Событиями в Кемерово я очень потрясена и даже не могу представить, что сейчас испытывают родители погибших детей и их родственники, хотя я тоже перенесла потерю. Почти тридцать лет назад мой пятилетний сын погиб в детском саду – мальчик ударил его об стену головой, затылком. Это был 1991 год, в то время и компьютеров толком не было, и врачи тогда с трудом диагностировали, что у сына была субэпидуральная гематома. Антошка три месяца пролежал в реанимации, то приходя в себя, то уходя. В итоге он умер.
А спустя год, за месяц до родов второго ребенка, муж не выдержал и ушел следом – умер от инфаркта в 35 лет. Я осталась вдовой с новорожденным ребенком на руках.
И хочу честно сказать, что мне вообще никакие слова не помогали, и самое страшное – это потом, когда ты понимаешь, что уже все. Сначала ты еще не веришь в то, что произошло. Ночью тебе снится сон, что все нормально, а утром ты просыпаешься и понимаешь – больше никогда ты не увидишь этих людей.
И с этим очень тяжело жить. Не хотелось ни бороться, ни облегчать себе состояние. Мне помогли люди, которые были рядом — и родные, и чужие, и врачи.
Года два, два с половиной я горевала и потом пошла на тренинг личностного роста, и мне это помогло: уже сама понимала, что у меня маленький ребенок, и надо как-то жить дальше. А так…
Елена Фесовец на рабочем месте в хосписе. На стене — портрет сына Антошки
У меня нет каких-то советов тем людям, которые сейчас потеряли близких в Кемерово. Просто я точно знаю, что в ближайшее время не будет хорошо. В те годы меня очень раздражала фраза «время лечит». Мне казалось, что оно не лечит, а калечит, и чем дальше, тем хуже.
Сначала человеку не хочется жить и все время ты думаешь: «Ну, зачем?». А на самом деле есть зачем: через много лет я поняла, что нужно жить для того, чтобы сохранить память о тех людях, которых потеряла. И только это заставляло меня жить дальше.
Но как дальше жить Игорю Вострикову, который потерял на пожаре всю семью, я даже не представляю и переживаю его потери, как свои. Может быть, поддержка от людей в соцсетях хоть на грамм облегчит его состояние. Но в ситуации с этим мужчиной у меня просто нет никаких слов…
“Даже если есть за кого держаться, у тебя на это нет никаких сил”
Человеку, который потерял родных, всегда нужна поддержка близких и неблизких. И так как я сама 15 лет работала в хосписе, понимаю, насколько тяжелы для родственников, друзей и знакомых такие потери.
У меня 30 лет назад был только узкий круг близких, которые поддерживали: многие не знали, как помочь, и наоборот отошли в сторонку. В таких ситуациях близкие либо не знают, что говорить, либо стесняются, поэтому стараются поменьше общаться. Они думают, что сейчас человеку не до них, им как-то неудобно самим предлагать помощь. И в итоге у человека сужается круг людей, которые могли бы быть рядом.
Но фраза «держись» – это самая примитивная фраза. Даже если есть за кого держаться, ты на самом деле просто не хочешь, у тебя на это нет никаких сил. А что держаться, когда ты потерял самое ценное? И окружающим лучше сказать этому человеку: «я с тобой рядом», «я с тобой на связи 24 часа», если готов так быть.
И еще – человек сам никогда не позвонит. Мне говорили: «Будет плохо – звони». А тебе настолько больно и плохо, что не хочешь ни с кем общаться. И я тоже никому не звонила. Но близким людям не надо бояться просто так взять и приезжать. Друзья по очереди жили со мной, потом, конечно, я поняла, что это не может длиться бесконечно, у всех свои семьи. Но нельзя такого человека оставлять одного.
“Ничего нормального у них внутри нет — они в шоке пребывают”
Конечно, у меня была совершенно другая ситуация: я все три месяца находилась со своим умирающим ребенком рядом, меня окружали прекрасные врачи, никто не гнал из реанимации, и мой муж приходил. И когда сын умирал, мы прощались и держали его на руках, сколько хотели.
А здесь, в Кемерово – мученическая, адовая смерть, я даже не знаю, как это можно пережить. Ты все время грызешь себя и думаешь, как же они страдали. И никто из близких уже не подержит этих детей на руках — ни живых, ни мертвых.
Поэтому у меня только один совет – надо быть рядом с этими людьми, несмотря ни на что. Конечно, они будут отказываться и говорить, что все нормально, но не нужно оставлять этих людей наедине с собой и думать «А что я им скажу?». На самом деле ничего нормального у них внутри нет — они в шоке пребывают.
И ведь не у всех есть активная позиция, как у того мужчины, Игоря Вострикова. Кто-то замкнулся, спрятал голову. Надеюсь, у психологов есть какие-то действенные пути, чтобы помочь этим людям.
Как и многие, я тоже всегда думала, что у родственников погибших есть какое-то единение, которое на какое-то время помогает. Но это не отменяет горевания и разных реакций людей на уход родного человека. Мне все-таки кажется, что подобная смерть рядом вряд ли успокоит. Может быть, если родственники погибших соберутся с силами и сделают, например, памятник погибшим, но думаю, это будет не сейчас.
Каждый же теряет свое. И не важно, что рядом кто-то тоже теряет. Мне кажется, это такое интимное… Когда мой ребенок умирал в реанимации, и там умирали другие дети, мне в тот момент, честно скажу, было не до них. Когда твой палец болит, он все равно болит сильнее, чем у другого человека сломанная рука. Твое тебе больнее всегда. И ты только о своем ребенке думаешь, о своей кровинушке.
Елена с сыновьями
“Все-таки, правда, время лечит. Хотя первую пятилетку оно меня калечило”
А что делать нам, далеким, но также переживающим за Кемерово? Никто не отменял время горевания в первые моменты, когда ты не можешь ничего делать и думать. Я сама нахожусь в шоке, меня никак не отпускает эта ситуация, все из рук валится.
Понятно, что у тех, кто потерял близких, жизнь остановилась, но у других людей она продолжается, как бы это жестоко ни звучало. Просто нужно работать, делать свое дело, стараться делать жизнь лучше. Нужно делать какие-то выводы и жить дальше — из этого и состоит жизнь. Опять получаются какие-то красивые фразы, и мне даже как-то стыдно их говорить…
Прошло почти тридцать лет, как я потеряла ребенка и мужа. Да, я уже пережила это горе, это прошлое. Сейчас я живу настоящим, и у меня другая жизнь. Я взяла двоих приемных детей. Кстати, мы с ними решили, что обязательно изучим план эвакуации из ближайшего кинотеатра, куда ходим по выходным. Конечно, я сохранила память о погибшем сыне и муже, но уже не живу прошлым.
Людям, которые только что потеряли родных, не захочется слышать такое. Сейчас кажется, а как это можно пережить? Но все-таки, правда, время лечит. Хотя первую пятилетку оно меня калечило абсолютно. И еще раз повторю свою главную мысль — в таких ситуациях очень нужна помощь и близких, и не близких – нельзя терять этих людей из вида.
Записала Надежда Прохорова