Оксана Головко
А мой муж знает, потому что, обсуждая материал, над которым работаю я или мои коллеги, не могу не делиться: без поддержки близкого трудно справиться, когда ты хоть немного погружаешься во все это.
Моя коллега Дарья Кельн заболела после работы в колонии, где она разговаривала с женщинами, отбывающими свой срок за то, что не позволили себя убить. «Таскал за волосы и ударил ножом, а за стеной – дети». Как жертвы домашнего насилия оказались за решеткой». И я представляю, каково ей было – слушать, прикасаться к боли каждой женщины, задавать вопросы…
Когда ты прикасаешься к боли, она прикасается к тебе, невозможно быть «просто профессионалом». Да, когда ты беседуешь с человеком, ты стараешься внутренне быть спокойным, хоть и сочувствующим, иначе просто не задать те вопросы, которые задать необходимо. А потом за тобой закрывается дверь, человек со своей болью остается, а ты идешь в свою, другую жизнь, и в этот момент тебя накрывает, придавливает.
Кстати, и наши герои нередко с особенностями характера, со своими сложностями, слабостями и недостатками. Обычные живые люди. Но, независимо от характера и всего прочего – это люди, у которых есть своя персональная беда, с которой они пытаются справиться.
Пытается справиться со своей бедой Елизавета Ананко, героиня материала «Паника, визги, крики. Оказалось, что это зенитки». Как мать с детьми уехала из Горловки в неизвестность», которая увезла своих детей из-под обстрелов, а теперь пытается наладить жизнь.
Иногда ты не можешь сразу приступить к работе над материалом, пытаясь собраться, потому что человек, мама отвлекает в тебе профессионала. Ты представляешь, например, как другая мать каждый раз замирает от страха: закупят ли в этом году дорогостоящий препарат, от которого зависит жизнь и здоровье ребенка с редкой болезнью – «Чиновники спросили меня: зачем вам это лечение?» Как мама детей с генетической болезнью борется за лекарство».
Или видишь, как другая мама, твоя ровесница, не может остановить рыдания, – у нее хотят изъять детей, потому что родители взяли их на митинг – «Ходят в Дарвиновский и любят борщ. Как живет семья Хомских, у которой хотят отобрать детей». И это совсем не про политику, а про то, как в обычную жизнь с приготовлением обеда, проверкой уроков, посещением «музыкалки», прогулками может ворваться парализующий страх за детей. Слава Богу, все обошлось. И я верю, в том числе потому, что СМИ не молчали.
Поэтому-то ты берешь и пишешь, как и все, кто работает с тобой рядом, чтобы не молчать, чтобы можно было что-то изменить, исправить в этом мире.
Чтобы, например, люди, которые берут ребенка из детского дома, понимали, что обратной дороги быть не должно. Или уже лучше не решаться, чтобы не пришлось потом детям, которых возвращают, всю жизнь справляться с тем, что их в очередной раз предали.
«Я считала, что сама виновата в случившемся, писала родителям письма, ждала, что они заберут меня. Через полгода поняла, что не заберут, и перестала думать об этом. Мне кажется, что все чувства, размышления, всю боль по этому поводу я глубоко заперла в себе и не позволяла им выйти наружу. Но с возрастом это больше и больше выходит, как-то действует на тебя, и не думать уже не получается», – рассказывала Мария, уже взрослая девушка, одна из героинь материала «Везли в детский лагерь, а сдали в приют». Самое ужасное при возврате – ничего не сказать ребенку».
Да, вокруг много беды. Но в жизни, кроме беды, цитируя Сашу Черного, еще
Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет — то ведь были, ведь были на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ.
Меня спасает искусство. Часто – церковное, но не только. В этом году для меня подарком стала беседа с одним из лучших российских мультипликаторов Александром Петровым и его сыном Дмитрием, который тоже занимается анимацией – «Скелет рыбы и состязание в баре. Семнадцатилетний художник придумал сцены для фильма, который получил Оскара». На такие встречи я обязательно беру и детей, им тоже важно посмотреть и послушать, как рождались фильмы, ставшие классикой мировой анимации, которые они видели не один раз.
Однажды, когда я очень устала, подумала, что хорошо бы писать только об искусстве, беседовать с иконописцами, смотреть, как развивается современная церковная живопись, и не нырять в это море боли, отчаяния, сверхчеловеческих усилий, которые прикладывают люди, чтобы помочь своим близким, в которое не нырять не получается, если ты касаешься социальных тем. А потом поняла – не смогу. Потому, что важно говорить о людях. Кстати, ведь именно люди делают искусство. Люди, которые порой сталкиваются с потерями, но продолжают двигаться дальше в своем творчестве, как иконописец Марина Синанян.
Фото: rawpixel