В комнате Наталии огромные стеллажи с книгами и фотографиями, красный угол со старинными иконами, которые собирал по деревням дед Петр, получивший-таки высшее образование и ставший историком, он сам их реставрировал. Огромный письменный стол, за которым мы сидим, занимает полкомнаты. Всю мебель много лет назад делал друг семьи, оперный певец из Большого театра.
На полу – коробка, полная чашек, сумок и футболок с принтами Мириных рисунков – их недавно привезли, и почти все уже распродано. Ее рисунки и короткие надписи к ним – милые и остроумные, быстро нашли своего покупателя. Более того, она заработала свою первую тысячу долларов и теперь с упоением тратит их на «Али-экспресс». Она называет свое творчество «миримализмами».
Мира садится рядом и кладет маме голову на плечо.
– Как вы предпочитаете называть Миру и людей с похожими особенностями?
– Люди с ментальными заболеваниями. С особенностями, – говорит Наталия.
– С изюминкой! – шутит Мира.
– С особенной изюминкой? – язвит Наталия, и обе смеются…
Несколько лет назад жизнь семьи разделилась на до и после. Наталия с детьми попала в аварию: на их маленькую машину упал КамАЗ. Мира сильно пострадала, и дальше все было как в страшном сне.
– У нее сбился весь обмен веществ, она стала расти во все стороны. Сначала вообще сказали, что у нее рак, потом рак отменили, мы долго искали, в чем причина, и только с пятой попытки нашелся специалист, который понял, что происходит. Травма запустила процесс физических изменений, а вот что запустило психические, можно только гадать. Мне легче думать, что это наследственность, увы, есть откуда. Когда Мира в 13 лет совершила попытку суицида, я списывала это на депрессию, на проблемы в школе, но через несколько сеансов у психолога стало понятно, что нет… У Миры были галлюцинации. Нам дико повезло – ее психолог нас отправил к прекрасному психиатру, с тех пор Мира живет на таблетках и во время обострений лежит в психиатрической больнице…
Жизнь пришлось перестраивать. До 13 лет Мира училась в знаменитой 67-й школе, которую заканчивала и сама Наталия, и ее старшая дочь. Она училась в биохимическом классе, ездила на биостанцию и была уверена, что будет зоологом, точнее герпетологом – специалистом по рептилиям. Когда начались проблемы со здоровьем и стало понятно, что с прежними нагрузками на фоне болезни Мира больше там не сможет, мама нашла крошечный частный лицей, в котором учатся дети, не вписавшиеся в обычную школу. В этой школе нет проблемы буллинга – почти все, кто учится там, настрадались от травли раньше, никто никого не задирает.
Мира спокойно говорит о своей болезни:
– Болячка моя такая, что в какой-то момент мне может быть вообще хорошо, клево, а потом – перекрывает и становится очень плохо. И так – несколько раз за день. Качели такие…
Мирина «болячка» – это биполярное аффективное расстройство. Раньше его называли маниакально-депрессивным психозом. Это расстройство, при котором человек испытывает резкие немотивированные смены настроения.
Когда мы общались, у Миры была так называемая «маниакальная» стадия. Она быстро реагировала, шутила, смеялась и спокойно говорила о ситуации. У нее отменное чувство юмора и острый ум. При мимолетном контакте заподозрить проблемы невозможно. Но если бы она находилась во второй стадии – депрессивной – то вряд ли бы вышла из комнаты. Или, выйдя, сидела бы молча. На этих «качелях» она раскачивается постоянно. Их корректируют дорогие лекарства. В этом году осеннее обострение впервые обошлось без больницы. Врачи говорят, что, возможно, со временем, когда закончится гормональная перестройка, ремиссии могут становиться длиннее.
Я замкнулась и никому ничего не говорила
Три года потребовалось Наталье, прежде чем она поняла, что может говорить об этом открыто. Три года больниц, непрерывной работы с психологами, психиатрами и вопросов «почему со мной».
– Когда все это началось, я очень замкнулась и напрямую никому ничего не говорила. Почему это со мной? Почему с ней, почему с нашей семьей? И дальше все эти стадии – отрицание и так далее. После Мириного первого приступа галлюцинаций у меня все это выливалось в тяжелый стихотворный текст со страшной картиночкой, и так три года. Вывесишь стихотворение в фейсбук на пару часов – станет полегче. А потом мне написали из «Мела», мол, это очень важно, не хочу ли я поговорить об этом… Я уже была готова, и текст на «Меле» был первым случаем, когда я прямо назвала всё своими именами. Если это все замалчивать, вообще непонятно, как с этим жить. Были очень тяжелые моменты, про которые рассказывать нельзя, то, что называется «селфхарм» (самоповреждение) – и это самое легкое из того, что мы пережили.
Я неправильно себя повела с сыном. Ему было 11 лет, и я сперва не могла ему сказать, что его сестра пыталась покончить с собой. Просто не находила слов. В воздухе повисла тайна, и это его сломало, потому что он напридумывал себе всего… Юра перестал ходить в школу – просто не мог, у него были чудовищные истерики, имитация суицидов, он крыл меня матом, убегал ночью босиком по снегу без телефона – как потом объяснил мне психолог, от чудовищного необъяснимого страха. Он боялся оптом за все – за меня, за себя, за сестру, он боялся Миру. Сын ложился спать на полу у дверей моей комнаты – караулил, чтобы Мира не пришла и не сделала со мной ничего ночью, потому что я не смогла вовремя найти слова, чтобы объяснить, что происходит. Я для себя-то долго не могла их найти, помогли психологи.
Наталия много лет проработала в популярном журнале Psychologies, где в частности писала о психических расстройствах – 10 лет назад это подвергалось сильной стигматизации.
– В сознании закреплено, что психические расстройства – это стыдно, это нельзя никому говорить, ведь это означает, что вся семья «ущербна». Часто взрослые вообще не хотят видеть проблему, им так страшно, что они просто отрицают очевидное.
В руках Наталии были контакты всех известных детских психологов. И когда у Миры случилась попытка суицида, она действовала быстро.
– Когда ей промывали желудок, я сидела на трубке. Я позвонила детскому аналитику Анне Скавитиной, с которой мы вели в журнале страницу «Дети пишут психологу», она быстро дала контакт своего ученика, и тем же вечером, когда Мира проснулась, мы к нему поехали. Он рекомендовал нам психиатра, с которым работает в паре. С тех пор уже три года мы не расстаемся. Нам с ними повезло, Мире подобрали хорошие лекарства. Психолог постоянно на связи, Мира его обожает. Если бы я тянула и провела ее через ПНД, то она смогла бы получать только дженерики, которые дают серьезную побочку…
Многие родители уверены, что это – блажь
У Миры резко меняется настроение и видение себя в этом мире. В любой момент она может заснуть и проснуться через сутки. Ей нельзя одной ездить в метро. Она может разбудить маму ночью, потому что ей становится плохо, или попросить забрать домой посреди школьного дня. Иногда у нее снова возникают суицидальные мысли.
– Наш психолог сказал: можно свинчивать ручки с окон, убирать все колюще-режущие предметы и жить с постоянным ощущением, что дома психически больной человек. У Миры есть подруга, родители которой просто тупо не признают диагноза своей дочери. Им врачи говорят: у вас ребенок болен, она страдает, ей надо пить лекарства! Но родители уверены, что всё это блажь – ей надо просто не страдать фигней и много заниматься. Это позиция. Они боятся признать, что с их ребенком что-то не так, потому что это значит, что это с ними что-то не так, что скажут люди?..
В интернет-окружении Миры есть ребята, у которых явные проблемы с психикой, и они очень боятся об этом говорить с психологом и с родителями.
– Вот мне с мамой повезло – у меня мама соображающая! (Мира смеется и обнимает Наталию.) Конечно, стрёмно немножко, но вот так, как есть. Есть и другая крайность: психически болеть становится чуть ли не модно. В интернете есть много подростков, которые сами себе ставят диагноз: типа у меня депрессия или биполярка, шутят по этому поводу, и меня это очень бесит, это ведь не шутки! Это называется романтизация, и это очень плохо, потому что романтизировать психические расстройства нельзя ни в коем случае.
Мире очень повезло: у нее прекрасная семья, в первую очередь принимающая, психологически грамотная мама, с широким кругом общения, своей аудиторией и наработанным социальным капиталом. Семье материально помогают дедушки, одна бы Наталия не справилась. В соседнем доме живет старшая Мирина сестра Ксюша, друг и помощник. Мира обеспечена психологической и психиатрической помощью. Ей быстро подобрали адекватную фармтерапию. Она учится в комфортном месте, где нет травли. Занимается рисованием, слушает курсы по искусству, мечтает поступить в анимационную студию «ШАР» и рисовать мультики, ездит в Манга-лагерь, где все увлечены японской культурой комиксов и где она чувствует себя своей, в безопасности.
Несложно представить, что будет с проблемным подростком из маленького города, родители которого еле сводят концы с концами, придерживаются установки «стыдно» и боятся слова «ПНД»
Бог рядом
Все это было бы почти невозможно пережить, если бы Наталия не знала точно, что Бог – рядом.
– Бабушка по отцу была из потомственной семьи священников, ее фамилия Всесвятская. Но крестила меня бабушка по маме, тайком. Она умерла, когда мне было 9, и потом со мной вместе в одной комнате 2 года прожила моя крестная – она просто каждое утро вставала и читала утреннее правило, у этих самых икон, которые у меня сейчас в комнате. И я за год его выучила. А когда я стала вставать молиться рядом с ней – она принесла мне первое детское Евангелие, репринт, обернутый в обложку журнала «Юный натуралист». Это был 82-й год. Она же меня впервые отвезла к первому причастию, и я его очень хорошо помню: это было в деревенском храме, и по малолетству меня причастили без исповеди.
Подростком Наталия прикипела к храму Космы и Дамиана в Шубине – рядом с Тверской, и было время, когда активно участвовала в приходской жизни. Это ее Дом.
Когда 20 лет назад умерла ее мама, Ирина Якир, она получила подтверждение тому, что Бог рядом.
– Мама похоронена в Иерусалиме, в части кладбища для неевреев, потому что она была крещена. Я не успела прилететь на похороны – не было билетов. Но в храме Космы и Дамиана ее заочно отпели. Я не ждала этого ощущения, не звала его. Солнце. Тонкий кипарисик. И я просто физически почувствовала, как ей сейчас хорошо и теперь совсем не больно. Это было такое острое переживание, что я поняла – мне было дано испытать его не просто так, и никогда больше ничего подобного не случалось в моей жизни. Тогда Бог был рядом со мной на маминой могиле.
Смерти мамы посвящен самый горький и в то же время светлый рассказ сборника «Родина моя, Автозавод», одной из самых пронзительных и интересных книг последних лет.
Единственная некоммунальная квартира
Наталия Ким родилась в семье поэта, барда и драматурга Юлия Кима – одного из основателей бардовской культуры, не менее популярного в 70-80-е, чем Галич и Высоцкий. Он написал песни к более чем 50 советским фильмам, и если вы когда-нибудь напевали «Давайте негромко, давайте вполголоса» из «Обыкновенного чуда» или «Если долго, долго, долго» из «Красной шапочки», то вы знакомы с его текстами, даже если были не в курсе, потому что в титрах указан его псевдоним, Ю. Михайлов.
Среда, в которой росла Наталья – интеллигентско-творческо-диссидентская – и отец, и мама участвовали в издании знаменитого самиздатовского журнала «Хроника текущих событий», Юлий Ким выведен под своим именем в романе Людмилы Улицкой «Зеленый шатер», который посвящен диссидентам. В доме бывали Булат Окуджава, Андрей Миронов и историк Натан Эйдельман. Классным руководителем Наталии в знаменитой 67-й школе была историк Тамара Эйдельман.
– Я видела, с каким пиететом к папе относилась КСПшная братия, и довольно рано поняла, кто мой родитель. Мы объездили с ним всю страну, он давал концерты, был в жюри на разных слетах… Побывали на съемках сказки «После дождичка в четверг» по его сценарию, даже снялись там, я – в крошечной роли – танцовщицы, а папа там на заднем плане стоит с опахалом над Фарадой. Ездили на Камчатку, по Сибири от Новосибирска до Норильска, а потом сразу Киев на озвучивание песен к фильму «Рассмешите клоуна»… В театре авторской песни «Третье направление» шел спектакль по папиным песням, и я, восьмиклассница, там работала звукооператором на полставки, получая целых 90 рублей. В 88-м году мы ездили в Польшу с этим спектаклем – на целый месяц. Впервые я попала за границу, и это были колоссальные впечатления…
Так получилось, что, с небольшим перерывом на Израиль, Наталия всю жизнь живет на Автозаводе. Квартиру, в которой она выросла, получил лично от Хрущева ее дед Петр Якир, сын командарма Ионы Якира, расстрелянного Сталиным в 37-м году со всей военной верхушкой.
– Деда посадили подростком – он был еврейским мальчиком с шелковым бантиком из сытой хорошей семьи, а в 14 лет угодил на детскую зону. «С 14 лет пацан попал в тюрьму», у папы есть такая песня. В 53-м дед освободился, Хрущев разыскивал его, как и многих детей репрессированных Сталиным, и спросил: «Петя, что ты хочешь?» Петя ответил: «Я хочу жить в Москве и учиться в институте». Ему было 33 года, он стал студентом историко-архивного института, дали квартиру на Автозаводской. Это была единственная некоммунальная квартира во всем доме. Там родилась я, потом дочки Ксюша и Мира.
Сейчас в родовом гнезде живет старшая Ксения, а Наталия с 16-летней Мирой и 14-летним Юрой – в доме напротив. Папа младших детей ушел из семьи, когда Мире было 5 лет. С Мирой комнату делят морская свинка, хомяк, 2 пары попугаев, стайка японских амадин, королевский питончик, гекконы, огромная улитка и крыса. Крысу Акулину недавно Мира возила к ветеринару, и вообще на ней все хлопоты о «братьях меньших». 11-летний глухой ретривер Айк венчает пирамиду биологического разнообразия в отдельно взятой квартире, неизменно заставляя всех вспоминать книгу «Моя семья и другие звери».
Спешите делать добро
Самый первый пост воспоминаний Наталии потом стал рассказом «Чертово колесо дяди Паши» – про бомжа, который две зимы прожил в подъезде, деликатно заимствуя на ночь придверный коврик. А на третью зиму его зарезали на лестничном пролете. Тема бездомных надолго вошла в жизнь Наталии: она несколько лет дружила с Елизаветой Глинкой, а до того кормила бездомных в приходе – с тех пор у нее лежит собранный материал для книги – около 40 интервью с людьми, утратившими дом, кто на время, кто навсегда.
На внутренней стороне руки у Наталии – татуировка на иврите, слова доктора Гааза: «Спешите делать добро». Этим духом пронизаны все ее рассказы.
Про дядю Пашу она пишет: «Кормили, пускали в душ… я же подспудно побаивалась стать ему другом, помощником, хоть что-то сделать больше, чем просто подать милостыню в виде еды или мытья. За это я когда-нибудь отвечу, как и за многих малых сих, ради которых я не оторвала задницу от стула, не сделала шага в сторону от привычной и удобной житейской колеи».
Эти слова – про стул и колею – попадают в каждого из нас. Поэтому тексты, которые Наталия постила в ФБ, глубокие и человечные, быстро стали популярны, заработало «сарафанное радио» нашего времени– лайк-шер-репост, резко рвануло вверх число подписчиков. Рассказы одобрил отец, вкусу и чутью которого Наталья верит больше, чем себе. Часть рассказов была напечатана в журнале «Знамя». О них с восторгом отзывались самые разные люди, включая именитых писателей, например, Дина Рубина предложила написать предисловие, а затем даже сама озвучила часть аудиокниги.
В ноябре 2017-го разрозненные посты стали небольшой книгой, которая внезапно вызвала резонанс. На презентации в рамках «Нон-фикшн-2017» за подписью змеилась длинная очередь – неслыханно для дебютной книги никому не известного автора! Писатель Майя Кучерская номинировала сборник на премию «Нацбест», он вошел в лонг-лист.
– И тут такое началось… Я даже не подозревала, что моя маленькая книжечка воспоминаний и записей голосов современной улицы может вызывать такое раздражение и отторжение. Некоторые читатели и критики сразу перешли на личности. Все сводилось к тому, что я блатная, ибо вообще – кому такая книжка нужна? После прочтения рецензий известных критиков мне хотелось бежать к ним в блоги и, захлебываясь, говорить: погодите, нет-нет, вы всё неправильно поняли, вот я сейчас всё объясню, там нет никакого «барского снобизма» или «ненависти к обывателю», ну где же вы такое увидели?.. Когда вышла вторая книжка – вообще сказали, что это полная чушь… В какой-то момент я просто перестала читать отзывы и комментарии, берегу нервы и здоровье. Меня вполне устраивает моя аудитория в фейсбуке, мне там безопасно, удар я не держу, бойко отстаивать свои интересы просто нет сил… да и зачем, если людям все равно важно именно высказаться, а не услышать возможного оппонента?..
«Я агностик, но обещал жене креститься»
После смерти мамы Наталия с восьмилетней старшей дочкой и папой пыталась обосноваться в Израиле. Учили язык, собирались остаться всерьез. Папа крестился – об этом его просила перед смертью жена.
– Папа позвонил в храм: «Здравствуйте! Я агностик. Но обещал жене креститься. Можно ли в таком случае принять крещение?» Мы должны были приехать в храм Спиридона Тримифунтского в Старом городе. Случилась забастовка – мы бегаем в семь утра по улице, где нет ни автобусов, ни такси. И тут мимо нас проехала «газель», полная арбузов. За рулем – негр. Он сдает назад и на чистом русском языке спрашивает: «Юлий Черсаныч, это вы? Я же на вас вырос! А вы зачем в Старый город?» Не поверите, говорит папа, креститься еду! Оказалось, что есть святой Иулий, и Юлия Кима крестили практически в собственный день ангела в Иерусалиме, в июле 99-го…
Наталия вернулась в Россию. Иногда ей кажется, что зря. Хотя тогда не было бы младших детей и книги. И храма Космы и Дамиана, в который она ходила с детьми. Каждый раз, когда она молится, она молится о Мире – о том, чтобы она смогла научиться выживать, нашла свой круг, почувствовала то, что заставило саму Наталию в детстве встать рядом с крестной у икон.
– Сейчас у Миры резкое отрицание церкви, хотя в детстве мы ходили много, и она любила. Но за руку ведь не потащишь! Тут можно только молиться. А сколько бы это решило проблем – если бы она жила с ощущением, что Бог благ, и Бог есть Любовь, и что именно там есть люди, которые примут тебя…
3 года Мира болеет – и три раза я лежала в больнице, схема одна: напряжение – обострение панкреатита, страшные боли, реанимация. Тогда старшей, Ксюше, приходится вставать во главе семьи. Были моменты, когда ей приходилось работать, пасти брата и разрываться между двумя клиниками, где лежали мы с Мирой. У меня нашли тяжелый диабет, я чуть не умерла. Небеса меня как бы вынимают из ситуации и говорят: нельзя везде подстелить соломки, нельзя все учесть. Это не твоя задача, иди полежи! От тебя не все зависит, ты не все можешь контролировать и просчитать. Остается только отпустить ситуацию – и молиться.
Фото: Сергей Щедрин