29-31 октября в Москве пройдет V международный фестиваль православных СМИ «Вера и слово». О том, чего не достает православной журналистике, почему церковной информацией не интересуется даже само духовенство, с чем едет на фестиваль пресс-служба Украинской православной церкви, в интервью «Интерфакс-Религия» рассказал глава пресс-службы УПЦ Василий Анисимов.
— Василий Семенович, открывается пятый фестиваль православных СМИ «Вера и слово». Давайте поговорим о церковной журналистике.
— Вы правильно отметили, что речь идет о церковных СМИ, тех, которые учреждены структурами Православной церкви или по ее благословению. Это не значит, что другие СМИ — неправославные или антиправославные. Православные СМИ — это масс-медиа, информирующие о Церкви, формулирующие, излагающие и распространяющие православную точку зрения на события и проблемы. В этом их специфика и определенная заангажированность. Хотя сегодня многие светские СМИ распространяют православный взгляд на вещи, делают это талантливо и профессионально.
— Принято считать, что светские СМИ — профессиональные, а церковные — любительские…
— Мы действительно мало профессиональны, но где же этому профессионализму «разогнаться»? Церковные СМИ редко выходят за пределы церковной ограды, хотя никто их в этой ограде уже не удерживает. Наши традиционные оппоненты, скажем, в Украине, занимаются тем, что пиарят ложь расколов, унии, сект, что тоже — чтиво на любителя. Мы с ними полемизируем. Информирование, полемика, конечно, необходимы, но это мало интересует массового читателя. Считается, что профессиональный журналист живет неустанным поиском нового (новости), проблем, которые обнажает мастерским словом, телерепортажем, чем убеждает общественность и власть их решать. Вы много таких встречали в церковной прессе?
— Вы полагаете, что православная пресса не выходит за церковную ограду из-за отсутствия кадров? Некому идти в народ?
— Не только поэтому. Понимаете, у нас многие желают называться журналистами и СМИ без удручающей сопутствующей необходимости иметь множество недоброжелателей и недругов, поскольку значимая информация всегда затрагивает чьи-то интересы. Даже сугубо социальная. Я помню, как однажды опубликовал в газете заметку о погибшем в канализации ребенке. Несчастный случай. Мать-одиночка из приезжих имела угол или комнату в рабочем общежитии, ребенка оставить было не с кем, и она брала его с собой на смену. Пока она работала, мальчик играл во дворе, упал в незакрытый канализационный сток и погиб. После публикации в мгновение ока я обрел недругов из числа полезных, влиятельных людей, с которыми был в добрых отношениях. Хотя никого из них даже не упоминал. Они были начальниками разных уровней, начались разборки, одного уволили с работы, другим объявили взыскания, затаскали по прокуратурам. Журналист, его издание в своей профессиональной работе непременно обрастают недоброжелателями, как снежный ком. Представляете, если бы какая-то епархиальная газета начала публиковать материалы о социальных проблемах родного города, коим несть числа? Думаю, очень скоро и епархиальный архиерей, и редактор газеты уже обливались бы горючими слезами на пороге недостроенного храма, покинутые и властью, и благотворителями. И это хорошо еще, если на вас только обиделись, а ведь, как правило, начинают мстить, противодействовать, угрожать, организовывают уголовное преследование, судебные тяжбы. Поэтому журналист, который ведет сложные темы, день пишет, а на второй день в суде доказывает, что все написанное соответствует действительности и что он ничьи честь, достоинство и деловую репутации не оскорблял. И правовое разбирательство — тоже еще не худший вариант. Словом, кому эти хлопоты нужны?
— Вы думаете, что в этом главная причина, почему церковная журналистика избегает социальной проблематики?
— А у нас существует некая теория, что церковная журналистика — это не информирование о насущном и актуальном, а «благовествование» о вечном и высоком, что она должна соприкасаться с реальной жизнью лишь в том, что достойно уважения и подражания. Это как в идеологии соцреализма, которая запрещала «смакование» отдельных недостатков и утверждала, что в бесклассовом обществе конфликты могут быть лишь между хорошим и очень хорошим. Что касается актуальности, то возьмите хотя бы периодичность наших изданий, они все — ежемесячники, где новость в принципе не является новостью.
— Но СМИ, в том числе и церковные, создаются под разные задачи, а ресурсом быстрого реагирования является Интернет.
— Конечно, осуществляется много успешных церковных медиа-проектов душепастырской, имиджевой, просветительской направленности. Мы пять лет назад издали полуторамиллионным тиражом на двух языках пасхальный сборник о церковном единстве. Но какое отношение это имеет к журналистике?
Что касается Интернета, то здесь много лукавства. Например, аксиомой является то, что наши приходы плохо информированы, а священники очень мало читают. Эта проблема была еще в 1990-х, до Интернета. Блаженнейший митрополит Владимир посещал епархии, приходы и всегда привозил с собой церковную прессу для бесплатной раздачи верующим. Помню, как он удивлялся: оставишь пару пачек газет, приедешь через три месяца, а их никто даже не распаковывал. Когда 11 лет назад была создана пресс-служба УПЦ, то мы решили издавать ежемесячный информбюллетень, что-то наподобие американской «журналистики быстрого обслуживания»: снимали значимую, событийную информацию со всех епархий, обрабатывали, разбивали на 15 рубрик — церковь и власть, церковь и общество, церковь и культура, социальное служение, нарушение прав верующих и пр., — дополняли официальной хроникой, информацией об общецерковных событиях, актуальными выступлениями Святейшего патриарха, Блаженнейшего митрополита, других иерархов. Журнал без оформления, дешевый — стоимостью бутылки сока или одного проезда в вашем московском метро. Блаженнейший все эти годы сам просматривал все материалы, благословил, чтобы на приходы брали не менее двух экземпляров: один в приходскую библиотеку, другой — священнику, как подспорье при подготовке к проповедям, выступлениям, беседам с верующими. Чтобы он перед сном с карандашом или ручкой пробежал, сделал пометки и выписки там же в журнале на страницах «для заметок»; так как корешок на пружине, можно вырвать лишь какой-то один материал, остальное отправив в утиль. Словом, пособие для работы. В одних епархиях с распространением не было проблем, в других — не читают и читать не хотят. А когда появился Интернет, заявили: никакая церковная печатная периодика не нужна, поскольку все грамотные и все читают в сети.
— Аргумент весомый.
— Не такой уж и весомый. Как-то с одним владыкой мы обсуждали эту тему. Я ему говорил: вот на вашем сайте стоит хорошая новость, указано количество просмотров — 16. Для епархии в триста священников — негусто. Ее взяли два общецерковных столичных сайтов, еще по 20-30 просмотров. Итого — около 70. Получается, что читателей церковных новостей у нас меньше, чем православных архиереев в Украине. Аналитику, выступления, доклады иерархов просматривают еще меньше. Но даже если бы было не 70, а 700 или тысяча просмотров, что большая редкость, то получается, что лишь десятая часть священнослужителей интересуется церковной информацией.
— А чем вы это объясняете?
— Невостребованностью в повседневной работе. Если вы пишете, то много читаете, потому что написанное — это тоже новость, поскольку вы должны привносить нечто новое, а не повторять уже обнародованное и заезженное. Если вы готовитесь к проповеди, выступлению, беседам, дискуссиям с верующими и неверующими, то тоже много читаете. А если не пишете и не готовитесь, то и в чтении нет необходимости. Вот старшее поколение архиереев — пишущее, у каждого изданы книги, библиотеки собрали такие, что глаза разбегаются. Это люди мудрости и мысли, очень дисциплинированного самообразования. А вот у нового поколения, как правило, не то что книги, ни одной статьи отыскать невозможно. Что вообще-то нонсенс. И пишущий священник — тоже редкость.
— Но Церковь — не «Союз писателей».
— Конечно. Но владение письменной речью — первый признак образованности, культуры, интеллекта. У такого человека и проповедь, и выступление, и беседа совершенно другого уровня. Вот мы, так называемая православная общественность, уже почти четверть века пишем о Церкви, о ее непреходящем значении, огромном духовном наследии. А когда с конкретным олицетворением всего этого — с нашим священником — встречаешься, слушаешь его, то не знаешь, что и думать. У меня есть знакомая, известная писательница, у нее издано книг 30 или 40, поэтических, прозаических, детских, она со своей подругой-профессоршей, тоже старушкой, решила посетить службы в разных храмах Киева. Потом у меня спрашивает: а почему так много сельских батюшек в наших храмах? Она полагала, что раз священник плохо говорит, не может связать слова с мыслями, невразумителен, то он непременно приехал в столицу из глухомани и еще не отесался. Хотя это многоученые и вполне продвинутые священники. По этой же причине у нас много противников того, чтобы священники преподавали в школах. Я говорил об этом с двумя министрами образования — с нынешним и из предыдущего правительства. У них хорошее отношение к нашей Церкви и знают о ней не меньше нашего. Они рассказывали, что пробовали экспериментировать, привлекая священников к преподаванию, и пришли к выводу: пока уровень образованности священнослужителей не приблизиться к учительскому, в школы пускать их не стоит. Так что у церковной прессы, на мой взгляд, главные проблемы с тематикой и аудиторией.
— Вы говорили, что светские СМИ также выражают вполне православную точку зрения. Большинство из того, что вы читаете, смотрите, у Вас как православного человека не вызывает отторжения?
— Светский журналист в суждениях апеллирует к традициям, устоям, которые у нас были сформированы Православной церковью, к законам, которые большей частью согласуются с христианской моралью. Конечно, светская журналистика — разная. Вот, скажем, есть пропасть между богатыми и бедными, которую никак не удается уменьшить. Вместе с ней есть пропасть в мироощущении людей, которые находятся по разные стороны этого разделения. Даже статистика касается двух полюсов: если читаешь, что в России 40 тысяч самоубийств, 200 тысяч сирот-детдомовцев и т.д. — это об одних, а когда о собственности, купленной за границей, выведенных миллиардах и прочее — это о других. Последние имеют свои продвинутые СМИ, которые объединяют талантливых интеллектуалов, но в то же время они очень далеки от России сиротства, вымирающих селений, самоубийств, еще более далекие, чем власть, о которой они неустанно язвят. Когда не включишь либеральные каналы, тема тем — «Pussy Riot»! Журналисты, художники, музыканты, писатели — как завороженные все об одном.
— А вы не считаете эту тему достойной обсуждения?
— Знаете, Буало еще три с половиной века назад наставлял творческую часть человечества: «бегите пошлости, она всегда уродство». Пошлость унижает человеческое в человеке и должна вызывать отвращение. Название группы, публичные совокупления с беременными, «артакции», хулиганское кощунство в храме, смердяковщина этого Верзилова, пиар адвокатов — разве это не пошлость и уродство? Удержание этой ситуации в градусе скандала способствует распространению этой пошлости. Столько внимания к гадкому хулиганству самовлюбленных дам, будто кругом нет подлинных трагедий и в таком невероятном количестве. Победоносцев в свое время либеральную интеллигенцию считал антинародной, антигосударственной, поскольку она «восторженно воспринимает всякую идею, факт, даже слух, направленный на дискредитацию государственной власти, ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна».
— Вы думаете, это проблема интеллигенции?
— Полагаю, что речь надо вести не об интеллигенции, а об интеллектуалах. Нашему знаменитому киевлянину Николаю Бердяеву, если не ошибаюсь, принадлежит любопытное замечание о том, чем отличается западный интеллектуал от русского интеллигента. Он писал, что если интеллектуалу предложить поразмышлять на какую-нибудь ницшеанскую тему, типа «а не подтолкнуть ли падающего?» (заметим, совершенно пошлую с христианской точки зрения тему), то интеллектуал охотно пустится в рассуждения. А русский интеллигент назовет вас мерзавцем, отвернется и даже говорить с вами не будет. Русский интеллигент был выпестован русской культурой, деятели которой сами стремились соответствовать идеалу, который проповедовали в своих произведениях. Первый наш мыслитель харьковчанин Григорий Сковорода жил по своим трактатам — был бродячим философом. Яркие примеры — Гоголь, Толстой, Солженицын. Интеллигент всегда стремится преодолеть собственной жизнью трагический разрыв между словом и делом. Кстати, вполне христианская установка. А для интеллектуала творчество — это игра. Интеллектуальная. Сегодня даже святые для интеллигентов занятия — борьбу за справедливость, правду, свободу — интеллектуалы тоже превращают в игру.
— Вы имеете в виду тот же «панк-молебен»?
— Не только его. Скажем, всегда и везде диссиденты были бедными, реально преследуемыми, встречались на своих обшарпанных кухоньках, последним делились с теми, чьи права они защищали. Видано ли, чтобы борцы за счастье народное, узники совести жили в квартирах, набитых конвертами с валютой, причем в невероятных количествах? Или, помню, смотрел репортаж с Болотной и не верил своим глазам: там показывали видеообращение Владимира Познера. Типа, дети мои, я с вами! И все аплодировали. Будто это Нельсон Мандела, всю жизнь проведший в застенках, а не старейший сервилист, сидящий при всех властях на первых телекнопках! Абсурд! Возьмите митинги. Люди сами пытаются попасть в кутузку, всеми способами провоцируют милицию, а та использует любые уловки, чтобы их не задерживать. Кому только сказать! Как говорят у нас в Одессе.
— С чем на этот раз пресс-служба УПЦ едет на фестиваль православных СМИ?
— Едем, как обычно, с желанием и других посмотреть, и себя показать. У нас этот год — юбилейный, мы отмечаем 20-летие харьковского Архиерейского Собора, который считается эпохальной вехой в истории Православной церкви в Украине. К юбилею мы издали три книги, они посвящены главным проблемам, стоящим на пути церковного возрождения, — власти и расколам, с которыми все эти году мы вели острую полемику. Проведем презентацию этих изданий.
— Но ведь сейчас отношение власти к Православной церкви кардинально изменилось?
— До Виктора Януковича государственная власть в Украине проводила антиконституционную политику вмешательства во внутренние дела Церкви, принуждения ее к разрыву с Русской православной церковью, занималась богостроительством, пестовала расколы и унию и, действительно, была главной проблемой для православных страны. Уже два года как она оставила Церковь в покое. Даже не верится. Президент упразднил Госкомрелигий, власть в центре и на местах стала открытой для сотрудничества в социальном служении. Однако завалов в церковно-государственных отношениях, оставленных прежними властями от Ленина до Ющенко, — пруд пруди. За них никто еще толком и не брался. А это и возвращение Церкви статуса юридического лица, и реституция церковной собственности, и снятие всевозможных препон в социальной церковной работе — узловые проблемы. И о каждой из них можно не только длиннющий отдельный разговор вести, но и целые книги писать, настолько они уже застарели. Так что вопрос «когда же придет настоящий день?» для Церкви все еще остается открытым.