Олеся дает интервью на камеры и, стараясь держаться спокойно, рассказывает, что произошло. В это время юрист подходит к правозащитнице и что-то тихонько шепчет на ухо. Мария Эрмель меняется в лице: видно, что новости плохие.
У Олеси тугоухость четвертой степени: она полностью глуха на правое ухо, в левом слух сохранен на 20%. Слышать она может только при помощи слухового аппарата, если ей говорят громко и отчетливо. Мария повторяет ей еще раз то, что мы все уже слышали: «Олеся, слушание перенесли на 1 апреля. Судья заболела». Олеся смотрит на нее несколько секунд и начинает рыдать. «А как же дети?» – единственный вопрос, который она задает.
Мария Эрмель и Олеся
Два месяца назад, 14 января, Олеся Уткина всю ночь не спала: двухлетний Кирилл капризничал до пяти утра. В шесть маме надо было вставать на ингаляцию: у Кирилла орфанное заболевание и обязательные процедуры несколько раз в сутки. Сделав все необходимое, покормив сына, Олеся стала поднимать в садик старшую дочь Дашу. Заметила, что дочка горячая, градусник показал выше 38,5. Садик отменили, Даша позавтракала, легла в кровать. Мама спустилась к соседям на этаж ниже и попросила помочь вызвать педиатра. И легла поспать рядом с дочкой, как та и просила. Педиатр должна была прийти в промежутке с 9 до 11. Было время немного отдохнуть.
Накануне Кирилл сломал мамин слуховой аппарат. Новый был заказан, но привезли его только 17-го числа. Уставшая за ночь и без аппарата Олеся звонка по телефону и стука в дверь пришедшей по вызову педиатра не услышала. Зато его услышали соседи Шибаевы, проживающие в той же квартире в двух других приватизированных комнатах. Они вышли к врачу. После нескольких минут общения с ними педиатр вызвала инспектора по делам несовершеннолетних, а та позвонила в опеку округа «Сосновское».
Здесь надо заметить, что это первый и последний раз, когда соседи фактически проявили себя в истории: в последующие недели встретиться с ними не довелось ни юристу Олеси, ни журналистам. Когда мы были у Олеси дома, на стук в комнаты никто не отвечал и дверей не открыл. Комментариев соседей получить не удалось.
Отношения друг с другом у жильцов трехкомнатной квартиры не сложились давно, взаимное недовольство копилось несколько лет. Раньше еще в одной комнате жили другие люди, но, по словам Олеси, Шибаевы их выжили. Дело оставалось за малым: получить третью комнату в трехкомнатной квартире:
– У них были виды на эту квартиру давным-давно. С предыдущими соседями у них уже были скандалы, неоднократно доходило до драк. Геннадий Шибаев очень любит ходить по квартире по утрам в тапочках и трусах, несмотря на то, что у меня маленький ребенок, а тут так дядя ходит. Они привыкли жить в отдельной квартире, я с детьми им мешаю. Комната находится в найме, у меня была большая задолженность по квартплате, и получается прямая дорога: отобрать детей и выселить.
По словам Олеси, приехавшие представители опеки начали стучаться и ломать дверь. Пятилетняя Даша пододвинула стульчик, впустила людей и растолкала маму: «Там тети пришли». Без слухового аппарата и при большом количестве чужих людей Олеся растерялась. Из-за травмы уха при повышенном волнении у нее поднимается внутричерепное давление и резко усиливается шум в ушах, из-за чего труднее ориентироваться в обстановке и том, что ей говорят. Она стала показывать сломанный слуховой аппарат, искать бумагу с ручкой, чтобы ей могли написать, что случилось.
– Инспектор по делам несовершеннолетних с порога стала кричать: «Доигралась, допрыгалась, детей мы забираем! Тебе я ничего объяснять не буду, ты все придумываешь и придуриваешься». Ничего она мне писать не стала, только рукой махнула.
Что же опасно для жизни и здоровья
После несостоявшегося суда мы поехали к Олесе домой. И сейчас я оглядываю комнату, стараясь понять, что в ней «опасного для жизни и здоровья ребенка» увидели представители службы опеки. 17-метровая комната Олеси вся увешана фотографиями детей, на полках игрушки. У каждого из детей своя отдельная кроватка. Есть стол для учебы, небольшой уголок для игр. Есть маленький коридорчик для верхней одежды и обуви. Да, 17 метров – это не отдельная квартира. Но ни антисанитарии, ни бардака, ни затхлого воздуха или грязи, словом, условий проживания, угрожающих жизни и здоровью детей, мы не увидели. А именно к 77-й статье апеллирует опека, требуя лишить маму ее родительских прав. При этом какие-либо комментарии представители опеки округа «Сосновское» дать отказались.
Плюс к бытовым условиям в течение последних недель рефреном звучали обвинения Олеси в систематическом употреблении алкоголя и опьянении в тот день, когда пришел участковый педиатр. Правозащитница Мария Эрмель за два месяца практически ежедневного общения с Олесей ни разу не видела, чтобы та выпивала или «хотя бы посмотрела в сторону спиртного, у нее все мысли только о детях».
Нарколог дважды за это время выписывал справку, что алкогольной или наркотической зависимости у Олеси нет. Вопрос, почему дети в таком случае до сих пор остаются в государственных учреждениях и без мамы, остается открытым.
Мария Эрмель на него отвечает так:
– Сейчас, я думаю, опека этим занимается, потому что уже не может отступить назад. Это единственное, что может быть. Я могу сейчас вам всем сказать, что вы находитесь в состоянии алкогольного опьянения. И что? Давайте сейчас вызовем полицию и составим акт на эту тему. Если наши официальные лица говорят, что кто-либо находится в состоянии алкогольного опьянения, этому должно быть доказательство: мы живем в правовом государстве. Если у нас нет ни отказа от освидетельствования, ни самого освидетельствования, это означает, что человек был трезв. Значит, основания для изъятия ребенка не было. Что подтверждает нарколог, к которому она по настоянию опеки обратилась 15 января и сдала алкотест.
Мария Эрмель
Анастасия Черникова, юрист ассоциации «Ребенок дома», представляющая интересы Олеси, также комментирует юридическую сторону вопроса:
– Дело проходит по 77-й статье Семейного кодекса (нахождение ребенка в ситуации, угрожающей жизни и здоровью). Проблема этой статьи в том, что правоприменительный орган, в данном случае орган опеки, сам решает, является ли эта ситуация опасной для жизни и здоровья. У нас есть постановление Пленума Верховного Суда, разрешающее вопрос, что же является опасным. Ни по одному из критериев Олеся не подходит под возможность для органов опеки отобрать детей. Детей голодом не морили, ребенок заболел, она вызвала врача, она сделала все, чтобы помочь своим детям. И если органы опеки ссылаются на систематическое употребление алкогольных напитков, то ни одного освидетельствования не было, в том числе 14 января, когда было отобрание детей. Ее отправили тогда в полицию, сняли отпечатки пальцев, но освидетельствования не было. Да, у Олеси тяжелое материальное положение. Но за это время она сама частично погасила квартплату из тех денег, что откладывала на новый слуховой аппарат.
Анастасия Черникова
Олеся с юристом уже подали административный иск об оспаривании постановления об отобрании детей и обратились за обеспечительными мерами о немедленной передаче детей матери. Также подадут еще один иск о клевете, где ответчиком будет выступать орган опеки и попечительства.
Она не идеальна, но хочет быть со своими детьми
В январе к истории подключалась Светлана Юрьевна Агапитова, уполномоченный по правам ребенка в Петербурге. Она выступила инициатором встречи в Комитете по социальной политике всех заинтересованных сторон от воспитателей детского сада, в который ходила старшая дочка, до представителей опеки и юристов. Собрание прошло 21 февраля.
– И на этом собрании мы договорились, что опека тоже будет писать ходатайство о немедленной передаче детей с условием проживания в антикризисной квартире. Но, насколько я знаю, опека такого ходатайства не написала, – говорит Мария Эрмель.
Дополнительно к исковым заявлениям в адрес опеки представители Олеси параллельно пробуют еще один вариант возвращения детей из детских учреждений в домашние условия: сделать бабушку, маму Олеси, опекуном. После подачи официального заявления опека приезжала домой к бабушке и в течение пяти часов составляла акт о пригодности жилплощади для проживания детей (которые до этого и так довольно часто жили у бабушки в течение года и на летних каникулах). Бабушкина квартира самая обычная, с коврами на стенах и на полу. Официальные лица нашли это помещение недостаточно подходящим. Но не написали отказ, а предложили в определенные сроки «устранить недочеты».
Помочь привести квартиру в подходящий вид вызвались читатели аккаунтов Марии Эрмель, которая оперативно освещает все новости этой истории у себя в блоге. Под соответствующим постом сразу появились комментарии:
– Может, как-то можно быстро бабушкино жилье выправить? Ремонт, мебель? У меня кровать есть, можно ведь насобирать!
– Мы с мужем готовы принять участие. Думаю, еще найдутся желающие помочь делом.
– Могу клеить и стены, и потолок.
В течение последних дней волонтеры дружно «устраняли» и ремонтировали, чтобы успеть до 13 марта, до истечения срока заявления, представить квартиру опеке в новом виде. Пока что это ближайший и самый «рабочий» вариант по быстрому возвращению детей в семью. (13 марта службы опеки согласились передать детей бабушке. – Прим. ред.)
Помимо этого, фонд «Дети ждут» одним из первых отреагировал на эту историю и сразу же согласился предоставить антикризисную квартиру на период рассмотрения спора и не только, чтобы поддержать Олесю.
Алена Логутова, исполнительный директор фонда «Дети ждут», рассказывает об одном из проектов – приюте «Мама рядом», который занимается помощью женщинам, у которых уже есть дети, и либо есть угроза изъятия, либо они не справляются, им нужна помощь.
Алена Логутова
– Мы можем взять Олесю в наш приют. Она не идеальная мама, мы все это прекрасно понимаем, но идеальных людей не существует. Для нас самое главное – что у Олеси есть привязанность к детям, она взаимная: дети тоже любят ее. Мы считаем, что ради этой привязанности есть смысл использовать все шансы. Наш приют работает уже пять лет, показывает очень хорошие результаты. Мы были готовы принять Олесю сразу же, чтобы дети не попали в детские учреждения. Но нам отказали. Это юридически непростая схема: сейчас уже должно быть достигнуто четырехстороннее соглашение между опекой округа «Остров декабристов», на чьей территории находятся дети, опекой округа «Сосновское», подавшей иск, нами и Олесей. Но мы даже не вступили в переговоры с опекой на эту тему: им, видно, не до этого. Мы считаем, что все могут совершить ошибку. Органы опеки в том числе. И, конечно, много изъятий происходит по делу. Но если мы здесь видим такое рвение матери быть со своими детьми и оно подкреплено действиями, это не просто какие-то разговоры, то, конечно, мы считаем, что ее нужно поддержать. Ради детей.
Для каждой мамы, попадающей в этот приют, устанавливается план индивидуальной помощи. Проживание временное. Основная цель: чтобы женщина при помощи специалистов фонда приняла меры и взяла ответственность за свою жизнь и жизнь своих детей на себя.
А детям уже сказали, что их оттуда никто не заберет
Что в эти недели происходит с самими детьми, пока взрослые не могут договориться? Во-первых, фотографии Кирилла и Даши несколько недель назад появились в базе детей для усыновления. Юридически все законно, несмотря на то, что нет официального решения суда о лишении Олеси родительских прав: отобранные по 77-й статье с первого дня считаются оставшимися без попечения родителей и могут быть размещены в федеральной базе. В графике посещения детей есть два незнакомых Олесе человека, которые могут к ним приходить. Сотрудники детского дома объяснили Олесе, что, «значит, кто-то хочет уже их забрать».
Во-вторых, важно понимать, что значит сухой глагол «изъяли» на человеческом языке. 14 января, пока Олеся несколько часов сидела в отделении полиции, опека оформила акт, и детей, не дав попрощаться с мамой, увезли в социальное отделение 5-й городской больницы. До 20-х чисел февраля они находились там, Олеся жила с ними. Одновременно пыталась сориентироваться, что дальше делать и к кому обратиться (именно в эти дни она связалась с Марией Эрмель). Затем, несмотря на просьбы юриста, правозащитников и матери, детей перевели из детской больницы в специализированные учреждения.
Пятилетнюю Дашу – в детский дом, двухлетнего Кирилла – в дом ребенка. То есть разлучили не только с мамой, но и друг с другом, дополнительно травмировав. По словам Марии Эрмель, обычно детей стараются оставить вместе. В этом случае не сработало.
Олеся ездит к детям каждый день, но находиться с ними может только в часы посещения.
Каждый день она забирает домой детские рисунки. Чаще всего на них нарисован дом. Каждый день дети плачут и кричат: «Мамочка, забери меня». Даша все время задает вопросы: «Мамочка, когда ты меня заберешь? Мамочка, почему мы здесь?»
– Я детям не вру. Я объяснила им, что происходит. Дарье и сами воспитатели, и дети сказали, что это детский дом и отсюда их вряд ли кто заберет. Я Даше сказала: «Даже об этом не думай! Мамочка делает все, чтобы тебя забрать!» И вот мы считали денечки. Каждый день, когда я к ней приезжаю, она констатирует: «Мамочка, осталось пять дней», «Мамочка, осталось три дня». Я не знаю, как я к ней поеду, так как оставался всего один денечек. Она меня каждый раз за ноги хватает, не отпускает. Мне очень тяжело без них. Я не могу подобрать слова от происходящего. Мы всегда вместе, я, Кирюша, Даша. А вчера, знаете, она что сказала? «Мамочка, я все понимаю, такова жизнь».
Что происходит с ребенком, резко оставшимся без мамы и оказавшимся в детском учреждении, рассказывает Татьяна Дорофеева, ведущий специалист службы поддержки благотворительного фонда «Дети ждут»:
– Ребенок приобретает опыт жесткого горя. Это называется «острая реакция потери», при которой ребенок может понять, что он потерял все, быть дезориентированным длительное время или навсегда потерять доверие к взрослым, находиться в состоянии замороженных чувств. Формально этого может быть не видно: он может выполнять все, что говорят взрослые. Но реально он уходит глубоко в себя и понимает, что никто в этом мире не может ему помочь и поддержать.
Если его изымают из жестких условий, например, он жил в подвале, его обижали, это будет для него спасением. Если условия были мало-мальски ребенку понятны, последовательны, терпимы, он имел хорошую связь с мамой, то это для него похоже на крах мира, на эмоциональную смерть. Возвращать из этого состояния его придется очень долго. Это как острая автокатастрофа. Он потом будет долгое время строить доверие к людям и в том числе к маме. Потому что он оказался беззащитен, беспомощен, оказался в таких сложных условиях и мама его не смогла защитить.
Это серьезный стресс для ребенка, который оборачивается задержкой психологического развития, болезнью вплоть до смерти. Если это тяжелобольной ребенок, его хроническое заболевание может резко ухудшиться. Он может перестать поправляться, радоваться миру и впасть в глубочайшую депрессию. Он может терять чувствительность и причинять себе травмы, может не реагировать на других людей. Он может бессознательно стремиться не быть на этом свете, потому что он потерял поддержку.
Совпадает ли с таким подходом видение сотрудников тех учреждений, где сейчас находятся дети, неизвестно.
Но, по словам Олеси, она слышала, как на вопрос Даши «Когда меня заберут?» воспитательница ответила: «Ты с ума сошла? Никто тебя отсюда не заберет!»
***
Что мы имеем в сухом остатке? Конфликт, в котором все участники заявляют о том, что выступают в интересах детей:
– мама Олеся Уткина, инвалид по слуху, воспитывающая их одна, которая каждый день ездит к детям, прошла все требующиеся тесты, получила заключения нарколога и готова жить на сопровождении и в контакте с благотворительной организацией; мама дает комментарии, выходит на контакт, приглашает в квартиру;
– фонд «Дети ждут», предлагающий проживание Олесе с двумя детьми в антикризисной квартире и индивидуальный план поддержки; дают комментарии, выходят на контакт;
– ассоциация «Ребенок дома» во главе с ее президентом, предоставившие юриста и выступающие в качестве защиты ответчика; дают комментарии, выходят на контакт;
– опека округа «Сосновское», в течение 5 часов после прихода изъявшая детей у матери без освидетельствования и требующая лишения матери ее родительских прав; от комментариев отказались;
– Татьяна и Геннадий Шибаевы, прописанные и проживающие в одной с Олесей квартире, говорившие с опекой и, по всей вероятности, поднявшие тему «антисанитарных условий и алкогольного опьянения матери»; ни встретиться с ними, ни поговорить не удалось ни журналистам, ни правозащитникам.
Есть бабушка, готовая стать опекуном, и волонтеры, готовые ей в этом помочь. Есть фонд, готовый оказать поддержку. Есть петиция, которую на данный момент подписало больше 27 тысяч человек. Есть мама, готовая бороться за своих детей. И есть два маленьких и ничего не понимающих ребенка, до сих пор находящиеся в казенных детских учреждениях.
Нет требуемого законом освидетельствования опьянения. Нет незаинтересованных свидетелей обвинения. Нет ответа на вопрос: «Почему так происходит?»
Фото: Артем Лешко