Благодаря своему миссионерскому служению, таланту находить общий язык с любой аудиторией отец Алексий известен не только людям церковным.
– Отец Алексий, ваша новая книга «Человек и Церковь. Путь свободы и любви», которую вы написали в соавторстве с журналисткой Этери Чаландзия, необычна, в частности, своим адресом. Похоже, что она для тех, кто неплохо образован по светским меркам, но не так много знает о церковной жизни, кто высоко ставит свободу личности и творчества, но часто критичен к Церкви. Это присуще большой части интеллигенции.
– Книга, конечно, обращена к тем, кого можно считать нецерковной интеллигенцией, но не только к ней, а ко всякому думающему человеку. В тексте есть достаточно много простых объяснений, в том числе что такое Вселенский Собор или что такое Символ веры. Эти добавления внесены Этери Чаландзия, являющейся представителем той аудитории, для которой написана эта книга. Но её заинтересованным читателем может стать и человек, не относящий себя к научной или творческой интеллигенции. Вообще это вопрос: люди, сидящие в офисах, это интеллигенция? Служащие – это интеллигенция?
– Это давняя дискуссия, кого можно отнести к этой прослойке.
– Для меня понятие интеллигенции очень распадающееся, неконкретное и аморфное. Мне вообще кажется, что это термин XX века, в XXI веке это уже немного другая общность людей. О них можно сказать, что это свободно мыслящие, образованные или стремящиеся к образованию люди, выросшие без идеологии, а значит, с одной стороны, без ориентиров, а с другой – вне давления определённых внешних схем, которые бы их формировали только в одном направлении мысли.
– Существует такая тенденция называть интеллигенцией так называемый креативный класс.
– А кто это такие? Что они такое создали? Они креативные, потому что у них в руках айпады и они живут в фейсбуке?
– В своих выступлениях вы нередко говорите об агрессии в нашем обществе. Почему её так много сегодня?
– Оттого, что низко образованны и не воспитанны. Вообще всё начинается со школы. А она потеряла своё настоящее глубокое нравственное влияние в обществе. А там, где нет школы, которая воспитывает человека, он будет возвращаться в первобытно-общинный строй. И всё пещерное – моя дубина, моя пещера, мой род – всегда будет на первом месте. Мы сейчас переживаем сильнейший культурный откат. Когда у нас патриотизм и национализм зиждутся не на высоких ценностях культуры русского народа, а на пещерном сознании: я русский, потому что нерусский ты. Так не может строиться ни одно нормальное национальное сознание, только самое примитивное, утробно-фашистское.
Вот перестали по-настоящему хорошо преподавать русский язык, литературу, историю в школе. Всё. От народа ничего не остаётся. Он уже не знает ни своей истории, ни своей культуры. Он не знает, почему он русский и почему это хорошо. Но ему известно, что есть те, которые мешают ему жить и которые на него не похожи, поэтому он свою русскость вычисляет за счёт того, что есть другие. Но это никак нельзя назвать патриотизмом. А сегодня у нас только такой патриотизм и присутствует, другого нет.
– Атеисты вообще существуют?
– Существуют. И умные, и вполне грамотные, и убеждённые атеисты есть, просто я с ними не встречался. Чаще люди считают себя атеистами, не понимая, о чём идёт речь. Их просто так воспитали в семье, убедили. А кому-то просто не интересно на эту тему думать, проще сказать: Бога нет, и всё, я больше этот вопрос не решаю, живу как живу. А вот таких атеистов, которые бы осознали, почему другие люди становятся верующими, как нашли они для себя этот путь как путь поиска истины, вот таких атеистов я не видел.
– А вообще, зачем верующему человеку ходить в церковь?
– Не знаю. На этот вопрос каждый человек должен сам ответить. Вообще вопрос долженствования здесь не стоит. Человек в школу, конечно, должен ходить. А вот в церковь он не может не ходить тогда, если он христианин настоящий. Потому что христианство без церкви не существует. Потому что Христос раскрывает себя человеку наиболее полно в церкви. И человек именно там может по-настоящему узнать и познать и принять Христа.
– А как человеку преодолеть свой страх и переступить порог храма?
– Нет у меня каких-то специальных советов на это. Необходимо просто решиться. Человека ведь часто тянет в Церковь. Надо не испугаться и пойти.
– Какие главные ошибки и заблуждения у людей в восприятии Церкви?
– Самая большая ошибка думать, что Церковь – это огромный такой институт или особая партия религиозно настроенных людей, которая добивается в этом обществе какой-то власти, влияния за счёт чисто человеческих политических амбиций. А на самом деле это очень сложное явление, которое, по сути, не всегда понятно даже самим верующим. Да они об этом не часто думают. Верующим Церковь нередко представляется, как такой огромный «комбинат религиозно-духовных услуг», который удовлетворяет, как это было в своё время сказано ещё в советской Конституции, их религиозные потребности.
– Мы же сегодня живём в обществе потребления и к вере тоже относимся потребительски.
– Ну потребительское отношение к жизни не сейчас возникло. Оно вообще присуще человеческому сознанию – жить, используя потребительский потенциал. Он, конечно, низменный, но человек доводит его до высоких вещей, когда ты потребительски относишься даже к Богу.
– Главная претензия общества к Церкви – её слияние с государством. А эту зависимость можно преодолеть?
– Смотря какую зависимость мы имеем в виду. Очевидно, что Церковь, особенно такая крупная, как в России, не может государством быть не замечаема. И она сама не может не обращать внимания на государство. Вопрос в том, на каком уровне находится этот диалог? Насколько равноправно это общение? Что это за партнёрство? Церковь материально зависит от государства. После страшной разрухи и безбожной власти она должна восстанавливать храмы. Понятно, что она ищет помощи у государства. У Церкви есть желание, и правильное желание, во исполнение евангельской правды кормить и одевать бездомных, заботиться о сиротах, идти с божьим словом в тюрьмы, заниматься образованием и много чего ещё делать. А как всё это осуществить? И здесь государство может оказать в чём-то помощь, а в чём-то просто не препятствовать.
Финансово Церковь практически не способна саму себя обеспечить без серьёзной спонсорской помощи. И хочет она того или не хочет, становится зависимой от сильных людей из власти и бизнеса. Если же эта ситуация будет меняться, будет меняться и само отношения Церкви ко всему. Она приобретёт совершенно новые возможности по-иному строить свою внутреннюю жизнь, а тем самым менять и внешние отношения.
– В своём недавнем докладе в Московском центре Карнеги вы напомнили, что практически все православные храмы, расположенные на территории России, находятся в государственной собственности и переданы Церкви в безвозмездное бессрочное пользование. При этом с них взимаются коммунальные платежи как с коммерческих организаций. Но эта ситуация ведь не может скоро измениться.
– Ситуация по-разному может меняться. Недавно принят закон, который регламентирует передачу религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности. То есть всё церковное имущество должно быть возвращено Церкви. Конечно, реализация этого закона не проста. Но, по крайней мере, в этом направлении уже что-то делается. С другой стороны, надо понять, что Церкви не стоит бояться быть бедной. Какой-то период.
– А каких шагов вам хотелось бы от государства в отношении Церкви?
– Лично мне от государства не надо ничего. Чем меньше влияние государства, тем лучше. Оно обязано исполнять свои государственные функции. Честно жить по закону. Должно находиться в нормальных отношениях со всеми традиционными религиями, которые в этом государстве существуют. Также государству необходимо естественным образом поддерживать все благие установки любой традиционной религии, которые направлены на образование, милосердие, воспитание, культуру. А вот вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви государство, конечно, не может. Управлять епископом государство не может. Управлять патриархом – не может. Но сейчас такого и не происходит, мы живём не в советское время. Мы живём в самое свободное для Церкви время.
– Знаю вас как активного читателя современной литературы. А могут ли быть ограничения в чтении книг в связи с вероисповеданием?
– Никаких ограничений на чтение книг наше вероисповедание не ставит. В своё время в царской России была цензура, которая строго отслеживала книги, казавшиеся ей опасными, потому что они могли нанести вред государству. Таким образом, некоторые произведения Льва Николаевича Толстого в России не издавались, поскольку в них, казалось, высказывались крамольные мысли, в том числе и против государства. Но эти книги издавались на Западе и всё-таки доходили до русского читателя.
А человеку как таковому, верующему или неверующему, полезно читать разные книги.
– Но мы же сталкиваемся с негласным списком писателей, неприемлемых для чтения православными.
– Я с такими списками никогда не сталкивался, мне их никто не показывал. Никакого обращения Церкви к читателям, где бы говорилось, что, мол, дорогие православные, читайте такие-то книги и не читайте такие, я не слышал. Разве Церковь регулирует интеллектуальную, культурную жизнь человека? Разве она выступает в роли такого постоянного ментора, который стоит с указкой и всё время бьёт тебя по пальцам – то не делай, то не читай, то не смотри. Если у кого-то сложилось такое впечатление, то мне хотелось бы снять с неё такое нелепое подозрение.
– Кстати, вы не читали новый роман Сорокина «Теллурия», в котором затрагивается тема веры?
– Я Сорокина не очень люблю читать. Не потому, что это запрещено. А потому, что он мне не нравится. Я читаю часто Пелевина, но в последнее время его тоже стало читать тяжело. Такое ощущение, что в разных его произведениях видишь одну и ту же книгу. Особенно последние два романа – Empire «V» и Batman Apollo. В моём представлении это писательская деградация. Поэтому Пелевин мне уже не интересен как писатель.
– А что посоветовали бы почитать из ваших последних литературных открытий?
– Огромную радость мне доставил роман Евгения Водолазкина «Лавр». Давно у меня не было такого ощущения: прочёл книгу с чувством жалости, что она уже закончилась, а мне ещё хочется побыть с этим автором и с этим великолепным текстом.