От автора: Это фрагменты переписки с другом. Я вовсе не думал их публиковать. Можно было бы перевести их в другой формат, но пускай так и останутся – «Письмами брату».
Христос воскрес!
Начались последние приготовления. На нее надели ее подвенечное платье – длинную полотняную рубашку, густо пропитанную серой. Николай Уппвиль, один из немногих людей, имевших мужество отказаться от участия в трибунале, говорит, что в этот день он пошел смотреть.
Он увидал ее во дворе замка, заплаканную, среди английских солдат. Ему стало так тяжело, что он не пошел дальше и вернулся домой. Ее посадили в тележку и под сильной охраной — 80-120 человек — повезли в центр города на Старый рынок, где она должна была умереть.
«По дороге, — пишет Массье, — она молилась так трогательно, с такой верой поручала свою душу Богу и святым, что никто из присутствующих не мог удержать слез. Около мясного ряда возвышалось сооружение, на котором стоял столб и были сложены дрова и хворост. К столбу была прикреплена табличка:
Жанна, принявшая прозвище Девушка, лгунья, коварная, обольстительница народа, ворожея, суеверная, богохульная, исполненная гордыни, хвастливая, неверующая в веру Христову, идолопоклонница, распутная, призывающая бесов, отступница, раскольница и еретичка.
Она начала молиться Богу с великим рвением, с явным сокрушением сердечным и с горячей верой, призывая Пресвятую Троицу, Пресвятую Деву Марию и всех святых, некоторых называя поименно. Бледная, изнеможенная девятнадцатилетняя девочка, встав на колени, привычным жестом сжав на груди руки, смиренно просила прощения у всех людей, какого состояния они бы ни были, у англичан, бурбиньонов, судей и всего народа».
«Она так плакала, так трогательно взывала к Богу,- пишет со своей стороны, Лефевр,- что самый жестокосердный человек не смог бы удержаться от слез. Помню очень хорошо, что всех присутствующих священников она попросила отслужить за нее по обедне. Люди в толпе начали рыдать. Она попросила дать ей крест. Услыхав это, английский солдат сделал из палки маленький деревянный крестик и подал ей; она благоговейно взяла его и поцеловала, хваля Бога и взывая к Нему, и спрятала этот крест на груди под одеждой».
Тем временем в толпе начали кричать, что все это слишком тянется.
Когда же палач со священником сошли с эшафота, она опять попросила :
— Держите высоко крест, чтобы я видела его.
Потом, как пишет Ла-Шамбр, она начала кричать: «Иисус!» — и призывать Архангела Михаила. И это она продолжала кричать среди пламени до самой смерти:
— Иисус! Иисус! Иисус! Иисус! Иисус! Иисус! Иисус!
Об этом говорят все 26 опрошенных свидетеля.
По словам врачей, это – самая страшная боль, какую может испытывать живой организм (потом она становится меньше, по мере уничтожения тканей). Когда в Праге сжигали Яна Гуса, очевидец писал: за это время можно было пройти два раза по пражскому мосту через Влтаву!
Другой свидетель, Жан Моро, пишет, что в огне она просила Святой воды. И некоторым стало казаться, что имя Иисуса огненными буквами начерталось в пламени костра. Наконец, она еще раз, громко, на всю площадь, вскрикнула:
— Иисус!
И опустила голову.
В это самое мгновение английскому солдату, стоявшему у подножия костра и на пари глумившемуся над нею, показалась вылетевшая из пламени белая голубка. Ему стало дурно. Через несколько часов его откачали в кабаке.
Чтобы ни у кого не было сомнений в том, что она умерла, палач развеял дым, и огонь и показал толпе повисшее на цепях обнаженное и изуродованное тело. Потом на костер навалили новых дров и раздули его больше прежнего. На площади «было едва ли не 10 000 человек, и почти все они плакали», — Бушье.
Когда все кончилось, палач пришел в монастырь в страшном раскаянии, как бы отчаиваясь получить от Бога прощение за то, что он сделал с такой, как он говорил, святой женщиной. И рассказал еще, что поднявшись на эшафот, чтобы все убрать, он нашел ее сердце и иные внутренности не сгоревшими.
От него требовалось сжечь все, но «хотя он несколько раз клал вокруг ее сердца горящий хворост и угли, он не смог обратить его в пепел». Наконец, пораженный явным чудом, он перестал терзать это сердце, положил все в мешок и бросил в Сену.
ВЕРУЮ, ГОСПОДИ, И ИСПОВЕДУЮ, ЯКО ТЫ ЕСИ ВОИСТИНУ ХРИСТОС, СЫН БОГА ЖИВАГО, ПРИШЕДЫЙ В МИР ГРЕШНЫЯ СПАСТИ, ОТ НИХ ЖЕ ПЕРВЫЙ ЕСМЬ АЗ, ЕЩЕ ВЕРУЮ, ЯКО СИЕ ЕСТЬ САМОЕ ПРЕЧИСТОЕ ТЕЛО ТВОЕ И СИЕ ЕСТЬ САМАЯ ЧЕСТНАЯ КРОВЬ ТВОЯ…
Возгласил священник, одетый во все золотое, и дети как разноцветные птицы бросились со всей церкви к дающей руке. Девочки оказались ближе всех к Чаше.
— Громко называйте свои имена — крикнул озабоченный иерей, глянул на ребятню сбившуюся в стайку у солеи и вдруг улыбнулся.
— Екатерина! – звонко щебетнула первая причастница.
— Варвара! – как колокольчик прозвенела следующая
— Анастасия! – еще одно огненное имя на миг озарило храм. На своде Сам Бог, привставший на клубящихся облаках, среди огня, приветствуемый стремительно летящими ангелами с кривыми трубами в руках, услышал детские голоса и посмотрел вниз, на нас.
Как вспыхнувшие звезды имена святых мучениц озарили лики угодников, и они также глянули вниз на девочек. Что-то важное прокатилось по сердцам верующих, и весь народ глянул на Чашу и юных христианок.
Мама одной из девочек, одетая, как ирландская принцесса, во все зеленое и невообразимо красивое, торжественно и радостно подошла к Чаше как к венцу. Другая мама, совсем простая, содрогалась и рыдала так, что слезы омочили всю грудь. Ее встретила уже причастившаяся Екатерина и маленькими ладошками вытерла ей лицо.
Что-то случилось на этой Литургии – особенное, как праздник. Неожиданно слева от себя я увидел чеченца и вздрогнул: зачем он тут? Все же его существо было устремлено к алтарю! И вдруг узнал его – это папа Сониной подруги. Адыгеец. Наш-православный. Его глаза сияли лучами.
Начали читать благодарственные молитвы. С левого клироса совсем исчезли старухи! Казалось, это место будет всегда за ними. И уже в этом находилась какая-то приятная особенность и разнообразие – вот, всякое дыхание да хвалит Господа. Теперь там одни 14-летние девчонки, и только регент — взрослая женщина.
Некоторые, притиснувшись к клиросу, слушали чтение, некоторые бродили по храму и поочередно прикладывались к образам. По храму еле бредет больная и нищая старуха с костылем в руке. Медленно кланяется, медленно разгибается, натужно стремится устами к образам.
Вдруг она оступилась: и палка, и пузатая сумка упали на пол. Занозливую палку подняла мама в зеленом, сумку – адыгеец, который незаметно сунул в нее бумажные деньги. Девочка в голубом платье улыбнулась старухе в лицо и та прошептала:
— Благослови тебя Господи, деточка!
КК
Читайте также:
Письмо Владимиру Кованову про Паустовского, маркграфа Экехарда и Рай