У старых — обыкновенно скупость и сребролюбие, а у молодых — блуд…

27 января вечером Иванушка уехал в Москву. Что скажет еп. Трифон?

В этот вечер мы с Батюшкой сначала писали письма и проч., а потом беседовали. Батюшка говорил о страстях и особенно о блудной, о том, что блудная страсть и сребролюбие одинаково сильны, от них никто не застрахован, хотя, конечно, каждому возрасту соответствует преимущественно одна страсть. У старых — обыкновенно скупость и сребролюбие, а у молодых — блуд.

28 числа вечером я спросил Батюшку:

—Вы мне сказали, что молитву Иисусову за церковной службой надо творить только тогда, когда не слышишь, что читают, или когда плохой чтец, так что трудно разобрать. Также и относительно пения. Когда вы мне это говорили, то специально упоминали, что так учил о. Амвросий. Но вот я прочитал у еп. Игнатия и у преп. Серафима Саровского, что надо молитву Иисусову творить за службою все время. Здесь я чувствуют разногласие, а потому хочу понять, как примирить между собою оба эти учения?

— Прежде всего, каждый учит по своему личному опыту, кроме о. Амвросия, так учили о. архимандрит Моисей и о. Макарий. А несомненно они были опытны и имели внутреннюю молитву. Затем, одно приличествует новоначальному, другое уже приобретшему внутреннюю молитву. Имеющему внутреннюю молитву, молитва также свойственна и естественна, как дыхание. Что бы он ни делал, молитва у него идет самодвижно, внутренне. Так и за службой в церкви молитва у него идет, хотя он в то же время слушает, что поют и читают. Этого не понимал ученик одного старца и просил его разъяснить, как же это так: и слушает, и молитву творит.

Старец отвечал:

—Скажи мне, брат, что мы сейчас делаем?

—Беседуем.

—Да. А скажи, мешает ли нашей беседе то, что мы дышим?

—Нет.

— Ну вот, также и молитва идет у тех, кто стяжал молитву внутреннюю. Она им так же естественна, как и дыхание. Поэтому сказано: «Молитва да прилепится дыханию твоему». Даже когда человек спит, молитвенное действие не прекращается у него в сердце по слову: «Аз сплю, а сердце мое бдит». Но этого мы не имеем. Мы просыпаемся, и не имеем даже на устах имени Господа Иисуса.

Теперь скажу и о службах. Наша молитва не получила еще такой собирательной силы. Наши мысли не имеют еще сосредоточенности. Мы еще не можем так глубоко вникать в молитву Иисусову, а поэтому мы за службой, если будем творить молитву, то будем плохо слушать, что читают и поют, да и в самой молитве будем окрадываться рассеянностью, и получится, что ни к тому, ни к другому не пристали. И ничего не выйдет.

Внимать словам читаемого и поемого легче, нежели охранять себя от расхищения мыслей во время молитвы Иисусовой. Поэтому и следуйте этому правилу. Конечно, иногда бывает, что полезнее человеку творить молитву, нежели слушать службу, вследствие каких-либо внутренних обстоятельств. Здесь надо иметь рассуждение.

Батюшка это очень хорошо говорил, но я не в состоянии передать все так, как оно было сказано. Также я сказал Батюшке, что мне приходят тщеславные помыслы, что я буду то старцем, то игуменом и пр.

— Да и я так думал, — ответил Батюшка, — желать этого не следует, а, конечно, все может быть, и поставит вас Господь на это место, а возможно что и укроет вас где-либо в келий. Но простите меня Господа ради, я считаю последнее выше.

Еще Батюшка говорил мне:

—Всякому человеку нужно претерпеть время искушения и борьбы — тяжелое болезненное состояние… Кто не испытал этих болезней, рождающихся до монастыря в миру, то ему необходимо испытать их в монастыре. И вам это предстоит, ибо вы не испытали этого в миру.

Затем, когда ложился отдохнуть, Батюшка сказал:

—Вот видите, через какие горнила приходится проходить монаху на иноческом пути с начала и до конца. Вот тут-то и нужна молитва Иисусова, и без нее ни одна душа не выдержит. Пока я жив, — сколько продержит меня Господь, — вам ничего, а когда меня не будет, вы будете предоставлены самому себе. Поэтому запасайтесь терпением заранее. А созерцанием всего этого не смущайтесь и не унывайте.аскройте пр. Феодора Студита и увидите, что все это и тогда было. А теперь запасайтесь терпением.

Неоднократно приходилось мне слышать от Батюшки, как он говорил мне и другим:

— Лицемерие, двойственность, лукавство вообще погре-шительны, а на монашеском пути — это погибель. Надо твердо идти по пути, никуда не сворачивать, не служить и нашим и вашим.

Вчера получил от Иванушки письмо, которое сжег, так как он не желает, чтобы кто-нибудь знал о том, что там написано. Батюшке показал. Пишет, что в Оптину не вернется, едет а Афон по благословению еп. Трифона.

Все это время было очень много занятий по разным отчетам, каких прежде никогда не требовалось. Так было много работы, что сейчас ничего не помню из того, что можно было бы записать.

Сейчас мне Батюшка говорил о том, как он переносил скорби, когда был послушником, рассуждая так:
— Должно быть, я достоин всех этих скорбей. Значит все они нужны, чтобы смыть с меня гордыню и прочие страсти.

Переносил Батюшка скорби, никому не говоря о них, не жалуясь, стараясь не озлобляться на обидчиков.

Мало только перенести оскорбления, надо позаботиться и о том, чтобы не озлобиться на нанесшего оскорбление.

Сейчас пришел от Батюшки. Открывал свои помыслы. Сначала сказал свои оплошности, бывшие за день, потом сказал, что иногда приходит помысл, особенно за службой, на правиле, что монашеская жизнь безотрадна, идет день за днем, и главное — ожидать впереди нечего, все те же службы, та же трапеза и пр.

— Это один из самых ядовитых помыслов, — сказал Батюшка. — Монах все время должен быть как бы в муках рождения, пока не придет в меру возраста совершения Христова. А пока еще жив наш ветхий человек, он и дает себя знать всякими страстями, тоской, унынием…, и что теперь для такого человека отяготительно, то впоследствии будет для него великим утешением, например, хождение к службам и утрени. Тогда применимо будет к такому человеку псаломское слово: «Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем». Тогда уже в нем будет все исполнено светом и радованием о Господе.

Вы хорошо сделали, что сказали мне этот помысл, он многих заклевывал, так и уходили из обители…

Все эти дни был очень занят, иногда и нужно было бы что-нибудь записать, да нет времени.

— Иногда бывает, — говорю я Батюшке, — что читая что-либо, никак не могу понять, что читаю, — я говорю не про внутренний смысл, а про внешний. Словно какой туман найдет: читаешь, перечитываешь, и ничего понять не можешь.

— Тогда нужно, — отвечал Батюшка, — закрыть книгу, сесть и сотворить сто молитв Иисусовых. Можно и встать, и даже поклоны положить, а можно и по скиту пройтись с молитвой Иисусовой.

Все эти дни ночевал у Батюшки. Как-то Батюшка сказал:

—Вход в рай, в вечное блаженство открывается не нашими трудами и добрыми делами, а заслугами и искупительной жертвою Спасителя Христа Бога нашего. Прежде всего это совершается через таинство крещения, которым смывается первородный грех Адама, и человек становится способным к принятию Божественной благодати Господа Иисуса Христа, которою мы вводимся в жизнь вечную. А наши добрые дела, т. е. совершение Евангельских заповедей, нужно только как доказательство нашей любви к Господу, ибо сказано в Евангелии: «Любяй Мя, заповеди Моя соблюдет». Без любви к Господу невозможно блаженство, нельзя войти в рай, обязательно спросят: — «А ты любил Господа?» — «Любил.» — «А чем ты это докажешь?» — «По силе моей, сколько мог, исполнял заповеди Божий, которые и есть доказательство любви.» — «Ну, иди.»)

А если бы вход в рай открывался не заслугами Спасителя, то тогда (не) могли бы войти в него язычники, магометане, евреи и пр. Поэтому мы должны надеяться не на свои дела, а на милосердие Божие…

—Одна мысль постоянно стоит передо мной, — сказал Батюшка, — как спасти мне свою душу? Нет во мне ничего доброго. Вам все известно: получаю благодарственные письма, да и лично получаю благодарности. Но я тут не при чем. Это действует на них через меня благодать Божия по вере их… И благодарю Бога, что хоть это сознание своей греховности есть. И надеюсь, что по Своему милосердию Господь спасет меня: не уничижит сердца сокрушенного и смиренного.

Утешаюсь я еще словами о. Анатолия — великого старца: «Ничего не имеет грешный Анатолий, разве только кто вздохнет о нем к Богу?» И я искренно прошу всех помолиться обо мне и вас прошу: помолитесь. Я сравниваю себя с моими предшественниками — старцами о. Макарием, о. Амвросием, о. Анатолием, и вижу все свое ничтожество, а до других, поверьте, мне дела никакого нет…

Несколько раз был у Батюшки. Пришел однажды, когда Батюшка только что окончил исповедь.
— Очень утомился, — сказал Батюшка. — Как будто ничего не делаешь: сидишь да разрешаешь от грехов, так может показаться со стороны. А на самом деле не так: исповедь ведь очень утомляет. Если Господь сподобит вас, то убедитесь в этом из личного опыта.

За утреней слушал молитвы к исповеди, как и вся братия. К вечеру за день устаю, да и ноги утомляются. Самый трудный пост в скиту — это 1-я седмица св. Великого поста. Но и она, по милости Божией, не особенно отяготительна для меня. Кроме того, помогает сознание, что велики дни сии, что иначе и быть не может. И удивляюсь я тому, что делал я раньше, нарушая святой пост, не понимая и не сознавая его святости и необходимости. Мне часто приходилось слышать от Батюшки, что «от невоздержания всякое зло происходит», что «пост возбуждает к молитве», «мы познаем силу поста и его значение хотя бы из того, что он как-то особенно ненавистен врагу: «Приходят ко мне на совет и на исповедь — советую соблюдать святые посты. Со всем соглашаются, а как дело коснется поста: не хочу, не могу и пр. Враг так возбуждает, не хочется ему, чтобы соблюдались святые посты».

Все эти дни ночевал я у Батюшки, да почти целые дни проводил там, только часа на два приходил в келию. Может быть, что-либо и записал бы, да совершенно не было времени. Сегодня буду ночевать в келий.

Вчера Батюшка говорил, что доживем мы до страшных времен, но что благодать Божия покроет нас. Это он сказал под впечатлением разговоров о новейших изобретениях, которые, имея как бы и добрые стороны, всегда оказываются вредными более, чем полезными. Так же помню, как Батюшка говорил:
— Гипноз, т. е. открытие много сделало. Конечно, он был и прежде, но теперь про это все узнали. Судя по всем открытиям, я думаю, что недалек и конец…

Вечером.

Получил письмо от Иванушки с Афона, и забилось мое сердце и почувствовал я к нему жалость. Он написал из Пантелеймонова монастыря о том, между прочим, что очень сильно расхворался.

Сегодня все время до трапезы провел у Батюшки. Вчера мы занимались обычными, но весьма нужными делами. Однажды я сказал Батюшке:

—Пока вы живы, я всегда могу спросить, что читать и как читать. Ну, а когда вас не будет, что тогда? Что мне читать и в каком порядке читать? Ведь обратиться не к кому. Вот я и хотел вас спросить об этом, не можете ли вы указать мне порядок чтения?

—Здесь быть определенного ничего не может. Общее правило такое: вначале надо прочесть книги, учащие о деятельной жизни, а потом уже о созерцательной… Вас Сам Господь будет учить…

Был за обедней в монастыре, как это полагается для всех. Утомился несколько от долгой службы. После монастырской трапезы зашел к Батюшке, После благословения братии Батюшка немного говорил. Мне понравилось, как между прочим Батюшка рассказал, что когда он был маленький, лет 7-8, ему очень понравилось житие пр. Малха, память которого 26 марта- Однажды после чтения этого жития отец сказал ему, что, если он будет любить Бога, Господь спасет его от видимых и невидимых врагов. И в этот же день, 26 марта, Батюшка был пострижен в рясофор.

Почти целый день писал, но все же урвал времечко сходить в рухольную. Сейчас пришел от Батюшки. Под конец Батюшка сказал мне так:
— Смиряйтесь, смиряйтесь. Вся наука, вся мудрость жизни заключается в этих словах: «Смирихся и спасе мя Господь». Смиряйтесь и терпите все. Научитесь смирению и терпению, а в душе мир имейте. Поверьте, у кого в душе мир, тому и на каторге рай…

Сегодня аз, грешный, сподобился пострижения в рясофор. Хотелось бы описать все подробно, но сегодня не смогу, Бог даст потом, аще жив буду. Сегодня память св. мучениц Агапии, Ирины и Хионы.