У Сергея Довлатова в «Заповеднике» есть гениальный эпизод:
«— Вы спали? — поинтересовалась Галина. Я горячо возразил. Я давно заметил, что на этот вопрос люди реагируют с излишней горячностью. Задайте человеку вопрос: «Бывают ли у тебя запои?» — и человек спокойно ответит — нет. А может быть, охотно согласится. Зато вопрос «Ты спал?» большинство переживает чуть ли не как оскорбление. Как попытку уличить человека в злодействе… »
Бурная дискуссия возникла вокруг истории с сыном фигуриста Евгения Плющенко и продюсера Яны Рудковской. Александр, которого родители ласково называют «Гном Гномыч», получил психотравму из-за публикации в СМИ. Статья гласила, что у мальчика синдром Аспергера. Его стали дразнить в школе и на тренировках, сам ребенок глубоко переживал, а родители начали судебное разбирательство в естественном стремлении защитить сына.
Выход в медиа несет много рисков, особенно для детей. Селебрити нередко сталкиваются со сплетнями и слухами. Но история Александра обнажила не только эту проблему.
Есть и другой неприятный факт: диагноз синдром Аспергера прозвучал как оскорбление, стал причиной травли. Сложно сказать, вызвал бы столь бурную эмоциональную реакцию ложный материал о другом заболевании. Допускаю, что родители были бы против любой неправды. Но факт остается фактом: синдром Аспергера в публичном пространстве снова звучит как стигма или клеймо. Нечто, из-за чего могут затравить ровесники и от чего надо открещиваться даже путем суда и громких заявлений в СМИ.
Заявить: «У моего ребенка — синдром Аспергера», — это все еще смелое признание. В детском саду, если об этом и говорят воспитателю, то исключительно шепотом, чтобы не услышали другие родители.
Почему? Можно моментально стать звездой родительского чата: «С нашими детьми будет играть психический! Давайте срочно писать в Департамент всех департаментов, чтобы его забрали и перевели куда-нибудь с глаз долой».
Если один ребенок без диагноза даст учебником по голове другому, родители, конечно, могут обменяться парой «любезных» реплик, но в целом сойдутся на том, что с детьми такое бывает. Если участником такой «кровавой бойни» будет ребенок с синдромом Аспергера, это немедленно спишут на проявление опасного диагноза. «Агрессора», в лучшем случае, попросят носить на уроки смирительную рубашку.
Два года назад я написала колонку, в которой призналась, что у моего ребенка аутизм. Это было именно признанием. Как и любая мать, я сначала хотела защитить ее, а потом уже — бороться за добро и справедливость. Но потом мне показалось нечестным по отношению к ней не попытаться изменить мир, в котором она будет жить 10 лет спустя.
Было бы настоящим лицемерием говорить абстрактные слова о том, что психическое заболевание — не более «стыдное», чем кариес, гастрит или сахарный диабет и таить правду о собственном ребенке. Мы спокойно можем отказаться от угощения в гостях — «простите, но мне нельзя, у меня язва», но все еще боимся сказать, что малыш лег на пол в магазине не потому, что он капризный, а потому что у него аутизм. Не надо грозиться забрать его и унести в пещеру к Бармалею, не надо призывать на помощь «дяденьку милиционера». Родители вынуждены неловко оправдываться и срочно пытаться схватить ребенка в охапку, убежать подальше от осуждения.
Публичность уровня Евгения Плющенко и Яны Рудковской дает привилегию. Нельзя осуждать тех, кто бросился на защиту своего ребенка, когда ему плохо, с пылкостью матери и отца. Мне нетрудно понять эмоции родителей, которые столкнулись с травлей ребенка. Но все-таки немного жаль, что именно эта публичность не была использована иначе. Жаль, если наряду с клеветой никто не заметит большой проблемы других маленьких людей: ребенка с предполагаемым синдромом Аспергера затравили сверстники.
Дети не берут понятия «плохой» и «хороший» из головы. На этом «чистом листе» свои записи сделают взрослые.
Мы с дочкой недавно ходили на собеседование в школу для детей с особенностями. Ожидание в коридоре нам скрасил мальчик с нанизмом (в народе это известно, как «карликовость»). Он с увлечением начал рассматривать игрушки, которые мы принесли с собой, приветствовал нас. Я побоялась, что дочка, в силу собственного простодушия, ненароком его обидит, скажет что-то неприятное. Она даже не заметила.
Может быть, самым лучшим выходом было бы спокойно возразить: «Это какая-то ошибка. У нашего сына нет синдрома Аспергера»? Может быть однажды, ответ на этот вопрос будет вызывать не больше возмущения, чем «это не вы обронили перчатку?».
К огромному счастью и неудовольствию сплетников, экспертиза установила: у «Гном Гномыча» нет синдрома Аспергера. Но даже если бы и был, то что?