Ты не один

Действующие лица, поисковики «Лиза Алерт»:

Марина – руководитель «Лиза Алерт» Владимирской области и координатор поиска Зарины 19-20 и в ночь с 21 на 22 августа Марина Дедиц

Серёга – руководитель «Лиза Алерт» Брянской области и координатор поиска Зарины 20-21 августа Сергей Клёцин

Ромео – координатор поиска Зарины вместе с Мариной 20-21 августа Александр (Ромео)

(за сценой — Кирилл Кубрак, руководитель «Лиза Алерт» Нижегородской области, координатор поиска 18-19 августа)

Тамада (Денис) – бессменный помощник координаторов

Рафт, Ноябрь – ответственные по радиообмену, они же позывной «Заря» — те, кто в штабе отвечают на рацию

Даня (Кореш), Маркус – оперативные картографы

Юля – один из регистраторов, бессменный, на поиске Зарины

Камбоджо, Листик, Мохнатый, Женя, Рома, Таня, Смаха, Сибиряк, Зямыч, Кусто и другие, кого не назвала – наши старшие поисковых групп, регистраторы, пешие поисковики

Гриша, Григорий Борисович – председатель отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев, дистанционно контролировал координацию поиска

Сергей — пилот вертолётного поисково-спасательного отряда «Ангел» Сергей Мельников

А также местные жители, родные пропавшей девочки, поисковики ПСГ «Рысь», ПСО «Надежда», «Сокол», «Волонтёр НН», водолазной поисковой группы «Добротворец», сотрудники Росгвардии, следственного комитета, МЧС, МВД, в том числе спецназовцы и омоновцы, сотрудники лесхоза и местной администрации.

И маленькая девочка Зарина, ради которой это всё.

В 6.15 19 августа мы с пилотом Сергеем, который легко и в то же время с пониманием раз и навсегда уничтожил мой страх перед вертолётами, медленно возносимся в небо (уместная лексика – это же вертолётный поисково-спасательный отряд «Ангел») и летим в сторону Нижегородской области.

В вертолёте я в первый раз. На взлёте меня колотит крупной дрожью, я нащупываю рукой на стенке кабины что-то выступающее, вцепляюсь в это, закрываю глаза, потом открываю один и вижу под собой нереальную, не для человеческих глаз красоту: залитый солнцем МКАД, по которому медленно ползут машины. Нас чуть потряхивает, уютно шумит мотор, Сергей включил в наушниках весёлый рок-н-ролл, и мы болтаем. Он просит меня прекратить отламывать ему форточку – оказывается, я вцепилась именно в неё, — я её отпускаю и не отрываясь смотрю вниз…

Через два часа мы на месте. Сергей собирается завтракать и вылетать на задачу (облёт и осмотр территории поиска), я подхватываю рюкзак и спальник и бодро топаю в штаб.

Там куча машин и людей, деловая суета (с каждым новым утром, кстати, это настроение меняется в сторону более нервозного, народ становится психованнее и злее). Толпы людей в разнообразной форме, самая разная спецтехника.

Я захожу в штаб (половина дома одного из местных жителей), обнимаю координатора Марину и приступаю к своим непосредственным обязанностям: снимать, писать, готовить сводки и разбираться с запросами от СМИ.

Время от времени я выхожу наружу. То и дело вижу знакомые лица. Вот мелькнула Юлька, к которой мы приезжали во Владимир года полтора назад – она регистратор, и, как потом выясняется, крутейший и бессменный регистратор, мы обнялись на ходу. По штабу быстро проходит энергичный и громкий – незаменимые свойства на резонансном поиске – Тамада. Тут же наши, московские: Маркус, Листик, Рафт; Дане вообще обрадовалась как родному. Позже подъедет Таня из Курска – виделись два года назад, виделись на форумах, Рома из Чувашии, который выйдет из леса и почти сразу же уйдёт обратно с новой группой, Женя из Нижнего – привезёт мне банку сгущёнки, растрогав меня до слёз… Ну и совсем родные, московские: Камбоджо, Ромео, Смаха, Юля, Мохнатый, Сибиряк, Ноябрь… Москва, Нижний, Владимир, Ярославль, Пенза, Кострома, Брянск, Татарстан, Екатеринбург, Иваново, Рязань, Чувашия, Тамбов, Калуга…

Отряд – это «я узнал, что у меня есть огромная семья».

Марина еле стоит на ногах: она прилетела вчера в 10 утра и сразу заступила на координаторство, а это значит, что встала она никак не позже 5 утра. То есть больше суток на вахте и за координаторским ноутбуком. Чем дальше катится день, тем с большей надеждой я смотрю на входную дверь в штабе: должен приехать из Брянска Серёга, но его всё нет и нет, а Марина уже больше суток бессменно.

 

Наконец в два часа дня, когда я выхожу на улицу, я вижу в толпе знакомые Серёжины тёмные очки и радостно тащу его в штаб. Марина счастлива, но до самого вечера никто из нас, включая Гришу, не может уложить её спать, потому что она вводит Серёгу в курс дела и вместе с ним продолжает заниматься поиском.

Наконец наступает вечер, становится меньше народу (большинство представителей служб ночью спят), и Марина уходит.

Серёга сидит и не отрываясь смотрит в монитор, на котором карта. Тамада, помощник координатора, жонглирует матюгальником и рацией, подменяя иногда связистов, время от времени достаёт ещё третьей рукой телефон.

Серёга второй раз пьёт таблетку от головы – это результат 800 км дороги и полсуток напряжённой работы. Смотрю на него с беспокойством. Я понимаю, что он будет сидеть за компьютером сколько надо – сутки, двое, трое, но также понимаю, его надо поберечь.

Мы с Тамадой хором уговариваем его поспать, он отказывается – боится уходить из штаба, но когда я показываю ему печку за шторкой прямо напротив координаторского ноутбука, он сдаётся: залезает на печь и мгновенно отключается.

В штабе между тем прежняя обстановка: время от времени начинает хрипеть рация, то и дело кто-то заходит и начинает что-то громко говорить, помощник координатора и старшие групп что-то обсуждают, звонят телефоны, звякают сообщения – Серёга спит. Но часа через полтора Тамада начинает трясти его за плечо: необходимо поставить задачу коптеру, потому что на его вылет получено разрешение именно сейчас. Координатор не реагирует. Помощник координатора усиливает амплитуду. Координатор лежит неподвижно, как предмет мебели. Тамада теряет терпение и начинает трясти уже всего Серёгу. Минуты три усилий – и Серёга начинает издавать какие-то звуки в ответ на вопросы. Через некоторое время становится ясно, что звуки не дают ответ на вопрос, а его имитируют. Тамада прилагает ещё немного усилий, и Серёга просыпается.

— Дай задачу коптерам и спи дальше, — извиняющимся голосом говорит Денис.

Но Серёга уже у ноутбука, он нетерпеливо машет рукой и больше уже, естественно, не ложится.

Половина пятого утра. Я свешиваюсь с печки головой вниз и сверху уныло смотрю на штаб. На кровати полулежат Маркус и Листик. Спать тут действительно сплошная мука: только уснёшь – откашливается и просыпается рация, и так каждые полминуты. Помучившись так некоторое время, я прекращаю это бесперспективное занятие и отодвигаю занавеску. У меня пустая голова, к трём часам сна прошлой ночью я прибавила сегодняшние полчаса сна.

В штаб вваливается порция подъехавших из Москвы наших. Я слезаю с печки и начинаю активную деятельность, а на печку заваливается на час Камбоджо, хоть я и предупреждаю его, что это бесполезно: ему надо хотя бы час поспать перед задачами. Я ползу на улицу. Там уже рассвело и встаёт солнце. Что принесёт этот четвёртый день?

Зона возле штаба отгорожена сигнальной лентой. В этой зоне Тамада раздаёт задачи через рупор – он так и говорит по телефону всем, кто его ищет: вы меня узнаете по оранжевому оралу.

Сейчас здесь несколько человек ждут задачи, растерянно стоит пожилая женщина, явно местная, судя по виду. Спрашиваю, чем ей помочь. Она радуется, что кто-то обратил на неё внимание –

ей неловко отвлекать кого-то из нас:

— Доча, возьми, это я вам, — и суёт мне в руки три пачки сигарет.

Я беру этот подарок как самое нужное, как драгоценность, хоть и не курю, как навигатор, без которого мы как без воздуха, потому что понимаю, что для этой бабушки с её пенсией эти три пачки – как тот навигатор, и благодарю её горячо. Она, довольная, уходит.

А я смотрю на сигареты и думаю о том, как в первые дни приходили кое-кто из местных – чисто поглазеть на эту заваруху с десятками машин и сотнями людей, Росгвардией, ОМОНом, МЧС и так далее, и как они, посидев здесь, посмотрев на этих ребят, уходили домой, возвращались в той одежде, которая, по их мнению, подходила для работы в лесу, и шли с нашими «лисами». А потом возвращались и шли снова. И несли – картошку, морковь, лук, печенье, все, что было. Везли наших машинами. Как предприниматели доставляли воду, влажные салфетки, всё, что можно. Потому что видели, что мы всё, что можем, отдаём этому поиску.

Великая объединяющая сила человеческого неравнодушия.

NB: Григорий Борисович бы сказал: «Спасибо вам, люди, вы крутые».

Утро третьего дня. Ночь была холодной. Обстановка всё более нервная.

Я беру свой несчастный спальник и ползу куда-нибудь, чтобы поспать. На моём пути – пустая палатка полицейских из патрульно-постовой службы. Мы познакомились вчера, когда я полезла на крышу их полицейского КАМАЗа, чтобы снять сверху штаб. Они ночуют в спортзале школы, скоро будут, «в лавке» на ночь оставались два их сослуживца.

— А можно я у вас тут посплю? – спрашиваю я.

— Конечно, — отзываются они, и с готовностью сгребают в сторону сумки и накидывают мне несколько пенок друг на друга для мягкости и тепла. Я разворачиваю спальник и с блаженным вздохом валюсь на пенки.

Не проходит и получаса, как приезжают 18 уехавших полицейских и подходят к палатке, чтобы закинуть в неё сумки. Двое снаружи шипят:

— Тихо! Там человек спит!

И они тихо-тихо, на цыпочках заходят в палатку и аккуратно ставят свои сумки. Разговаривают рядом с палаткой шёпотом. Потому что каждый здесь – человек, и каждый достоин уважения и заботы.

Я, конечно, не сплю, слушаю это всё и думаю о том, как и когда мы все перестаём на время быть функциями и становимся людьми. Нормальными человеческими людьми… Тут возможно и нарушение иерархии, и падение правил, и самое искреннее и неожиданное, и что угодно ещё.

Потому что тут и есть самая настоящая, самая живая человеческая жизнь.

Шла обратно к штабу, сделала фото: местные женщины вчетвером режут для нас хлеб. Это бесконечное для меня фото о доброте и маленьком подвиге каждого. Даже того, кто просто в 7 утра режет хлеб посреди маленькой глухой деревни, чтобы накрутить бутербродов нескольким сотням незнакомых людей.

Ребята во дворе стоят вокруг следа от детского сапога. Сомнений нет – это действительно след сапожка в невысыхающей грязи. Детей в штабе нет. Стоим вокруг и смотрим. Координаторы негромко что-то обсуждают. Фотографируем, кладём что-то рядом для масштаба. Я не могу оторвать глаз от этого чёткого следа. Я тоже фотографирую его. И, убирая телефон, думаю: не станет ли эта фотография одной из самых страшных в моей жизни? У меня уже есть одна такая. Для человека непосвящённого фото как фото, на снимке нет ни тела, ни чего-либо ещё, но я-то знаю, что она на самом деле означает.

Я в штабе, сюда пришёл местный специалист по лесопосадкам, худощавый дедушка, в серьёзных очках. Он пришёл с идеей и, тыкая в монитор пальцем, излагает её Серёге:

— Так я чего думаю, ёпт. Надо бы пойти по лесным тропинкам, и не просто звать её, а петь ей детские песенки, ёпт. А то её кричат, она махонькая, пугается и прячется, а на песенки она выйдет, как есть выйдет, ёпт.

Я представляю взвод Росгвардии, поющий в лесу детские песенки, и у меня начинает ехать крыша. Я это чувствую отчётливо, почти физически, и, чтобы остановить её движение, говорю Серёге:

— Пусти меня в лес. Я больше не могу сидеть здесь. Я готова идти и петь песенки. Какие угодно. Я даже станцевать готова.

— Я тоже, — сквозь зубы говорит Серёга, глядя на карту.

Я иду получать группу и оборудование, и мы с моей «лисой» выходим в лес.

«Лиса» у меня такая: наша Таня, три местных, парень из Нижнего и МЧСовец на своей волне. Смотрят они на меня кисло: пока я разбиралась с моделью навигатора, которую я держу в руках в первый раз в жизни, мой авторитет упал ниже уровня моря. Строимся, выходим на задачу, и хотя я объяснила, как надо ходить в «лисе», все сразу же начинают идти так, как им представляется правильным. Строимся снова, выравниваемся – через три минуты тот же результат. Строимся ещё раз, я объясняю, почему идти надо именно так, а не по-другому, результат чуть более продолжительный, но всё равно так себе. Тогда я рявкаю:

— А вам принципиально ходить не так, как я говорю, а по-другому?

Теперь мы идём на троечку, конечно, но всё-таки сносно, а я вдруг понимаю, что независимо от возраста и статуса тех, кто в «лисе», мне необходимо быть с ними на ты.

Наша задача – пройти дорогу, крича имя девочки каждые 50 метров, проверить странную постройку, которую видел коптер, просмотреть заброшенную деревню, наклеить ориентировки, опросить местных.

Постройка оказывается чем-то типа беседки с куполом наверху, в которой лежит плоский камень и стоят иконки: здесь молился Серафим Саровский. Мы тщательно осматриваем место: оставляют ли тут еду и есть ли от неё обёртки? Осматриваем песок, и я сразу вижу чёткий след детских пальчиков – ребёнок, собрав пальцы вместе, водил ими по песку. Нас всех прошибает, и мы, свешиваясь с поручней, чтобы не затоптать следы, смотрим, фотографируем. Находим такие же следы вокруг камня. Здесь бывают люди, могут приходить и с детьми, но на всякий случай мы всё это, естественно, фиксируем.

Уже в вечернем тумане выходим в полузаброшенную деревню и осматриваем дома.

Есть ли что-то более жуткое, чем ориентировка на пропавшего ребёнка, наклеенная на наглухо заколоченный ставень заброшенного дома? Это как страшный сон, как кадр из фильма ужасов – в этой закатной, кладбищенской тишине, окрашенной в серо-блёклые цвета туманом, вдруг смотрит яркое детское лицо в красной рамке.

Я не могу на это смотреть и не могу оторвать глаз.

Мы уходим.

Нас никак не эвакуируют с задачи, но мы залезаем на груду сваленных брёвен – кто куда – и смотрим на закат, болтаем, фотографируем. Закат фантастически красивый. Тишина, глушь.

Подтягиваются местные, рассказывают, делятся фантастическими версиями о похищении девочки, связывают её историю с другими.

— Жёны-то у нас не спят ночами, плачут, — говорят они.

И эта мелкая деталь – тоже о масштабе сопереживания. В окрестных деревнях и сёлах не только следят за этой историей, но впустили её в себя.

Нам надоедает ждать, и мы идём в темноте пешком по дороге к штабу, освещая себе путь фонарями.

Услышав наши голоса и увидев фонари, в следующей деревне к нам на дорогу выходит ещё кто-то из местных, мы немного болтаем. У него родственник как раз возит из штаба народ на задачи и с задач. Он в курсе всего. Все в курсе всего, и не знакомые друг другу люди останавливаются и говорят друг с другом, и говорят так, будто давно знакомы и обсуждают что-то недоговоренное вчера, самую важную сейчас для них тему.

Было бы так же, если бы не добровольческое поисковое движение?

Когда мы около 22 часов наконец оказываемся в штабе, я договариваюсь с местными ребятами из моей «лисы», чтобы меня докинули до гостиницы: нам выделили 15 номеров для сна, и после двух ночей с суммарным количеством сна 3,5 часа мне необходимо туда уехать уже с медицинской точки зрения.

Мы едим, я обещаю выйти через пять минут, иду в штаб и собираю свой нехитрый скарб: спальник и рюкзак, вяло машу всем рукой, прошу звонить, «если что», и выкатываюсь на улицу. Там я с кем-то зацепляюсь языком и вдруг краем глаза вижу, как кто-то из наших в оранжевом стремительно бежит в штаб.

На поиске это может означать только одно.

Я бросаю, где стояла, рюкзак и спальник и бегу за ним. Меня подхватывают под руку, и мы мчим к штабу ПСГ «Рысь», где стоит скорая с надписью «Медицина катастроф». Вокруг скорой толпа, дверь кареты настежь открыта, свет вовсю горит, медики стоят на подножке, все смотрят в одну сторону. Я ввинчиваюсь в толпу и замираю.

22.54. Из той стороны, куда все смотрят, бежит девушка, сияя больше фонаря, которым она освещает дорогу, за ней почти бегут ребята, которые нашли Зарину. Первый из них держит на руках живую, настоящую девочку. Мелькает маленькая фигурка в блестящем спасодеяле, голые ножки, грязь на щеке… Дверь скорой захлопывается, и народ, который уже не может сдерживаться (раньше не кричали и не хлопали, чтобы не пугать), начинает аплодировать, кричать, это идёт как волна по штабу; рыдать, обниматься… потом кричать «ура»… потом в небо летят сигнальные ракеты… Мы обнимаемся с парнем из ОМОНа, с девчонкой из другого отряда, с нашими девочками-регистраторами обхватываем друг друга втроём, будто собираемся танцевать ритуальный танец, и вот так рыдаем, по-бабьи, с воем, не сдерживая себя.

— Живая! – сквозь рыдания кричит Юлька. – Умничка, молодец – живая!

Расцепляемся, я, шатаясь, иду дальше, кто-то хлопает меня по плечу, кто-то обнимает, из темноты шагает сияющий Камбоджо.

— ААААААА! – ору я.

— ААААААА! – орёт со мной хором Камбоджо. И хохочет:

— Вот она, радость человеческая, да?

Мы обнимаем друг друга, и он, счастливый, гордо восклицает:

— Как поработали, как поработали-то, а?!!

В этом – всё: и радость победы, и удовлетворённость собой, и главное – счастье быть частью этого удивительного сообщества, одним из сотен людей, спасших эту девочку.

Найденный ребёнок – это не конец работы штаба. Теперь этот бивуак на 800 человек надо разобрать и привести в порядок. Тамада кричит в рупор, что мы не расходимся – необходимо перекидать на место сено, которое вывалили из сеновала, и разобрать только что привезённый душ. Мы собираем вещи, выкидываем мусор, разбираем нашу технику. Бедные девочки регистраторы: сейчас самая для них работа – собирать, убирать, организовывать доставку домой нашим добровольцам, Юля носится охрипшая и сипит на всех. Народ начинает разъезжаться прямо сейчас.

Мне очень стыдно, но я не могу. Я валяюсь на диване в штабной машине и смотрю на это всё. Юля что-то горячо объясняет кому-то рядом, наполовину засунувшись в дверь штабной машины, я смотрю на неё и вдруг вижу, что она потрясающе, невероятно, сказочно красивая. Я решаю, что сейчас самый подходящий момент, чтобы об этом сказать, и вслух пытаюсь сформулировать эту неожиданную мысль (где-то на середине её горячей речи об аккумуляторах), она сбивается, теряется, смотрит на меня и начинает смеяться.

— А теперь мы едем спать, — говорю я и сама не верю.

И мы едем спать.

В четыре утра мы толпой человек в девять сидим на кроватях в лучшем мире номере лучшей на свете гостиницы в посёлке Вознесенское, я держу телефон на громкой связи, там Гриша.

— Понимаете, — говорит он, — через много лет, когда вас уже не будет на свете, этой девочке, возможно, будет семьдесят, а может, восемьдесят, и это случится только потому, что вы все бросили всё и примчались сюда.

И я снова смотрю на них, на эти лица, смотрю, смотрю, чтобы навсегда сохранить их в памяти вот такими…

В 8.30, то есть через три с половиной часа после того как мы угомонились и заснули, в номер врывается Юлька. Она наконец закончила разбирать и убирать штаб и едет домой во Владимир. По дороге она заехала к нам, чтобы забросить кое-что из оборудования, и в режиме пулемётной очереди докладывает Марине выполнение задач и рассказывает нам что-то важное.

Мы с Мариной на соседних кроватях по очереди отвечаем в паузах:

— Угу.

— Ага.

— Гм.

— А.

— Гм.

И так далее.

Юля исчезает, и я, полежав ещё немного, встаю.

Утро в гостинице. За дверью, как слоны, топают сотрудники следственного комитета. Я высовываю злобную физиономию в коридор, но их это, естественно, не смущает.

Натягиваю футболку и шорты и босиком спускаюсь вниз и хожу по солнечному дворику, заставленному полицейскими, журналистскими, нашими и следовательскими машинами. Песок под ногами тёплый, мягкий. Я болтаю по телефону и чувствую внутри себя счастье почти физически.

Захожу в гостиницу – и слышу крик: «Зарина, Зарина!» Я с интересом засовываю свой нос в кабинет ЗАГСа, откуда доносятся эти крики (он в том же здании, что и гостиница). Там сотрудницы на компьютерах смотрят ролики о том, как нашли Зарину, с мокрыми глазами, и я бесцеремонно вваливаюсь в помещение целиком.

Они смотрят на меня так, будто к ним ввалилась кинозвезда, а не нечёсанная и босая я с криво засунутой в шорты майкой.

— Спасибо вам! – говорят они и чуть не плачут.

Спрашивают, жадно слушают, рассказывают, как переживали. Я охотно рассказываю подробности, рассказываю, как ребята из «Рыси» нашли девочку, и они снова:

— Спасибо, ох, спасибо вам!

И я с видом победителя вываливаюсь из ЗАГСа и иду по гостинице в поисках завтрака, нахожу наших, приползаю с ними в столовую…

Веселиться мы начали ещё за завтраком. Откуда-то возникла тема участия персонажей из фильмов и мультфильмов в поисках, и координатор и старшие поисковых групп, перебивая друг друга, кричат на всю столовую о том, как можно применить на поиске черепашек-ниндзя и на какой прочёс ставить робокопа. Координатор Ромео, последние сутки едва ли хоть раз улыбнувшийся, вместе со всеми машет руками, изображает робокопа, хохочет, вытирая слёзы, мы все закатываемся до визга, до истерики. Здоровые, взрослые дядьки. Победители. Каждый умеет спасать, каждый – настоящий мужик, у каждого внутри огонь горит, который освещает его изнутри, но они об этом не догадываются – орут, матерятся на всю столовую, ржут и машут руками, задевая чашки. Пусть. Им можно и нужно.

А я смотрю на них и думаю о том, что мы не только для того чтобы искать и спасать, и даже не только чтобы заражать неравнодушием всех, кто к нам прикасается. Мы, возможно, в первую очередь, для того чтобы показать в этой стране, где человеческая жизнь никогда не была особой ценностью, что жизнь человека – бесценна. И что быть причастным к её спасению – это, возможно, самое потрясающее, что можно пережить в жизни. Это меняет тебя навсегда. Нет, это не отменит проблем на работе и не решит сложности в отношениях, но внутри себя ты будешь знать, что ты там был и что ты сделал всё, что мог, чтобы история закончилась так, как она закончилась. Это не требует сакральных знаний – их можно получить, это несложно, не требует сверхъестественной силы духа, нужно только одно: встать и приехать.

И всё.

Дорога домой на машинах заняла 9,5 часов. Примерно 5 из них мы хохотали. До слёз, до истерик, закатываясь, как ненормальные, над действительно смешным и полной чушью. Говорили – о поисках, об отряде, о жизни вообще – и снова закатывались в очередной смеховой истерике. Как только на трассе пробивался интернет и сотовая связь, у меня начинали звонить и пищать телефоны, и я жонглировала ими всю дорогу, давала по телефону комментарии, выходила в прямые эфиры, снимала, отправляла фото и видео в СМИ, договаривалась о съёмках и материалах. На исходе третьего часа этой дискотеки ребята начали поглядывать на меня с уважением – я только успевала перекидывать подключение беспроводных наушников на разные телефоны, пока их не заглючило окончательно, и по очереди подключать телефоны к зарядке…

Свистел ветер, за окном светило солнце, мелькали леса и городки, потом на дорогу опустился красный закат, взошла алая половинка луны, уже не зловещая, как вчера, а просто красивая, а мы, смеясь и разговаривая всерьёз, в один из самых счастливых дней в нашей жизни ехали домой.

PS: пешие поисковые группы на поиске Зарины прошли 4781,47 км, суммарно треки групп поиска, включая борта авиации, квадроциклы, дроны и машины, по которым у нас есть данные, составили 5439,04 км.

Источник — Поисковый отряд «Лиза Алерт»