Небольшая двухкомнатная квартира на цокольном этаже многоэтажки. Здесь тепло, вкусно кормят, а главное – всегда рядом любящие мама и папа. Это дом голубоглазого малыша. Он весело смеется, бодро бегает по маленькой кухне, разбрасывает сушки, разбивает кружку, а мама берет его на руки, обнимает и целует.
Его родителям такая счастливая жизнь только снилась. Сергей Крокодилов и Наталья Омельяненко выросли без любви, заботы и мудрых советов самых близких. Их домом была специальная коррекционная школа-интернат для слепых и слабовидящих детей в небольшом городе Артеме в Приморском крае. С раннего детства воспитатели объясняли им, что их жизнь не будет легкой.
«Нас не учили любить родителей»
– Из дома ребенка меня определили в детдом, а потом в школу-интернат для слепых и слабовидящих. Попала я туда из-за косоглазия и небольших проблем со зрением. В этой спецшколе был окулист, благодаря ей мне сделали несколько операций, и теперь со мной все в порядке.
В третьем классе я не потянула математику, и меня перевели во вспомогательный класс. Дети у нас учились разные, в том числе буйные, с психическими проблемами, но я могла найти общий язык даже с самыми агрессивными. Сейчас мы с Сережей частенько ездим в интернат в гости, меня новым воспитанникам до сих пор в пример ставят.
Я всегда была покладистой, поэтому учителя и воспитатели меня любили. Да и вообще ко всем относились хорошо: никто над нами не издевался, не избивал, только если сильно вредничаешь, тапочком под зад дадут.
С раннего детства воспитатели и учителя объясняли, что наша жизнь не будет легкой, и как она сложится, зависит от нас.
Есть одноклассники, которые в тюрьмах сидят, одного убили, другой из окна выпрыгнул, хоронили его всем интернатом. Был он абсолютно слепым мальчиком, но очень талантливым, играл на разных инструментах. Вот на тех похоронах и закрутились наши отношения с Сережей.
Знакомы-то мы давно, выросли в одном интернате, только он на шесть лет меня старше. Было мне интересно, какую он во Владивостоке квартиру получил, десять лет ее добивался. Но ему как ни позвонишь, он в лагерях с детьми, с волонтерами на мероприятиях – все время где-то мотался.
– А я был конфликтным в школе, потому что замечал много несправедливости, – вклинивается в разговор Сергей. – Государство выделяет на каждого воспитанника деньги на школьные принадлежности, одежду, а мы вынуждены были тратить на это свои сбережения с «книжки». При этом мы видели, что склад завален, а выдавали каждому только по две вещички. Куда девалось остальное? Не знаю. Может, продавали.
Была у нас психиатр, которая страшно не любила детей, многим жизнь испортила: приписывая заболевания, отправляла воспитанников в психбольницы. Я в школу пошел в 7 лет с диагнозом «миопия высокой степени» и «дебильность» под вопросом. Но позднее, слава Богу, последний диагноз сняли.
В интернате принуждают искать родственников, делают детей дураками, в том числе чтобы не давать квартиры после выпуска. На всех не наберешься.
– Действительно, много было манипуляций, – добавляет Наташа. – Вот хочешь ты потратить определенную сумму с книжки, социальный педагог пишет своей рукой разрешение о том, что такой-то воспитанник снимает такую-то сумму, а потом несколько нулей приписывает и снимает.
У меня не было склонности транжирить. Вот только я была единственной девочкой из нашей группы, которая проколола уши в салоне и купила золотые сережки. Насмотрелась, как другие мучились с воспаленными от бижутерии ушами.
В бытовом плане мы были довольно приспособленные. Многое делали сами: белили, красили, стирали, сажали огород. Воспитательница научила меня вязать, так я зимой спиц из рук не выпускала. Каждое утром перед завтраком мы мыли пол в спальне, заправляли кровати, а сейчас это делает няня – детей эксплуатировать нельзя.
Теперь так много говорят про социальную адаптацию, но при таком подходе дадут выпускнику квартиру, а он ее даже убрать не сможет.
В то же время мы многого боялись, так как в домашней обстановке бывали не часто. Меня очень пугала кипящая на плите кастрюля: казалось, что вот-вот взорвется. В 12 лет впервые увидела фен. К нам в интернат парикмахеры пришли – когда мне волосы начали сушить, подскочила, очень испугалась. Некоторые боялись холодильника, тоже потому, что редко сталкивались с бытовыми приборами.
В целом у нас было хорошее детство. За лето умудрялись побывать в трех детских лагерях, постоянно ездили на море, бывали на разных праздниках, концертах. Иногда меня с любимой подругой Светой забирала к себе на лето воспитательница.
– И у меня была любимая учительница, у которой я тоже жил летом, – добавляет Сергей, – Очень хотел навсегда у нее остаться, но ей было уже больше 60 лет, меня бы никто не отдал. Она была моим самым близким человеком, жалела, и в то же время верила, видела потенциал.
Обиднее всего мне в детстве было, если большинство детей забирали на каникулы, а я оставался в интернате, хоть волком вой. Это самое горькое.
А самое приятное воспоминание – Новый год! Всегда был большой праздник с Дедом Морозом, Снегурочкой, много вкусной еды, несколько подарков каждому.
Родственники вспомнили обо мне, когда захотели расширить жилье
Меня один раз забирали в приемную семью в раннем детстве, но вернули. Слава Богу, я этого не помню. Конечно, я мечтал найти маму, каждый сирота думает об этом. Я хотел увидеть ее, посмотреть в глаза, понять, что это за человек.
Родственники сами объявились, когда я учился в 4-м классе: приехала родная сестра отца тетя Оля. Она рассказала, что когда я родился, отец еще был несовершеннолетним, жили они в съемной квартире. Уже была моя старшая сестра, и меня побоялись не потянуть. Хотя позже я выяснил, что моя бабушка по матери работала в рыболовстве, хорошо зарабатывала. Вот эта бабушка и настояла на том, чтобы им попробовать взять меня к себе. Забрали на две недели, после которых я сам попросился назад в интернат. Я увидел, как сильно они любили сестру, а меня нет.
Тетка предупреждала, что хороших впечатлений от встречи с матерью у меня не будет. Так и вышло. Мать обходила комнату, где я спал, чтобы только меня не видеть. У нее не было никаких теплых чувств ко мне. Позже узнал, что родственники вспомнили обо мне, потому что надеялись расширить жилье, забрав ребенка из детдома.
Сейчас в «Одноклассниках» мать заходит иногда ко мне на страницу, но ничего не пишет, видимо стесняется спросить, как дела. Сестру любит, с внуками возится, пишет статус: «Я самая счастливая бабушка на свете». Я не хочу, чтобы она со мной говорила. Оправдываться бесполезно, я никогда ее не прощу. И в интернате нам говорили: «Вы одни на свете, любите самих себя».
– И я очень жалею, что встретилась с родственниками. Если бы знала, чем все обернется, никогда бы никого искать не стала, – с сожалением говорит Наташа. – Мне было 16 лет, когда девочка из группы нашла родню. Я смотрела из окна комнаты, как к ней приезжают на машине, и плакала.
Социальный педагог предложила попробовать найти моих родителей. В личном деле был адрес матери, и я написала ей письмо. Почти не помню, о чем я ей рассказывала, но точно написала, что хочу ее увидеть. Через две недели воспитательница сказала, что пока я была на прогулке, мне звонила сестра. Сначала я подумала, что это шутка такая, как раз был День смеха, 1 апреля. Сестра обещала перезвонить на следующий день. Я всю ночь плохо спала. Снилось, что она мне звонит, а я плохо слышу, не могу разобрать, что она говорит. Помню, как обняла сестру при встрече, радовалась, что родная кровиночка моя нашлась. Лена старше меня на 14 лет, у нее тогда уже была дочка-первоклассница, и я поехала к ним на две недели.
При первой же встрече с матерью я захотела вернуться в интернат. Потянулась ее обнять, а она меня оттолкнула и грубо спросила: «А ты кто такая?»
У меня внутри все оборвалось. «Бабушка, ты что, дура? Это твоя дочь», – внучка ей подсказала. Мать так свысока на меня смотрела, о чем-то расспрашивала.
Со слов сестры, я родилась недоношенной и больной, поэтому главврач роддома настояла, чтобы мать меня не забирала – все равно умру. Однако в моей медицинской карте не было никаких страшных диагнозов. Позже отец рассказал, что мать никогда меня не хотела, она перетягивала живот, пила таблетки, когда была беременная. Отец хорошо помнил, как пришел в роддом, а мать вручила ему отказной лист. «Ты носила ребенка под сердцем, решай сама», – вот что он ей сказал. Родители отца погибли на войне, он сам сирота, не понаслышке знал, каково это. Никогда не смогу понять, как он мог так равнодушно принять такой жесткий поступок матери. Отец умер в этом году. Мне не жаль – я ему была не нужна.
Отец с матерью прожили вместе 40 лет, не расписывались, постоянно ругались. Но они не были пьяницами, ходили в море, хорошо зарабатывали. Если бы меня бросили алкоголики, это было бы легче принять.
Я много раз оставалась наедине с матерью и всегда чувствовала себя не в своей тарелке. Чужие люди ко мне относятся намного лучше, чем она. Как-то раз мы с сестрой ругались, мать вмешалась, и меня как прорвало, высказала ей все. Она ответила: «Ты – нежеланный ребенок, я всю жизнь тебя ненавижу!»
Сестра тоже меня предала, использовала в корыстных целях. Попросила оформить кредит для нее, я, наивная, согласилась, думала, она будет его сама выплачивать. Я сдаю свою гостинку и теперь арендную плату отдаю за этот долг.
«После выпуска 10 лет скитался без жилья»
– Вот эту квартиру, где мы сейчас, я получил с большим скандалом и с помощью дорогого адвоката, которого мне посоветовали в ФСБ. А после выпуска 10 лет скитался, – рассказывает Сергей. – Где только не жил: ночевал в церкви, в аптеке, где подрабатывал, на полгода ездил в Китай работать батраком. Год жил на даче у директора детского садика, где до сих пор работаю сторожем. Люблю свою ночную работу: все курсовые и дипломы во время дежурств написал.
Потом мне дали комнату в Седанкинском доме-интернате для престарелых и инвалидов, где я работал на кухне, дискотеки устраивал. Там очень хорошие ребята, есть молодые, есть, конечно, и больные, но в целом мы очень дружно жили. Долго я работал в детских лагерях. Начинал вожатым, постепенно дошел до должности начальника детского оздоровительного лагеря, но, к сожалению, лагерь закрыли. Подрабатывал в молодежной газете ВДЦ «Океан» (Всероссийский детский центр «Океан» в Приморском крае. – Прим. ред.), и мне предложили бесплатное место на журфаке ДВФУ, с тех пор пишу про спорт как журналист-фрилансер. Работал учителем в частной школе, нравилось. Недавно закончился контракт с одной школой, ставки сокращают, и мне теперь трудно найти новое место.
– У меня с квартирой было немного попроще, не считая конфликта с родней, – улыбаясь, говорит Наташа. – После окончания училища я отправила запрос в администрацию о получении квартиры. Ответ долго не приходил. Я жила тогда у сестры, поехала в интернат, где мне сказала социальный педагог: «Раз нашлись родственники, часть квартиры ты должна отсудить у них».
Когда я рассказала об этом сестре, она устроила скандал, заявила, что никогда в жизни я хозяйкой в их доме не буду, что она наймет адвокатов, и выгнала меня на улицу. Я обратилась в органы опеки, и меня снова поселили в интернате. Только после четырех судов я получила «гостинку» (малогабаритное жилье во Владивостоке. – Прим. ред.) площадью 16 кв. метров. Скопленные на «книжке» деньги потратила на ремонт.
«Все сделаю, чтобы мой сынок не знал, что такое потери»
Мы не планировали детей так скоро, но когда я забеременела, обрадовались. Слава Богу, в моей палате не было отказников. Я не представляю, как можно такую маленькую крошечку, ребенка, который смотрит на тебя так по-доброму, бросить. Дети никогда не должны платить за ошибки родителей. После рождения первые дни к груди прижимала сыночка и плакала.
В детстве я мечтала, чтобы у меня были туфельки, сумочка и мягкая игрушка-зайчик. И когда мне было 7 лет, воспитательница выбросила моего зайчика, сказала, что он уже старый и мне купят нового. Я рыдала, и пока никто не видел, вытащила моего любимого друга из помойки, пришила ему ухо. Все сделаю, чтобы мой сынок не знал, что такое потери. Я дам ему то, чего не было у меня: любовь, взаимопонимание, внимание, чтобы он не чувствовал себя одиноким, ущемленным, чтобы он знал, что его дома ждут, что ему есть кому поплакаться в жилетку, рассказать о важном. Я его очень люблю, целую днем и ночью.
– Теперь вся наша жизнь для сына, я тоже на все ради него готов. Хотел бы в будущем взять приемного ребенка. Пока нам не позволяют средства. Но, дай Бог, все сложится. В 20 лет я впервые пришел в храм, пообщался с матушкой и батюшкой. После этой встречи я перестал быть озлобленным, почувствовал, что не один в этом мире. С тех пор я постоянно посещаю Церковь, хожу на службы, Бог меня слышит.
Всегда надо ставить цели, стремиться к ним, несмотря на боль, обиду, разочарования. Надо создавать семьи, рожать детей, не совершать ошибки своих родителей, вставать, если упал, и идти вперед, – подводит черту под этим непростым разговором Сергей.
Анна Маленко, Владивосток