Священник Андрей Мизюк. Фото Ивана Привалова / eparhia-saratov
Притча о блудном сыне, которую мы слышим на Литургии во второе, подготовительное перед Великим постом воскресенье, в некотором смысле могла бы быть биографией каждого человека. Впрочем, уместно заметить: ну почему же каждого – ведь не всякий человек уже верит в Бога и даже если и слышал эту притчу, то вряд ли сопоставляет себя и свою жизнь с евангельским блудным сыном. Оно, конечно, верно. Не каждый. Но жизнь любого человека, верующий он или нет, независимо от того, в начале он этой жизни или уже на закате ее – это чудо и дар. Даже если он этого не понимает. Даже если не верит и если он совсем далеко. Объятия Отчие открыты… И долгая ночь заканчивается.
Я иногда размышляю над тем, что наша земная временная жизнь подобна части великого наследства. Мое временное, земное – есть некое отражение, отблеск того, что уготовано мне в будущем. Но в настоящем я живу не этой минутой, а скорее опытом прошлого, очень часто не задумываясь о следующей секунде. Поэтому нередко бывает так, что и жизнь похожа на просмотр старого фотоальбома. Почему это происходит? В действительности, наверное, я не совсем доволен, а зачастую и очень недоволен, самим собой настоящим. Будущее в этом недовольстве тоже неутешительно, поэтому остается довольствоваться прошлым. А там и правда было хорошо. Там было лето в деревне, там родители живы и молоды, там я сам – без груза ошибок и грехов. Поэтому легче всего обратиться к теплой ретроспективе и нежиться в ней, пока реальность не задаст вопрос: а дальше-то что?
И вот в действительности самое важное – это «дальше». Мне дана в дар жизнь, которой я волен распорядиться на свое усмотрение. Это удивительная правда, она прекрасна и ужасна одновременно. Прекрасна, потому что в ней заложен великий замысел Бога о нас – вечных и свободных, ужасна же потому, что я сам распоряжаюсь ею так, как будто бы мне в тесном помещении выделили кучу песка, и я занят лишь тем, что просеиваю этот песок через пальцы, бессмысленно глядя, как набранная горсть рассыпается и уменьшается у меня же в руках. Может быть, это просто мой личный опыт?
Но притча о блудном сыне раскрывает мне совсем иной образ отошедшего в страну далекую человека. Весь мрак его растраченной впустую жизни покрывается одним важным решением. Решением вернуться, обратиться, прийти к исходной точке, зная, что она уже давно не исходная, понимая, что, возможно, его уже давно не ждут и уж тем более не ждут с радостью. Но в его сердце жизнь наполняется решимостью, твердым намерением, которые дают ему силы не просто сожалеть и вздыхать о том, как раньше-то в папином имении было хорошо, а идти и вернуться в отчий дом в любом качестве. Даже наемника, раба, того, кто будет на задворках, того, кто, возможно, будет презираем и нелюбим.
И вот даже при такой перспективе он все равно возвращается, зная, что, несмотря ни на что, именно там он обретет покой. И тогда обращение его вознаграждается. Ибо он не только прощен, но неизменно ожидаем все эти долгие годы в своем доме. И он не просто принят, но он вновь обретает перстень наследника, часть сына, и он не отвергнут и не осужден, и тогда повествование Евангелия оставляет нам его на руках отца.
И да, недоволен его брат, и да, его вопросы и его недовольство по-человечески обоснованы, но в том-то и дело, что эти его чувства, конечно же, слишком человеческие. «Твой брат был мертв – и вот, он снова жив». Нет, не наше общепринятое «да ладно тебе, с кем не бывает», не малодушие и не попустительство беззаконию и греху, а радость об ожившем от смерти, об обратившемся и раскаявшемся.
Картина Ивана Лазурко
Грех вверг в надменное и смертное состояние неблагодарного сына, но радость об избавлении от греха омыла счастьем изболевшееся отцовское сердце и потому вернувшийся возвращается не на испытательный срок, не рабом и не наемником, но исцеленным непогасшей за эти годы отцовской любовью и измененный своим покаянием.
В чем покаяние? В желании вернуться, не ожидая ничего, просто в желании и твердом намерении вернуться.
И это же подтверждают слова Христа: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Это слова обращены к тем, кто ушел далеко и уже распорядился всем тем, что у него было. Это слова Ищущего потерянных, Ожидающего заблудших, Обретающего погибших, Воскресшего и Воскрешающего из мертвых.
Это притча о каждом из нас. Тем более о нас, верующих и, казалось бы, укрепленных в вере, верных. А ведь мы сами частенько бываем по этой притче в роли старшего брата, того, кто никуда, как ему казалось, от отца не уходил. Как нередко мы с пренебрежением и даже возмущением судим о тех, кто не с нами, не в координатах наших взглядов и убеждений, кто среди работников долгого дня в винограднике оказался всего лишь на час трудящимся. Как же так, я молюсь, пощусь, исправно посещаю службы, живу, как мне кажется, по заповедям, а Он дает ту же награду, что и мне, тому, кто даже не вспотел? И вот тогда приходят слова Отца: «Смотри, он жив, был мертв и ожил». И что ответит на это сердце верного?
Нас таких много. Много таких, которые даже, вроде бы никуда не удаляясь, в уме своем уже далеко от дома отчего, уже распорядились данным нам, уже находимся в ожидании награды, забывая, что награда каждому из нас – это обращенный и спасенный от долгих и утомительных дорог брат. И тогда самый главный вопрос остается: я дома, но в радости ли я Отца своего, с Ним ли я?
Притча врачующая. Очень часто в эти годы, видя постоянных прихожан, общаясь с ними, слышу горькие слова о том, что сын или дочь перестали бывать в храме, а порой и слышать не хотят ничего о Церкви. И тогда я напоминаю им эту притчу и прошу молиться о том, чтобы в дальних дорогах и странствиях их сердце однажды посетила решимость вернуться. Обратиться и прийти.
Да, возможно, на это уйдут годы, многие родители, я знаю, к сожалению, не дождались и не увидели. Но в дар, помимо жизни, Отцом Небесным нам уготован Сын. Тот, Который не спросит: а как же я, я же был верен… Тот, Который присно поднимается на высоту Креста найти и обрести наследников Царства.