность прийти на службу очень много значит.
Матушка Светлана – помощница своему мужу. Когда отец Димитрий служит, она поет на клиросе. У них вообще своеобразный “семейный подряд”: дети тоже помогают – и Галинка и Антоний.
Матушка Светлана: Когда мы только приехали, всё было ужасно: храм разваливается, прихожан нет, денег на ремонт нет, жить негде, всё вокруг чужое. Галинка маленькая, а ее даже помыть негде, так как в квартире под храмом даже не было душа. Я ночами плакала – так тяжело мне здесь было. А службы! Батюшка служит, я пою и, кроме нас, в храме больше никого нет. Батюшка, говорю, зачем мы сюда приехали, кому это надо? Хочу домой, давай напишем прошение в Москву, чтобы нас отозвали. А он мне: что ты, ведь это первый мой приход, как я могу уехать, ничего не сделав! Потом, с Божьей помощью, все потихоньку начало налаживаться.
Батюшка старался сам все ремонтировать. Он и плитку клал, и штукатурил, и красил, и мебель делал. Однажды попробовал электропроводку чинить, так его током ударило – цепочка, на которой крестик висел, лопнула и отлетела в угол комнаты. Говорят, что это его и спасло – заряд не дошел до сердца. А на стене еще долго был черный след от его ладони. И рука долго заживала. Пришлось перенести несколько операций.
Первый ремонт храма мы, можно сказать, хитростью сделали. Рядом построили банк и по храму пошли трещины. И вот надоумил нас Господь: батюшка уговорил наше посольство, они пошли в этот банк целой делегацией и сказали, что мы подаем на них в суд за развал здания храма. На самом деле мы бы не подали – денег не было судиться. Но они этого не знали и за свой счет все отремонтировали: заделали трещины, построили ограду, выложили вокруг храма плиткой и покрасили храм.
Мы выкручивались здесь, как могли. Например, не было у батюшки помощников – ни иподьякона, ни пономаря. Пришлось обходиться тем, что было. А была у нас только наша дочка. Вот Галинка и начала с трех с половиной лет в храме прислуживать. Сначала папа просто давал ей свечку, и она стояла с ней на амвоне. А потом покойный митрополит Ириней Карфагенский благословил ее входить в алтарь, и правом ношения стихаря и ораря. И стала наша Галинка иподьяконом. Прислуживала даже двум Александрийским Патриархам. (Покойному Петру и ныне здравствующему Феодору).
Теперь у нас Антоний иподьяконствует. Однажды такая служба была! Интронизация митрополита Алексия Карфагенского в греческом храме. Служба шла часа четыре с половиной, и Антонию надо было держать очень тяжелый подсвечник. Ничего, выдержал. Хотя, конечно, это было трудно – он тогда совсем маленький был, всего пять лет. Потом жаловался, что руки-ноги болят и требовал в качестве компенсации пиццу, несознательный элемент.
Антоний у нас снега никогда не видел: в Россию мы редко приезжаем, да и то летом, потому что у нас зимней одежды нет. Как-то вырезали они в школе при русском посольстве снежинки из салфеток. Так Антоний решил, что настоящие снежинки такие и есть – размером с тарелку. Он очень хочет посмотреть на настоящий снег.
Тунис – самая северная страна Африки. А Белый мыс – самая крайняя ее северная точка. Когда-то сюда пришла маленькая девочка Анастасия Ширинская, рассудив, что здесь ближе всего до родины. Стоя на ветру, она кричала: “Россия, я люблю тебя!” Сегодня в Тунисе она осталась единственной, кто помнит бегство из Крыма, приход Русской эскадры в Бизерту и силу духа отцов, лишившихся всего.
Два маленьких белых православных храма тоже много повидали на своем веку. Они стали свидетелями трудных лет обустройства русских эмигрантов на новом месте, пережили годы упадка и запустения. И вот теперь открыли свои двери для русских, которые здесь, в мусульманском Тунисе, стали православными.
Вера стала мне опорой
Впервые я приехала в Тунис в 1985 году. Обычная история: я из Одессы, муж там учился, поженились по большой любви и шесть лет вместе прожили в России. Потом приехали сюда. Уезжала со скандалом – в то время у нас считалось неприличным выходить замуж за иностранца. Отношения со всеми испортились, мой отъезд сильно осложнил жизнь моим родителям.
А в Тунисе мы с мужем прожили вместе год и разошлись. Оказалось, что вместе жить невозможно. Нельзя было общаться с русскими подружками, ходить в культурный центр. О церкви вообще речи не было. Хотя он образованный человек, архитектор. С тех пор так здесь и живу. Сначала надо было отсудить детей – на это ушло два года. А потом как-то застряла. Был момент, когда хотела было уехать, но испугалась – в России тогда все так менялось, шла Перестройка.
Детей я крестила в храме Воскресения Христова. Настоятеля не было, но изредка сюда приезжали православные священники. В один из таких приездов батюшка Феофан из Египта и крестил моих детей. Старшим было 10 и 11 лет, младшему четыре. Когда их крестили, не оказалось мира для миропомазания. Пришлось ждать другого батюшку, он и вручил им крестики. А когда подросли, сами сознательно стали ходить в храм. В России я в церковь не ходила, и родители мои не ходили. И детей крестила просто так – за что-то надо было ухватиться: я одна, в мусульманской стране, все чужое. Религия стала мне опорой. Мой бывший муж знает, что дети крещеные, и относится к этому спокойно. Ему важно было только, чтобы это не афишировалось.
Когда приехал батюшка, наш храм преобразился. До него здесь был полный развал: мы газеты стелили на пол, такая была страшная сырость, везде паутина, стены черные. А теперь, с Божьей помощью, все лучше и лучше. С батюшкой приехала матушка. Она так тонко, мягко, мудро стала нам потихонечку объяснять – что да как. Мы ведь здесь совершенно дикие были. Я так понятия не имела о вере, о Евангелии. Матушка начала нас потихоньку подталкивать, а батюшка уже – руководствовать. Я чувствую, что очень изменилась: стала намного мягче. Сейчас в церковь хожу часто. Матушка нас учит, что надо почаще причащаться, вот и прихожу каждое воскресение. Мы все только одного боимся – что отец Димитрий с матушкой от нас уедут.
Людмила Ф.
В наш храм хочется приходить всегда
Мой муж – русский. Работает здесь с 1998 года по контракту старшим механиком на рыболовецком судне. Три года назад мы с дочерью приехали к нему. Живем в Бизерте. В храм впервые пришли благодаря Анастасии Александровне Ширинской – она нас пригласила на Пасху. С тех пор ходим на каждую службу.
У нас здесь очень теплая атмосфера. Здесь наш второй дом. Вот сегодня плохо себя чувствовала, думала – не пойду. А потом как представила – вот сейчас пропущу и потом целый месяц буду без службы. Решила: ну, нет!
В России мы жили в Санкт-Петербурге. В церковь иногда ходили, но в какие-то особенные, чаще тяжелые моменты. А здесь хочется приходить всегда. Мы, русские, могли бы встречаться где угодно, но собираемся именно в храме.
Анастасия Александровна очень много для нас значит. Она из первой волны эмиграции – очень духовно сильный человек. Именно такие люди построили здесь церкви, сохранили русский язык. Вот недавно Анастасия Александровна заболела, перенесла сложную операцию, так вы не представляете, как мы за нее переживали, как боялись, молились, чтобы все прошло хорошо. И вот, слава Богу, наша бабушка (мы так Анастасию Александровну называем) снова здоровая, веселая, бодрая. И этим всех нас заряжает.
Наталья Кирьянова
В храме я чувствую себя как на родине
Мы с мужем вместе учились во Львове, в Политехническом институте. Он родом из Туниса. С 1980 года живем в Бизерте. Моя бабушка в детстве крестила меня в Католичестве. Я этого, правда, не помню. В Советском Союзе в храм я ходила только по праздникам – на Пасху, на Рождество. У нас, школьников, это было модно, потому что было запрещено. Но и тогда я не была атеисткой. Бабушка была из закарпатских немцев, она научила меня молиться по-немецки, и я молилась утром и вечером.
Здесь, в Бизерте, храм для меня – прежде всего общение. Я чувствую здесь себя немножко как на Родине. Вначале мы сюда приходили не очень часто, храм тогда практически был закрыт. Но потом Анастасия Александровна заставила нас действовать. Мы написали письмо в Москву, в Патриархию, и к нам приехал батюшка. Зарегистрировали нашу общину как культурную организацию. И постепенно мы стали не просто сюда ходить, но и молиться.
Муж мой атеист. Правда, когда мы познакомились, он молился и даже Рамадан соблюдал. Но на старших курсах в институте мы проходили “основы научного атеизма”, и он проникся. Может, это и к лучшему… Когда дочери были маленькие, муж просил, чтобы дома не было ничего религиозного – ни христианского, ни мусульманского – чтобы не влиять на детей. Считал, что они должны сами выбрать, как жить. Мы даже елку на Рождество не ставили, пока они не подросли и не стали немножко разбираться в себе. Старшая о религии как-то никогда особо не спрашивала. А вот младшая тянется к христианству. Давно мечтает покреститься, но все как-то не получается. Хотя она даже имя себе уже выбрала. Правда, батюшка говорит, что такого имени в православных святцах нет.
Мария Уадур
Православный храм в Бизерте принадлежит истории
Этот храм – часть великой русской культуры и часть культуры Бизерты. Когда русские бежали сюда в начале века из России, их здесь очень хорошо приняли. Им никогда не мешали исповедовать свою веру. В Тунисе ислам очень терпимый, с большим уважением относящийся к разным религиям. Это особенность тунисского народа.
И до сих пор к русским сохранилось очень хорошее отношение. Здесь, в Бизерте, есть даже площадь, которая носит имя Анастасии Александровны Ширинской. Когда этот храм был в запустении, она одна держалась, и сохранила его. Хотя здесь очень хорошее место, вокруг красивые дома, и людям не нравилось, что рядом развалины. Я тогда помогал ей с ремонтом, с покраской. Просто потому, что этот храм принадлежит истории Бизерты. И истории России, конечно. А значит, и моей истории.
Юсеф Уадур
Мой “Аленький цветочек” – православные иконы
Я сама из Беларуси, из Минска. Познакомилась там с тунисцем, студентом Политехнического института. Мы поженились, и в 1974 году я приехала к мужу в Тунис.
Муж мой, конечно, мусульманин, но скорее, человек светский. Ходить в церковь он мне не запрещает. У нас трое детей – два сына и дочь, уже взрослые. Они некрещеные. Мальчики отказались: “Мы как папа – мусульмане”. Хотя сами, конечно, не молятся. А дочь… Ей то буддизм нравится, то еще что-то. Она иногда задает мне вопросы о христианстве. Что знаю, объясняю. Но чаще говорю: “Лучше спроси у батюшки. Понятнее никто не объяснит”.
Сама я впервые оказалась в храме двадцать лет назад. Была в Париже, зашла в Нотр Дам, и, знаете, эта музыка органная и атмосфера… И что-то словно снизошло на меня. Я подумала: Боже, как люди должны были верить в Тебя, чтобы построить такое чудо! Прошло еще десять лет. Однажды моя подруга собралась ехать в Россию и спросила, что мне купить. И я… как в “Аленьком цветочке”… попросила у нее иконы. Это были первые иконы в моей жизни – два маленьких образка: Богоматери и Спасителя.
Сейчас я стараюсь ходить в церковь постоянно. Здесь мне хорошо. Однажды даже как-то сами собой стихи написались:
Здесь храм Господний: запах фимиама.
Мир и покой, и некуда спешить.
Я в тишине таинственного храма
Зажгу свечу и для моей души.
Шепну тихонько: “Господи, помилуй
И душу грешную не отвергай!
Как много я ошибок совершила,
Но сжалься, Боже, и не повергай
В ту бездну из которой нет возврата,
В ту тьму, где не видать ни зги.
Не закрывай пред мною рая врата,
Позволь лишь прислониться к ним”.
Я встану незаметной бренной тенью,
Молящей избавление мое.
Дай мне живот, о Боже милосердный
Егда приидише на Царствие Твое.
Галина Р.
Оказаться в Тунисе, чтобы прийти к Православию
Для меня все начиналось с того, что Анастасия Александровна организовала русских спасать храмы, чтобы их не забрали. И мы написали письмо в Московскую Патриархию. Подписали все – верующие, неверующие. Для многих было важно сохранить церкви как памятниками культуры.
И вот нам прислали батюшку. Он был молодой, но очень мудрый. Он ничего не насаждал, не предъявлял непосильных требований, а давал нам православие как лекарство детям – маленькими порциями. Мы очень изменились с тех пор, как стали постоянно приходить в храм. Меня избрали старостой церкви Воскресения Христова в Тунисе.
Мой муж мусульманин. Он верующий человек – всегда молился, соблюдал Рамадан. Но он с уважением относится к христианству. В доме у нас стоят иконы, мы отмечаем и мусульманские и православные праздники. Более того, наш второй ребенок крещен благодаря мужу. Моя мама просила крестить внука, а я была тогда атеисткой и не хотела. Муж начал меня стыдить: почему мать не уважаешь?
Так и получилось, что дети у нас крещеные. Но все же они выбрали мусульманство. Это довольно просто объяснить. Я сама-то в церковь пришла в 40 лет, до этого была неверующей и не приучила детей к христианской религии. Правда, наш сын до десяти лет ходил в церковь, даже прислуживал. Но муж попросил меня ничего не насаждать. Сказал, пусть сам выберет. А в школе они учат Коран, молятся, окружение мусульманское. Плюс любовь и уважение к отцу. Меня часто спрашивают – как я отношусь к их выбору. Что сказать? Думаю, что если бы я была в молодости верующей, то за мусульманина бы замуж не пошла. Но что сделано, то сделано. У нас хорошая семья, мы уважаем веру друг друга. А дочь моя мне как-то сказала, что ей очень приятно, что за нее молятся и папа и мама, каждый по-своему.
А я часто думаю: это надо же было оказаться в Тунисе, чтобы прийти к Господу, к православию.