5 % вероятности, что она будет жить
За неделю до произошедшего я была у врача, он сказал, что беременность протекает нормально, никаких негативных изменений. Но когда внезапно начались сильные боли в животе, все разрешенные при беременности спазмолитики не помогали. Была суббота, я еле дозвонилась до врача, которая меня наблюдала и она сказала: «Срочно в больницу!»
Мы всей семьей сели в машину – детей было не с кем оставить, и – поехали. В больнице какое-то время не могли понять, что со мной, а потом приехала заведующая – профессионал своего дела и сразу сказала: отслойка плаценты, срочно в операционную. «Еще немного, и мы бы с вами здесь уже не разговаривали», — потом услышала я от врачей – настолько опасна была ситуация.
Это было 16 июля 2016 года. Когда я отошла от наркоза, узнала, что в 0.30, то есть уже 17, родилась дочка. «Если 17, значит, будет жить. У меня все дочки рождаются 17 числа», — сказала тогда я. Хотя до конца произошедшее осознать не могла.
Серафима родилась на 28 неделе, с весом 1400 г и ростом 38 см. Была сразу интубирована (то есть ей ввели в трахею специальную трубку, чтобы обеспечить проходимость дыхательных путей).
Вскоре мой духовный отец прислал sms: «Срочно окрести девочку», описав, что и как нужно делать. В больнице мне разрешили это сделать. Дочку назвала Серафимой – когда все случилось, муж как раз писал музыку для фильма о Дивееве.
Наталья и Серафима. Фото: Екатерина Глаголева
Через несколько часов дочку срочно перевезли из роддома Реутова в Балашиху, в реанимационное отделение перинатального центра. Я не знала, увижу ли еще мою маленькую Серафимку.
Состояние было очень тяжелым, по дороге она чуть не погибла. Потом были пять дней, которые вспоминаются, как ужасный сон. Неизвестность, я постоянно на телефоне, муж дома, с другими детьми. Не хотелось его сильно травмировать и я ему до конца всё не рассказывала.
Первые двое суток, все боялись, что будет кровоизлияние в мозг, вроде бы облегченно вздохнули, а примерно на четвертые сутки оно все-таки произошло — не выдержали сосудики. Слава Богу, она выжила. Серафиме очень повезло. Она попала в надежные и грамотные руки врачей!
«У нее было 3-5% вероятности, что она будет жить и она использовала эти 3-5 % на все 100!», — сказал мне впоследствии врач.
Месяц девочка пробыла в реанимации, я каждый день ездила к ней из Долгопрудного в Балашиху: Серафиме надо было знать, что мы с ней рядом, очень ждем, когда она поправится и приедет домой. Затем было еще полтора месяца в отделении интенсивной терапии.
До сих пор мне тяжело вспоминать, что пережила дочка – внутрижелудочковое кровоизлияние 4-й степени, пневмония, месяц интубации, переливание крови.
О ней молились от Афона до Дивеево.
Тогда, в первые дни, я думала лишь о том, чтобы дочка жила. Да, я знала что будут проблемы. Но меня в детской реанимации научили правильно смотреть на ситуацию: «Завтра еще нет, есть сегодня. Нужно идти шаг за шагом, не пытаясь перепрыгивать и надеясь вырваться вперед. Ни в коем случае не хоронить». Врачи очень сильно ругались, если я начинала спрашивать: «А будет ли она то, а будет ли у нее это через такое-то время?»
У меня же первое время была паника, когда я видела дочку – маленькую, поместится на ладони!
Где-то на третьей неделе я взяла ее на руки — легкую, почти невесомую, как перышко. В реанимации во время переодевания мне разрешили остаться и подержать ее три минуты. Дочку тогда сняли с интубации и кислород подавался в нос через трубочки. Помню, как у меня текли слёзы, хотя я и я старалась взять себя в руки.
Тогда постоянно читала акафист Богородице, и сейчас, когда дочка слышит его, сразу успокаивается.
Фото: Екатерина Глаголева
Не заглядывать далеко вперед
Дома Серафима оказалась только через два с половиной месяца. Она все равно была очень маленькой – 2100 г. Ей были велики все самые маленькие младенческие одежды, которые у нас были. И я, педиатр, мама, вырастившая троих младенцев, очень боялась.
Выписывая нас, заведующая сказала: «После выписки немного отдохните, а через месяц запишитесь в какой-нибудь реабилитационный центр». Дала нам список в какие заведения обращаться, где можно получить следующий этап реабилитации.
Дочка была дома неделю и старшие принесли вирусы, Серафима подхватила насморк, а у меня снова началась паника. Я подняла своих коллег, но, слава Богу, как-то всё обошлось.
Сегодняшний диагноз дочки – ДЦП и гидроцефалия. Гидроцефалия — не шунтированная. Нам трижды предлагали операцию: шунт — это трубка, которая ставится в голову и по которой жидкость стекает в желудочно- кишечный тракт.
Я врач, и если специалисты будут настаивать, заявляя, что операция жизненно необходима, конечно, соглашусь. Но трижды, когда голова начинала расти, операцию назначали, а потом – ситуация нормализовалась и все отменяли. Первый раз голова начала расти еще в реанимации, буквально по часам, второй раз — после трех сеансов остеопатии. Я сразу же все отменила.
Летом 2017 года нейрохирурги разрешили активно реабилитировать Серафимку.
Чтобы помочь дочке, я сама стала обучаться различным методикам, занимаемся ежедневно. Массажи, одно время был бассейн, но его пришлось отменить – именно тогда головка как раз стала вновь расти, опять встал вопрос об операции… Два раза в неделю к нам приезжает реабилитолог. Раз в две недели ездим в Центр лечебной педагогики, специалисты говорят, на что обратить внимание, дают задания и мы их дома выполняем.
Фото: Екатерина Глаголева
И сейчас руководствуюсь принципом, о котором мне сказали в реанимации – не заглядывать далеко вперед, а идти постепенно, шаг за шагом, решая конкретные задачи сегодняшнего дня.
Дочка в свои полтора года только начала ползать, говорят, что она пойдет к трем годам. Самое главное, что она – жива! А мы сделаем всё возможное, чтобы она была максимально реабилитирована.
Есть проблемы в физическом развитии, но умственно, как говорят специалисты, она развивается просто отлично! Меня очень поддерживает, когда я вижу осмысленный взгляд девочки, ее улыбку.
Она внутренне сильнее, чем здоровый ребёнок и сила ее духа заставляет и меня меняться.
Серафима — позитивный ребёнок, с ней не тяжело. Она пытается рисовать – ручкой или карандашами. Если ухожу, начинает звать: «Мама, мама!»
Постоянный больной вопрос — где брать деньги на реабилитацию. Чтобы полноценно реабилитировать ребенка, требуются большие суммы. Мне удавалось собрать средства с помощью социальных сетей, помогают друзья.
Фото: Екатерина Глаголева
Ты не жертва обстоятельств, а женщина
Старшим детям десять лет, семь и три года. Да, мне кажется, они немного обделены моим вниманием, но я стараюсь, проверяю уроки, разговариваю с ними, играю.
Плюс мы живём на даче, в частном доме. Это немного другое, чем квартира — они сами могут выйти погулять.
К Серафиме они ничуть не ревнуют, наоборот, сами готовы возиться, играть с ней. А еще есть бабушки, то есть вокруг Серафимы — повышенная концентрация внимания, и психологи говорят, что это поможет дочке пойти. У нее был паралич правой стороны, не работала правая рука, за полгода мы сделали так, что она разжала кулак и пытается ею брать игрушки.
Фото: Екатерина Глаголева
Бывает, конечно, руки опускаются – давит именно бытовой груз. Не каждый мужчина способен принять до конца ту ситуацию, что у него – «особый ребёнок» и это сказывается на отношениях между мужчиной и женщиной, вне зависимости, православная семья или нет. Непонимание бывает непросто преодолеть.
Я поняла, что нужно почаще привлекать мужа в свои дела. Да, он помогает со старшими, но я допустила ошибку, изолировав поначалу мужа от всех забот с Серафимой, от поездок по врачам, чтобы он не слышал всех этих диагнозов.
Теперь, если есть такая возможность, оставляю мужа с Серафимой.
Чтобы не скатиться в уныние, необходимо начинать верить в себя и не в коем случае не нужно опускаться до саможаления: ты не жертва обстоятельств, а женщина. Всё будет хорошо, с Божьей помощью.
Однажды я пошла и сделала себе причёску, решила, что в дальнейшем буду работать. Понятно, что реабилитация Серафимы – многолетний процесс. Почему бы мне не начать применять полученные навыки для помощи в реабилитации и других детей, тем более — я врач.
