Машу характеризовали как «тупую, необучаемую и психованную»
Юлия Рощина
Здравствуйте. Мы со слов министра Васильевой «так называемые родители» троих самодельных и пятерых приемных детей. Васильева же считает, что семья наша должна выглядеть иначе. Что с тремя детьми брать приемных нельзя.
У нас есть девочка Маша. Маше было 10 лет. К ней никто ни разу не приходил, чтобы познакомиться и стать ей родителями. С Машей паровозиком шли еще 2 брата и 2 сестры, да и характеризовали девочку как «тупую, необучаемую и психованную».
Маша не умела заварить чай и сделать себе бутерброд. С трудом читала и считала на пальцах в пределах десятка. Обладала крайне небогатым словарным запасом. Не умела плакать, только зло кричать, а потом мучаться виной и истязать себя. Не умела играть в игрушки и следить за своим же вещами.
Сейчас Маша всё это умеет, и даже больше. Она запоем читает, без умолку болтает, она спит в обнимку с мягкими игрушками и учится в обычной школе. У нее есть свои личные вещи и она спустя три года научилась с ними обращаться. Что было бы с Машей, останься она в детдоме? Да то же, что с ее мамой — изнасилования, алкоголь, скатывание на дно.
А еще у нас есть мальчик Саид. Ему было почти 7 лет. За ним никто ни разу не пришел. Ведь с ним в паровозе шли сестры и братья, да и сам мальчик смуглый, имя нерусское, немаленький опять же. В детдоме он постоянно нервозно грыз ногти, не знал, что в холодильнике еда холодная. а на плите горячая. Что за забором детдома есть много интересного.
Он не видел моря, на берегу которого родился. Мечтал о мороженом, которого никогда не пробовал. У него было плохое зрение, испорченные спонсорскими сладостями зубки, и уже необратимые сложности с ногами и спиной — никто в детдоме не озаботился очками, стоматологом и ортопедической обувью.
Он не знал, как и остальные, что трусы бывают личные. И игрушки бывают твои собственные. И что булочки, которые он так любит, бывают не только по праздникам.
Что было бы, останься он там? Он такой доверчивый… Скорее всего, постоял бы на шухере, помогая старшим однокашникам, а потом тюрьма. А потом снова.
Сейчас Саид мечтает стать клоуном, обожает конструировать и любит читать, хорошо учится в школе, и многое умеет и знает.
Регине, в ее почти 6 лет до диагноза «умственная отсталость» оставался год. Потом коррекционный интернат, ПНИ. Потом было бы то же, что с ее мамой. Регина почти не умела говорить и постоянно прикидывалась ветошью, так проще выживать в детдоме. Она не знала мира дальше, чем забор детдома. В этом году она пойдет в школу, и совсем не для умственно отсталых детей. Регина занимается танцами, рисует и лепит.
Лёша за 4 года своей жизни не видел ничего, кроме дома ребенка и больниц. Лёша всего боится. Лёша уничтожает всё, чего боится и пытается убить всех, кого боится. Совсем недавно Леша перестал пытаться убивать. И тоже пойдет в школу.
<…> У Леши в детдоме было два пути — психушка, или затаиться, а после детдома выпустить свой страх и попасть на зону строгого режима. Там, в строгаче, вообще довольно много его старших товарищей, и будет еще много тех, с кем он сидел на соседнем горшке тогда, когда приказано, а не тогда, когда он хочет в туалет. Он, кстати, перестал спрашивать разрешения сходить в туалет. Это было его реальностью долгие 4 года.
Василиса в свои 2,5 года всех ненавидела. Просто всех ненавидела. И боялась. Ее ждала, возможно, судьба чуть интереснее, чем старших, она была любимицей у воспитателей и очень-очень спокойная. Возможно, она даже бы училась в общеобразовательном классе. Только это было бы никому ненужным. А ведь ее мама тоже неплохо училась. Но Вася повторила бы ее судьбу.
Сейчас Василиса никого не ненавидит и сворачивается уютным котиком на ручках у всех членов семьи, кто может ее поднять.
Дети с берега Охотского моря. Дети аборигенов, живущих этим морем. Дети, которые ни разу не видели этого моря, сидя за забором детдома. Но что до них министру Васильевой? Министр Васильева, видевшая разные моря, считает, что если у нас не хватает квадратных метров, то детям у нас делать нечего.
Да, нам тесно. Да, у нас много проблем, в том числе бытовых и финансовых. Только у наших детей есть шанс, которого не было в детдоме. И мы вернули им друг друга и общение с кровной семьей, которой никто не дал шансов. И мы думали взять еще детей, когда подрастут старшие. Только теперь с легкой руки ничего не знающей об этих детях так называемой министра Васильевой, нам это заказано. Не только нам. Большинству, кто недавно созрел сделать то же, теперь не вытащить из системы детей.
«С какой стати было решено, что больше трёх детей в семье -это плохо?»
Лана Истомина
<…> Я не знаю, кого зачёркивать на фото. На самом деле, если бы первого приемного ребёнка мы брали бы в 2018 году, нам никто бы его не дал. С этими рассматриваниями под лупой, тестированием и заведомым подозрением во всех смертных грехах, никто не дал бы 29-летней девушке, год назад родившей единственного ребёнка, взять в семью двух подростков 14 и 15 лет, один из которых сложный.
Так что неважно, кого зачеркивать. Мы так хорошо стоим, удобно. Можно выбирать любых шестерых. Есть, где разгуляться. Можно справа налево. А можно — слева направо. Кто из них лишний?
Лев, 15 лет прождавший желающих в детском доме и видевший семью только на картинке? Влад, который в детском доме ходил в коррекционную школу, а у нас он учится в физ-мат классе обычной?
Олег, добрый и хороший, но вот только абсолютно не приспособленный к жизни в свои 16 лет, когда мы его забрали. А по документам даже ЗПР не было, 9 класс обычной школы. И это ничего, что даже программа началки абсолютно не усвоена была. Сейчас ему почти 18 лет и за полтора года мы прошли с ним очень долгий путь. Очень долгий.
Кто у нас лишний, госпожа Васильева? Кого мы взяли зря? С какой стати было решено, что больше трёх детей в семье -это плохо? Приезжайте, поинтересуйтесь у детей, где им было лучше и хорошо ли им у нас, хватает ли у нас на них ресурсов. Да, я понимаю, что не это вас волнует на самом деле.
Преступники есть везде. Абсолютно везде, в любых сферах. А уж сколько их среди чиновников… Это не повод всем остальным людям жить с презумпцией виновности. С ограничением в правах и тотальным контролем под лупой. И указаниями свыше, как нашим детям адаптироваться.
Я бы не справилась с большим количеством малышей, но мне очень комфортно с подростками. И это не повод мне считать, что иметь много малышей — это плохо. Потому что кому-то и один ребёнок — много. А кому-то и 15 в интерес и удовольствие. Три ребёнка для нас — это пустой дом. И для многих так.
«Сейчас у меня прекрасный сын! Совсем не «так называемый»
Если бы закон был принят в 2016, то в нашей семье появился только один Ярослав. Документы на него оформили быстрее всего. А Вова бы остался доживать в интернате до 18 лет. А потом, по его же словам, в первые месяцы проживания с «так называемыми родителями», получил бы квартиру , пропил ее и помер на помойке.
Это в лучшем случае, если бы его признали дееспособным. Ребёнок 11 лет из своих 15 прожил в разных интернатах. Очередей к нему не было. Однажды его забрали на 2 дня и вернули. Без объяснения причины. А сейчас у меня прекрасный сын! Совсем не «так называемый»! А сын!
Я знаю, что он будет прекрасным папой, мужем и полезным гражданином своей страны. А министры этой страны обрекают тысячи таких Вов на мучительную смерть после выхода из интернатов во взрослую жизнь.
С мая месяца я собираю документы, прохожу диагностику и обновляю документы, чтоб забрать ещё одного «так называемого» сына. Ему 17. Он из региона и я прошу отдать мне его под безвозмездную опеку. Это к тому, что корыстные опекуны наживаются на сиротках, а добрые министры заботятся о них.
И если мне откажут в опеке над Димой, я пойду с суд. А даже если суд затянут до совершеннолетия моего ребёнка, я заберу его в 18. Не оставлю его погибать от наркотиков и безработицы в посёлке , в котором он прописан.
Но министру не понять, зачем забирать ребёнка, на которого уже не платят пособий. Главное продержать непопулярных сирот в «детломе». И оградить их от «так называемых родителей». Пусть их истязают, насилуют и калечат в интернатах и ПНИ.
Я знаю единицы семей, которые забирали единственного приемного ребёнка с инвалидностью или подростка. Основная масса хочет здорового младенчика. Их как забирали, так и будут забирать. А инвалиды и сложные подростки обречены.
<…> А в системе сидят ещё как минимум 3 моих детей. Я не забираю их, так как понимаю, что пока не могу обеспечить им подходящие условия.
А пока муж копит на увеличение метража, я прокачиваю себя, как «так называемого родителя». Углубляюсь в реабилитацию, изучаю особенности жизни людей на коляске. Подготавливаю базу. Планировку нашей новой квартиры мы будем делать с учетом комфортной жизни колясочника. Но все это может не случиться. По новому закону я смогу забрать ещё одного ребёнка только после совершеннолетия двойняшек. Через 13 лет.
«Учится по коррекционной программе, потому что все ее ровесники коррекционные»
Ольга Оводова
Представим себе, как живут наши дети, если не в нашей семье.
Сергей, 23 года. Закончил школу, директор которой считает, что из его школы выходят только воры и проститутки. Закончил училище по специальности «маляр-штукатур» (других не предлагают). Маляром работать не любит, поэтому ворует, директор оказывается прав. Вторая ходка.
Арина, 13 лет. Красивая девушка небольшого ума. Участница сексуального скандала.
Варвара, 10 лет. Сидит в коляске, иногда гуляет на заднем дворе. Учится по коррекционной программе, потому что все ее ровесники коррекционные, а под нее одну класс нормы никто не откроет. После 18 лет отправляется в ПНИ.
Анжела, 9 лет. Гуляет в пределах двора, учится по коррекционной программе и не умеет играть ни во что, кроме плачущих младенцев. После 18 лет отправляется в ПНИ.
Update. Но к счастью, все не так печально. Сергей получил профессию и дисциплинированно работает. Женился на самой прекрасной девушке на свете, и она уверена, что их дети будут расти в полной семье. Арина учится в престижной школе, рисует. Дружит с родной мамой и навещает ее. Варя ходит с небольшой поддержкой, учится в обычной школе, занимает места на вокальных конкурсах. Анжела пока ничем не блеснула, но уже знает, что ей — слепой от рождения — будет открыт весь мир.
Посмейте этим глазам сказать, что они лишние
Наталья Тупякова
Ариане так идет загар! Так оттеняются глаза цвета моря на фоне загара! И такая одна ладная, шустрая, как ртуть, заботливая, помогает мне с Надей, всегда ненавязчиво рада сделать что-то хорошее, незаметно, фоном. Если ей покупаешь мороженку, первым делом угощает мамочку, если мама болеет, детка укрывает одеялком и играет как мышка, по любви к мамочке.
Такая ласковая, веселая, так люблю ее, разве не я ее родила? Да что вы, наши дети как Галатея, нами постепенно реабилитируются из полного ужаса, хаоса, из жутких перспектив вытаскиваются постепенно в наше общество, в обычную жизнь, в любовь, так что я могу уверенно сказать, что они нами, приемными родителями рождаются в полном смысле, без ложной скромности.
Сегодня мне приснилось, что в небе мы увидели боеголовки, и одна из них разорвалась, и я с четырьмя детьми бегала, искала убежище. Когда проснулась, поняла, что эти боеголовки приснились от ассоциаций с новыми веяниями и стараниями закопать семейное устройство к чертям.
Очень горько, ведь ни одного из моих трех приемных не было бы в семье, все они из категории неустраивающихся и все с очевидными перспективами на ПНИ. Посмейте этим глазам сказать, что они лишние.
Для моего сына запрет означал смерть лет в 30-40 в ПНИ или психушке
Tatiana Fine
<…> Для моего сына, с которым до меня познакомиться приезжала лишь одна усыновительница, этот запрет означал бы вот что — отсутствие нормальной реабилитации по ДЦП, перевод в ДДИ, последующее приобретение психиатрических диагнозов, обучение максимум по коррекционной программе, ПНИ, психотропы, полная беспомощность, смерть лет в 30-40 в ПНИ или психушке. <…>
Что с ними было бы, если не семья?
На фото мои дорогие и любимы дети, рождённые сердцем, отвоёванные у системы, никому не нужные, как оказалось, кроме меня. Теперь у них есть братья-сестры, мама, бабушка, соседи, друзья.
У моих детей есть будущее, которое для них было мрачным и безнадежным. Что с ними было бы, если не семья? Я боюсь представить. Для кого-то нас много, но только не для нас. Мы большая многодетная, дружная семья , и мы один за всех и все за одного.
Наша Валя тихо деградировала бы в ПНИ, гуляла бы внутри забора, делала бы аборты
Татьяна Хрущева
Вот так бы выглядела наша семья, если бы этот закон был принят раньше. Наша Валя была четвертой после троих кровных. И по этому закону ее бы нам просто не дали — не положено. Что было бы с ней? Ничего.
Она бы просидела без какого бы то ни было образования в детском доме для умственно отсталых детей, не способных к обучению. Их еще называют «собесовские». А дальше бы тихо деградировала в ПНИ, гуляла бы внутри забора, делала бы аборты. Отличная перспектива.
Соседняя фотография — это Валин диплом, который она защитила в этом году. Пэчворк и батик. Если все сложится (о чем прошу ваших молитв), то с сентября Валя будет работать в мастерской фонда «Равные возможности». Она полностью самостоятельна в быту, ездит по городу, помогает мне с Санечком.
У всех семей разные ресурсы и возможности. И есть семьи, которые могут справляться с несколькими сложными детьми. И их хватает.
Нам было нормально, было нелегко, но я не жалею, и оно того стоило. В ближайшее время я не планирую брать еще детей. Не чувствую в себе сил. Но есть люди, которые чувствуют. И есть люди, у которых реально эти силы есть. И которые совершают обыкновенное чудо. Нужно сделать что-то, чтобы у этих людей и дальше была такая возможность.
«В ее деле было 20 отказов от других семей»
Юлия Бейсенова
<…> Итак, без удочерения в судьбе Эли не было бы:
- лечения ее длинного списка сложных диагнозов, среди которых: патологии развития рук и кистей, недостаток гормона роста, целиакия, косоглазие, нарушения слуха и другие;
- заботы, принятия и любви в семье, благодаря которым депривация, заработанная в системе, начала уходить и ребенок начал оттаивать;
- возможности пойти в обычную школу с индивидуальным тьютором;
- да и просто торта на день рождения, путешествий всей семьей, простых семейных вечеров с настольными играми, с бесилками и смехом.
А учитывая, что очередь за Элей не стояла, и в ее деле было 20 отказов от других семей, вместо всего этого вполне себе маячили на горизонте перспективы, которые ждут практически всех детей-сирот с инвалидностью:
- жизнь до 18 лет в доме инвалидов;
- монотонное раскачивание в кроватке с решетками;
- тоска и безысходность, которая охватывает всех ментально сохранных детей, попадающих в учреждения для детей с тяжелыми ментальными нарушениями. Глядя вокруг на грызущих решетки и бьющихся головами о стены тяжелых детей, ментально сохранные дети и сами постепенно угасают;
- отсутствие какого бы то ни было будущего, ведь из детского дома инвалидов, как правило, путь прямиком в дом престарелых либо психо-неврологический интернат. Из детства в старость, с вычеркиванием жизни.
К счастью, Эля не оказалась «четвертым-лишним». А сколько таких Эль, Тань и Вась останется ТАМ благодаря заботе родного минпросвещения?
«Мы уже считали их нашими, а закон пока был на стороне опекунов»
Надежда Тюменцева
Мне страшно даже на фотографии «закрыть» детей, которых у нас бы не было, действуй на тот момент то, что мы видим в печально известном законопроекте. Потому что, вероятнее всего, не было бы никого, кроме самодельной Полли.
Когда мы собирали документы на опеку над паровозом из 4 детей, мне было 20, а мужу 27. Мы проходили диагностику, на которой я честно рассказала про насыщенное событиями детство, а супруг отвечал «правильно». По результатам диагностики была отмечена моя социальная незрелость. Что ещё сказать 20-летней девушке? Но тогда не было правила прилагать результаты психологического обследования, а мы были более чем уверены в своих силах.
Когда мы собирали документы на опеку над паровозом из 4 детей, мы жили в двухкомнатной квартире отца супруга, оформив с ним договор безвозмездной аренды. На площади чуть больше 40 кв.м планировалось разместить троих девочек и малыша-мальчика. Но тогда не было правила о норме квадратных метров на каждого проживающего, а мы знали, что, забрав детей, переедем в съемную трешку.
Когда мы собирали документы на опеку над паровозом из 4 детей, мы понимали, что у двоих из них серьёзная педагогическая запущенность, а ещё у одной — неврологические проблемы. Но мы уже считали их нашими, а закон пока был на стороне опекунов.
В свои 21 и 27 мы стали родителями для десятилетней Кристины, восьмилетней Насти, четырехгодовалой Ксюши и восьмимесячного Данила. Первые полгода с нами даже жила прабабушка детей, которая воспитывала их с рождения.
Каждый из них стал для нас первым и каждый из них сделал нас родителем. Пока закон был на нашей стороне.