«Ты шпион королевы Англии?» — спрашивали дети. И приходили слушать мои истории

Мак Барнет

В поисках драгоценностей

Я понял, что хочу писать для детей, когда учился в университете. Я специализировался на изучении литературы, особенно поэзии, особенно очень сложной поэзии, особенно средневековой скандинавской куртуазной поэзии. <…>

А летом, когда у меня были каникулы, я работал воспитателем в лагере. Это был спортивный лагерь для детей четырех-шести лет в Беркли, штат Калифорния. Мне всегда поручали четырехлеток — им требуется больше всего внимания, никто другой просто не хотел с ними возиться. А мне нравилось. К тому же мы подходили друг другу: четырехлетки ведь на самом деле невеликие спортсмены. Ну и я тоже. 

Типичное утро проходило так: тренер по футболу расставлял на поле какие-то конусы и показывал, как обводить вокруг них футбольный мяч. Первый ребенок немедленно спотыкался о мяч, падал, стукался о конус и ревел. Тренер свистел в свой свисток и бежал поднимать упавшего. После безуспешных попыток успокоить ребенка — «Ничего страшного, надо пробовать опять, главное — не сдаваться!» — тренер разводил руками и посылал его отдохнуть в тенечке под ближайшим раскидистым деревом, где уже сидел я. (На солнце летом жарко.) 

Постепенно к нам присоединялось еще несколько потных, измученных четырехлеток, чьи заветные мечты стать профессиональными футболистами только что разбились вдребезги. И тогда я начинал свой рассказ. 

Первые истории я сочинял на ходу примерно по такой схеме: в пятницу, вернувшись домой после изнурительной рабочей недели, которую я провел под раскидистым деревом, пока дети усиленно занимались спортом, я решил расслабиться — принять ванну.

Королева просила, чтобы я помог их вернуть. Я, разумеется, немедленно закрутил кран — и пустился в приключения. Я разъезжал по всему свету, вступал в схватки с ягуарами, а однажды корабль, на котором я плыл, взлетел на воздух, но в последнюю секунду я успел выпрыгнуть за борт. Добыв наконец королевские драгоценности, я возвратился в летний лагерь как раз к утру понедельника. Каждую историю я разбивал на короткие эпизоды, прерываясь в какой-нибудь особенно интригующий момент, — так я заполнял время между спортивными занятиями и развлекал воспитанников в обед. 

А потом началось странное. Ко мне подходили дети — я их даже не знал, они были из других отрядов — и спрашивали: 

— Ты Мак Барнет, да? 

— Да. 

— Значит, ты шпион королевы Англии, да? 

Я на автомате отвечал: 

— Да. 

И детей, которые приходили меня послушать, становилось все больше. Не знаю, почему я тогда не признался, что я не шпион, а всего лишь сочиняю истории. Если честно, мне это даже в голову не пришло. Не хотелось говорить правду. И, наверное, я догадывался, что в глубине души детям тоже этого не хотелось. Мы с ними как бы заключили сделку, которую все писатели заключают со своими читателями. 

Писатель говорит читателю: «Я сейчас буду врать». А читатель писателю: «О, класс, а я буду верить». Сэмюэл Кольридж, великий английский поэт-романтик и критик, называл это «добровольным отказом от неверия». А дети в таких случаях говорят «как будто». И просто верят. 

«Дыни захватят наш лагерь»

У меня в отряде была девочка по имени Райли. Каждый день мама давала ей с собой обед, в котором обязательно было что-нибудь полезное — фрукты или ломтик дыни; и каждый день Райли выбрасывала эти полезности в заросли плюща рядом с нашей обеденной зоной, а пудинг съедала. 

Проследив раза два-три за процессом, я понял, что должен вмешаться и сказать Райли, чтобы она больше так не делала, — в конце концов, я ответственное лицо, это моя работа. И на следующий день, когда Райли направилась к плющу с куском дыни в руке, я вмешался.

— Райли, — сказал я, — не бросай дыню в плющ. 

Теперь я выполнил свой долг и был доволен. 

— А почему? — спросила Райли. 

Этого я не ожидал. Подумав пару секунд, я ответил: 

— Потому что, если ты бросишь ее в плющ, семена разлетятся в разные стороны, и скоро дыни захватят весь наш лагерь. 

Райли помотала головой: 

— Не захватят. 

«Нет? — подумал я про себя. — Точно?» 

И вот в пятницу, в последний день смены, я встал пораньше, что в моем случае следовало расценивать как подвиг, зашел в супермаркет и купил самую гигантскую дыню, какую смог отыскать. В лагере я сразу направился к нашей обеденной зоне и спрятал дыню в зарослях плюща. В обед я невозмутимо спросил: 

— Эй, Райли, ты не хочешь проверить, что там с дыней, которую ты выбросила в плющ? 

Райли окинула меня строгим взглядом, я окинул ее таким же взглядом, и она отправилась проверять. Несколько секунд Райли медленно шла вдоль плюща, всматриваясь, и вдруг замерла. Глаза у нее округлились. А потом она перегнулась вперед, выпутала из плюща исполинскую дыню и победно подняла над собой: 

— Смотрите! — И весь мой отряд ринулся к ней. Это был такой фурор, что любо-дорого. 

— Ух ты, Райли, кру-у-уть! 

— Ничего себе! 

— Райли, у тебя получилось!!! (Ясно, что, не будь это последний день смены, моя дынная история должна была неминуемо привести к тому, что и остальные дети принялись бы выбрасывать свои полезности в плющ. Вывод: уже тогда дидактический потенциал моих историй был мне неинтересен.) 

Неожиданно повисла пауза, и кто-то из детей спросил: 

— А почему на дыне наклейка из супермаркета? 

Весь отряд смотрел на меня очень скептически. И снова за пару секунд я нашел достойный ответ: 

— Потому же, почему я всегда вам говорю: ребята, выбрасывайте наклейки в мусорное ведро! Каждая маленькая бумажка разрушает красоту нашей природы. 

И дети закивали, соглашаясь, что да, это правильно. Хорошо я объяснил. Остальную часть дня, куда бы мы ни пошли, Райли гордо несла свою дыню (размером больше ее головы) перед собой, как драгоценный магический предмет. Дыня и была магическим предметом! 

Это трудно объяснить, но я попробую: Райли знала, что на самом деле она не могла, конечно, вырастить эту дыню за три дня. Но Райли верила, что она ее вырастила. Как будто вырастила. И мы все верили. Вера Райли была так сильна, что к концу дня я и сам поверил. 

Дом Шерлока Холмса

«Как будто». Какая прекрасная формула активной вовлеченности, без которой не работает художественный вымысел! Чаще всего эти слова звучат, когда дети договариваются об условиях игры. Да, это притворство, но притворство искреннее и от всей души. Новый мир проговаривается вслух — и тут же начинает существовать: 

«Давайте играть в семью, как будто я мама, а ты папа. А Джефф — наша собака. Стол как будто наш дом, а вон тот коврик — большой-пребольшой бассейн. И у нас есть семейный бизнес: киоск хот-догов. А вилки пускай будут хот-доги». Вот так: раз — и роли переменились, и все вокруг стало по-другому. Предметы трансформировались. Реальность преобразилась просто потому, что все согласны в это верить. 

Некоторые из этих правил присущи всему жанру или литературной традиции, другие относятся только к данной конкретной истории. 

В этой истории животные умеют говорить, но никто не умеет колдовать. В этой истории люди колдуют, а животные не разговаривают. А тут инопланетяне живут среди людей, и никто этого не замечает. В этой истории не свершилась Французская революция. А в этой все как на самом деле, только можно читать мысли главного героя. Эта история изложена в диалогах, но мы не знаем, кто с кем разговаривает, — чтобы понять происходящее, нужно вычислить, где чья реплика. Читатель должен изучить правила и согласиться с ними, чтобы играть в игру. 

Когда мы читаем, мы соглашаемся верить. Нас никто не обманывает, никто не гипнотизирует. Мы сами, внутри себя, принимаем такое решение. И верим в свое «как будто». Мы понимаем, что в книге действуют персонажи, а не настоящие люди, но испытываем к ним настоящие чувства. Мы знаем, что описанные события никогда не происходили, но нам не терпится узнать, что будет дальше. 

И когда взрослые люди фотографируются на фоне лондонского дома Шерлока Холмса, 221B по Бейкер- стрит, — на котором висит мемориальная доска, установленная в 1990 году, и который находится между домами 237 и 241, — они тоже верят. И неважно, что Шерлок Холмс — вымышленный персонаж и что вообще-то номер 221 не встает между 237 и 241 (я дважды проверял свои расчеты!). Но они верят. Как и поклонники «Улисса», которые едут в Дублин, чтобы в июне, непременно шестнадцатого числа, повторить маршрут Леопольда Блума. Или как читатель, который говорит о персонажах любимой книжной серии: «Я уже с ними сроднился!» Или как другой читатель, который грустит, закрывая дочитанный роман: «Жалко, что уже всё. Я буду скучать по этому миру». 

Так что и для нас, взрослых, чтение — такая же игра. Просто детям она дается легче. 

Фото: pexels.com