Учим детей молиться. Размышления молодой мамы
Перевод с английского статьи из православного журнала на английском языке «Дорогая в Эммаус» специально для портала Правмир» Анны Зюзиной
Когда коллектив журнала «Дорога в Эммаус» решил поговорить с православной мамой о детях и молитве, мы представляли себе опытную женщину с взрослыми детьми, которая в свое свободное время даст нам большое интервью. После нескольких обсуждений мы, все-таки, остановились на Инне Беловой, молодой маме « в расцвете сил» трехгодовалого мальчика. В то время, когда радости, страхи и заботы по воспитанию православного ребенка занимают все ее время бодрствования, мы нашли ее спонтанные размышления на эту тему свежими и интересными.
Журнал: Инна, расскажите нам немного о себе.
Инна: Я выросла в Москве, после общеобразовательной школы я поступила в Московский Институт Иностранных Языков. Я не была крещенной до девятнадцати лет, пока сильно не заболела. После крещения я выздоравливала полгода и начала ходить в церковь регулярно. Я работала секретарем и продавала свечи на Подворье Валаамского монастыря в Москве. Мы поженились с моим мужем Виктором, когда мне было двадцать девять лет, Николай родился, когда мне было тридцать два. Ему сейчас три года. Мой муж Виктор вырос в неверующей семье и стал православным в двадцать три или двадцать четыре года после того, как его друг привел в храм. Он художник, и многие годы работал, расписывая церкви. После того, как мы поженились, он не хотел оставлять нас на долго и уезжать писать, поэтому он нашел работу графического дизайнера в Москве, затем он пошел учиться на бухгалтера. Мы надеемся, что скоро его посвятят в духовный сан.
Ж: А Ваши родственники? Были ли они верующие?
Инна: Мои обе бабушки были очень простые люди. Они верили в Бога, но таким образом, что никто об этом не знал. Я помню историю про мою бабушку Марию, которая однажды вернулась домой очень поздно. Когда она наконец вошла в дом, мои родители стали ее спрашивать, почему она так поздно возвратилась, на что она ответила, что шла всю дорогу пешком. На вопрос, почему, она сказала, что у нее не оказалось денег на троллейбус. Мои родители стали возражать, что билеты проверяют очень редко, и можно было бы проехать бесплатно. Бабушка ответила, что может быть это грех, поэтому она шла пешком. Вот такая она была. Бабушка умерла, когда мне было три года. Моя вторая бабушка, Александра, мама моей мамы, всегда на Пасху приносила нам куличи и яйца. Я очень хорошо это помню. Она сидела на кухне и могла долго рассказывать о своих детях и внуках. Она ничего не слышала, но могла разговаривать. Как сейчас помню, сидит она на кухне, пасхальное солнце светит в окно и отражается как благословение на яйцах и куличе. Это были райские мнгновенья. 
Когда бабушка Александра умерла, я знала, что она верит в бессмертие души, потому что она сказала мне: « Приходи и проводи меня.» . Один из ее внуков купил ей погребальный саван в подарок с православными надписями и крестом. В то время это была очень редкая вещь, и бабушка часто ее доставала, показывала людям и говорила: «Посмотрите, что у меня есть». Она ждала свою смерть с миром в душе. Когда родился ее правнук, слабенький и больной, доктора сказали, что ребенок не жилец. Когда об этом сообщили бабушке, она ответила: «Я так стара, я хочу умереть вместо него, а он пусть живет.» Ей было восемьдесят три, она обладала прекрасным здоровьем, но спустя три недели внезапно умерла. С того самого дня, ребенок стал поправляться. Он родился семнадцатого декабря, а бабушка умерла восьмого января. Но несмотря на все это, я не была верующей. Я была против всего религиозного из-за атеистической пропаганды, которая была в школе, в пионерских лагерях, везде. Когда мне было девять лет, мой отец что-то сказал о Боге. Я была изумлена и ответила: « Как ты можешь такое говорить, это ведь леригия!». Я даже не знала, как правильно выговорить «религия», но уже знала, как с ней бороться. Потом, когда мне было четырнадцать у меня был подростковый кризис. Я увидела на шее у матери маленький православный крестик, я попросила показать его мне. Она дала посмотреть, вдруг я так обозлилась на нее за ее невежество и несовременность, что выбросила крестик в окно. Она побежала вниз, пыталась его найти, но не смогла. После этого она мне ничего не сказала, я даже не знаю, ходила ли она в церковь, думаю, что нет, но у нее была естественная вера, которая ощущалась.
Ж: Почему Вы думаете, родители не говорили с Вами о Боге или религии в детстве? Было это от того, что они потом предполагали проблемы в школе , или от того, что их вера не была крепка?
Инна: Я не думаю, чтобы они осознавали необходимость говорить со мной о Боге, так как их вера была без знаний. Они знали, что верят в Бога, но не знали никаких церковных догм, ничего. Их крестили, когда они были детьми, они верили в Бога и Церковь, но не знали, что должны ходить в церковь каждое воскресенье. Атеистическая пропаганда была столь сильна, что не было ни малейшей возможности слышать слово о Боге вне церкви. Даже в храме священники не могли говорить то, что они хотели. Они только служили. Иногда они говорили короткие проповеди, но им не позволялось наставлять. Те кто проповедовал с убеждением, подвергались гонениям.
Ж: Я помню, что перед смертью Вашей матери, она была достаточно воцерковлена.
Инна: Да, в последние два месяца она причащалась почти каждую неделю. Перед этим она начала посещать храм, ко времени ее смерти ее молитвослов стал очень потрепанным из-за его частого использования. Мои родители повенчались в шестьдесят лет по моему требованию, правда мама попросила, чтобы никто не присутсвовал на церемонии. Мой отец воцерковлен, но он медленно познает Православие. Ему трудно понять такие догматы Церкви как Троица, о том, что Господь был и Человеком и Богом… Он всегда спрашивает меня об этом, и я пытаюсь объяснить. Он чень простой человек, как мама и бабушки. Священники говорят, что наше поколение отличается от предыдущего. Раньше, родители, бабушки и дедушки приводили детей в Церковь. Теперь дети ведут своих родителей в Цековь. Но это все-таки не мой путь. Несмотря на то, что мои родители мало знали о вере, именно они привели меня в Церковь. Когда я в свои девятнадцать сильно заболела, доктора уже не могли ничего сделать, родители взяли меня, отвели к священнику и покрестили, в надежде, что это поможет. Только после крещения я начала выздоравливать.
Ж: Перед тем, как родился Ваш ребенок, имели ли Вы представление, как Вы будете говорить ему о Боге, как молиться? Был ли у Вас пример в лице старших друзей?
Инна: Нет, я никогда не думала об этом. Я просто так сильно хотела ребенка, что все время молилась: «Пожалуйста, дай мне ребенка, и я постараюсь воспитать его православным». Я очень стараюсь не забывать об этом. Я просила, чтобы малыш был здоровым и имел доброе сердце, чтобы любить Бога. Как только я поняла, что я стану матерью, и даже раньше, если я одна молилась, я знала, что хотела бы внушить ребенку мою любовь к Спасителю. Я не думала особенно о том, как я буду учить его молиться, или как я приведу его в Церковь. Любовь Христова была главной, что мне хотелось дать ему. Сейчас все намного сложнее и отличается от того, что я думала прежде, но это была моя первая мысль. В связи с этим мне всегда вспоминаются слова архиепископа Антония Блюма к родителям, которые спрашивали его, как воспитывать детей. Он говорил: «Я не могу дать совет, положившись на свой опыт, потому что я рос неверующим ребенком». По этой же причине трудно и мне, поэтому я воспитываю Николая как маленького взрослого, со взрослой точки зрения. Если у него есть вера, то это не будет детской верой. Конечно, он верит по-детски, но то, что исходит от мнея – это взрослая вера. Я в некотором роде даже боюсь, что тут может произойти какое-то искажение, так как я не могу до конца понять, что он видит, и у меня нет собственного опыта. Позже ему понадобятся друзья старше его, те кто прошел через этапы взросления в Православной Церкви. Особенно в подростковом возрасте я хотела бы, чтобы у него были православные друзья.
Ж: Многие люди чувствуют, что дети от природы христиане, но потом мир подкрадывается к ним и застилает их души. Вы замечали это в своем ребенке, когда он был совсем маленький?
Инна: Да, часто. После его рождения мы повесили икону Богородицы напротив него. Он улыбался и протягивал ручки, смотрел на нее и по-своему разговаривал с Ней. Это было нечто другое, чем с игрушками или картинками, которые мы показывали ему. Затем, когда мы стали брать его в храм и учить его молиться, он был очень усердным и даже делал земные поклоны. Ему было тогда только два года. Если кто-то из нас пропускал что-то в вечернем или утреннем правиле, то ребенок протестовал и говорил: « Ты пропустила ту молитву, пожалуйста, скажи ее». Но, знаете, я в каком-то смысле имела в доме церковную бабушку, двухлетнюю бабушку. Я ужасно себя чувствовала, итак, я решила попробовать что-нибудь другое. Не совершать все по определенному плану, точно, но акцентировать его внимание на вещах, о которых говориться в молитве. Например, я стараюсь соединить его христианскую жизнь с жизнью в мире, с другими людьми, со мной дома…
Ж: Вы это делали, потому что чувствовали, что даже в два года ребенок связан с внешним миром?
Инна: Я думаю, то как он себя вел, было естественно, но когда я увидела, к чему это приводит, я начала молиться молитвами, которые больше связаны с нашей жизнью. Например, я говорила Богу вслух: « Позволь нам прожить этот день без ссор, пусть будет между мной и Николаем мир, чтобы мы были добры друг к другу.»
Ж: С какого возраста Вы начали обучать ребенка молитве?
Инна: Единственное, что я могла делать в период его младенчества – это молиться в его присутствии.
Ж: Он смотрел на Вас из колыбели?
Инна: Да, у нас была только одна комната, поэтому он был всегда со мной и слышал, как я молилась. Когда он подрос, он стал присоединяться, если хотел этого. Я всегда просила его помолиться за его почившую бабушку, которую он любил, и которую мы похоронили несколько месяцев назад, а также за нас, своих родителей, потому что эти вещи он уже хорошо понимал.
Ж: Он знал какие-то молитвы наизусть?
Инна: « Он знал «Отче наш» и «Богородица, Дева радуйся». Он начал так молиться, когда ему исполнилось два. Однажды он рассказал мне стишок, и когда я поняла, что он может запоминать наизусть, я попросила его прочесть «Отче наш», у него получилось. Попросила прочесть «Богородице, Дево радуйся», он выполнил и это. Он уже знал молитвы, просто не приходило в голову попросить их произнести. (К сожалению, его дикция была настолько плохой, что только я одна могла его понимать.) Сейчас он знает «Царю Небесный» и «Святый Божий, Святый Крепкий, Святый Бессмертный…»
Хотя он и запомнил их, но думаю, что произносит он их все-таки механически. Конечно он говорит их от сердца, но все-таки не понимает значения. Однажды я попыталась ему объяснить, что значит « и прости нам долги наши, якоже и мы прощаем должникам нашим». Я объяснила ему, что такое грех, а спустя некоторое время, когда я повысила голос и ругала его, сын сказал: «Не кричи на меня, это грех». Я тогда подумала, что я не тот человек, кто должен был объяснить ему, что такое грех. (Смеется) Все что я смогла на это ответить, это чтобы он не нервировал меня, потому что это тоже грех.
Затем, я прошу его помолиться за людей, если они об этом попросили. Иногда люди говорят мне, что если я помолюсь, то это мало что значит, пусть помолится невинное дитя. И тогда я прошу Николая помолиться за тетю Лену. Она также просит. Я говорю: « Давай скажем, Господи, помилуй тетю Лену», и ребенок соглашается. Или, « Помолись, чтобы работа дяди Андрея шла хорошо». Такие вещи. Или, «Помолись, чтобы ты смог простить своего друга Стива, за то, что он забрал твое ведерко.» ( Если он, например, не может простить.) Таким образом, мы учим прощать его радостно. Ему нравиться прощать людей. Когда кто-нибудь просит у него прощения, он радостно широко улыбается и говорит: «Конечно, я прощаю тебя.» Перед тем, как у него попросили прощения, он может плакать и быть упрямым и сердитым, но как только попросили прощения, все становится на свои места, сразу все хорошо, даже если его перед этим ударили игрушечной лопаткой.
Ж: Когда Вы думаете, он начал понимать, что такое прощать?
Инна: Я думаю он стал понимать с того момента, когда сам начал просить прощение. Иногда, один, два, три раза в день приходится повышать на него голос. Иногда приходится отшлепать. Если это слишком сильно, я прошу у него простить меня. Иногда он приходит сам и просит простить его. Я спрашивала, за что ты просишь прощенье, а он отвечает, что не знает, но за что-нибудь. Или подходит ко мне и благодарит, спрашиваю, за что, он отвечает – за все. Такой смешной.
Ж: Он присутсвует на утренних и семейных молитвах? Как ты думаешь, это важно?
Инна: Важно, чтобы он присутсвовал, а не кричал и не бегал. Если он рисует в углу или слушает одним ухом, то я думаю. что все в порядке. Если я хочу, чтобы он помолился, я зову его и прошу.
Ж: Как ты добиваешься его внимания на семейной молитве. Что ты делаешь, если ему скучно или он неугомонный?
Инна: Если он неугомонный, я понимаю, что он всего лишь ребенок, и позволяю ему делать то, что он хочет в пределах того, чтобы не мешать моей молитве. Когда он не хочет молиться, я прошу его прийти и помочь мне, потому что я устала.
Ж: С какого момента ты начнешь требовать от него, чтобы он стоял рядом и был внимательным?
Инна: Я думаю, что делать это буду постепенно. Например, если он скажет одну-две молитвы сейчас, через месяц я попрошу его сказать три… Он еще такой маленький, что мне приходится привлекать его к каждой молитве, которую мы произносим, и она должна быть короткой. Что важно, так это икона Господа для того, чтобы он знал, Кому он молится. У нас есть большой постер Иисуса Христа с большими глазами, а также постер с Божьей Матерью. Может быть это не правильно, ведь это не Сам Христос, но мне кажется, что это помогает ему понимать, что он делает.
Ж: Было ли так, что Вы замечали за Николаем, что правило молиться переросло в необходимость, и он не хочет ничего делать без молитвы? Всегда ли он молится сам, или ему нужно всегда напоминать?
Инна: По-разному. Иногда он хочет молиться. Если он этого хочет, он не спрашивае, просто молится сам. Утром, если я не напомню ему, он не вспомнит. В течении дня он помолится, но не утром и не вечером. Но что он никогда не забывает, так это благословить папу и дедушку, перед их уходом из дому. Он говорит: «Во имя Отца и Сына и Святого духа», и крестит их.
У него есть несколько постоянных молитв, таких как: « Господи, помилуй мою усопшую бабушку». Это он делает, когда меня нет. Конечно, мы всегда благословляем пищу вместе и говорим благодарственные молитвы после еды. Когда я его оставляю одного, чтобы делать дела на кухне, ему становиться скучно и может помолиться. Иногда он молится в трудной ситуации. Например, однажды я разговаривала с другом о том, что не могу простить от всего сердца одного человека. Ник слышал это и просто стал говорить «Отче наш». Это было, когда ему исполнилось два с половиной года. Мой друг связал это со сложившейся ситуацией, но я не знаю, было ли это именно так. Возможно, ребенок просто почувствовал, что что-то не так, и решил помолиться.
Иногда, разговаривая с Николаем, люди полагают, что ребенок более невинный и более посвещенный чем взрослые. Несколько раз, когда к нам приходили в гости, он чувствовал это отношение и начинал молиться, чтобы привлечь внимание. Мне это не нравиться. это не естественно, и мы пытались изменить ситуацию. Теперь он понимает, что молитва – это серьезно, что это между Богом и нами, что-то, что нельзя демонстрировать.
Сейчас происходит еще кое-что. Когда Ник молится за семью, он говорит: « Господи, помилуй маму, папу, дедушку, крестную и мышонка.» Он называет себя мышонком. Это было игрой. Когда люди спрашивали сына, как его зовут, он всегда отвечал, что его зовут мышонок. Когда он молится, он молится за мышонка. Я не знаю, что с этим делать. Николай называет меня «мама-мышка», а отца – «папа-мышка». Когда приходит его крестная, он говорит: «Вот теперь мы все мышки вместе.» Я надеюсь, что это не оскорбляет его святого покровителя, потому что не могу прекратить это.
У меня есть еще кое-какие мысли по этому поводу. Это не конкретно о молитве, но это касается маленьких детей. Я говорю о святой воде и просфорах. Ник любит это. Мы стараемся принимать их каждое утро. Одна мама рассказала, что растила своего ребенка на святой воде из источника святого Сергия и в течении дня она часто давала ребенку освященные предметы, например, поцеловать. Был фантастический результат, поэтому я думаю, что это единственная вещь, которую я могу сделать для Ника без особых усилий. Я стараюсь это делать и уже вижу результаты.
Ж: Какие результаты Вы видите?
Инна: Результаты видны по его поведению. Он становится более благоразумным, счастливым, спокойным. Я стараюсю это делать так часто, как могу. Каждое утро я помазываю его святым маслом. Но я стараюсь делать это в разное время, чтобы у ребенка не складывалось впечатление, что это обязательный ритуал и он должен быть выполнен только так и не иначе. Мне кажется, это важно, поэтому я стараюсь читать разные молитвы вслух, когда он стоит позади меня и слушает. Я выбираю разные молитвы из утреннего правила, чтобы он не подумал, что молитвы – это какой-то алгоритм, который нужно запомнить и машинально повторять. Я стараюсь помазывать его, давать пить сваятую воду или поцеловать икону всегда, когда вспомню. Я делаю это, когда у меня появляется свободное время в течении дня, так как я думаю, это единственная возможность для такой нестрогой матери как я, поддерживать его веру.
Иногда, если я занята на кухне, а Ник балуется, я усаживаю его на диван с четками в руках и он говорит «Господи, помилуй» с каждой бусинкой. Слова повторяютя и их легко понять. Мне кажется, что маленьким детям нравится это. При этом он знает, что он делает что-то настоящее.
Ж: Вы можете припомнить какие-то молитвы Николая, которые Вас особенно тронули?
Инна: Он не молится своими словами, он повторяет те молитвы, которые он слышал от меня. Я ожидала, что он будет молиться: «Пусть будет мама добрее», но он молится по-другому: «Пожалуйста, позволь прожить этот день мирно». Он уже дипломат.
Когда он был меньше, он ставил своих игрушечных животных в линеечку перед иконами. Он не молился и ничего не говорил, просто, молча стоял вместе с ними. Он ставил и свои машинки тоже, но мы объяснили, что машины не молятся, и он их убрал.
Ж: У него уже есть понятие о святых?
Инна: Да, он уже знает о них из книг, которые мы ему читаем, но большинство его молитв к Господу, Богородице и святому Николаю, его покровителю.
Ж: Ты не чувствуешь, что духовная жизнь ребенка – это естественный процесс до тех пор, пока грубое, мирское влияние не касается его, или это все же постепенное твое руководство?
Инна: Я думаю, что духовное становление моего ребенка тесно связано с моим поведением. Если я уверена, что Бог слышит мои молитвы, если я сама реально веду духовный образ жизни, это, естественно отразится на ребенке. Но если я молюсь без веры, то я не думаю, что это производит на ребенка какое-то впечатление. Самым главным моментом является моя собственная решимость и искренность. По-другому это невозможно. Я полагаю, что даже если бы я его никогда не учила молиться, а просто молилась сама, он чувствовал бы, что я молюсь, и этого было бы уже достаточно.
Ж: Да, важный момент. В советский период были верующие люди, которые не могли говорить о своем христианстве и даже открыто молиться из-за страха, что их дети что-то могут сказать в школе и возможных последствий для всей семьи. Дети того времени уже давно выросли, многие из них говорят, что их вера имеет естественные начала, что они просто «впитали» веру, иногда от верующих родственников, иногда «из воздуха».
Инна: Да, у нас есть такая история в семье про моего мужа. Брат его дедушки был священником в ивановской области в Кинешме. Мы думаем, он молится за Виктора с небес, так как родители Виктора не были верующими людьми. Он помнит, что перед смертью его бабушка показала ему икону и сказала: « Посмотри, это Бог». Ему было около семи, и он четко это помнит.
Мать Виктора – убежденная атеистка. Но несмотря на это, он не стал атеистом. Когда ему исполнилось десять, мать стала брать его в Третьяковскую галерею. Он мог стоять около икон часами, пока мать не уволакивала его оттуда, говоря: « Что ты там такое увидел?».
Позже он поехал в летний пионерский лагерь. У детей там был учитель, который обучал их рисовать на металле и дереве. Виктор тогда изобразил рельефно монаха на меди – он видел в какой-то книге подобное изображение. (Инна показывает чеканную работу над нашими головами, достаточно тонкое произведение искусств). Принимая во внимание его возрас, можно сказать, что это было весьма набожно. Я не думаю, что пионервожатый видел чеканку. Виктор просто привез ее домой. Он не был крещен до двадцати лет, пока его друг не привел его в церковь. Виктор говорит, что в день его крещения, он почувствовал, что изменился.
Существует много проблем в семьях из-за неверия. Например, я не знаю, что я буду делать, если Николай начнет играть с неверующими детьми, если он начнет им об этом рассказывать или молиться в их присутствии. До сих пор такой проблемы не возникало. Люди говорят, что дети понимают, что если они верят в Бога, то не обязательно другие тоже верят. Дети воспринимают это естественно.
Ж: Я думаю, что дети чувствуют тонкости человеческой реакции. Если кто-то не реагирует в той манере, к какой вы привыкли, вы просто понимаете, что с этими людьми Вы не можете об этом говорить.
Инна: Да. Я даже предвижу такие истории. Я знаю девочку, которая верит в Бога. Однажды ее бабушка повела в музыкальную школу, нужно было ехать на трамвае, но он не приходил долгое время. Тут неверующая бабушка смотрит на внучку и спрашивает: «Ты почему не молишься, чтобы твой Бог послал нам этот трамвай?»
Ж: Вы уже думали, как объясните Николаю, почему он не получает просимого, хотя и молится?
Инна: Я уверена, что смогу ему это объяснить. Если он просит что-то сверх меры, что-то что ему не нужно. Возможно, я скажу ему: «Ты уверен, что если твоя молитва будет услышана, трамвай не попадет в аврию из-за большой скорости?» Или « Возможно, старенькая бабушка должна поспеть на трамвай, а если он пойдет очень быстро, она не успеет в него сесть». Итак, « не только мы хотим, чтобы пришел трамвай. Есть сотни людей, кто ждет его на этой линии».
Сложнее будет объяснить, например, когда он будет молиться за друга, чтобы с ним ладить, а этого не произойдет. Конечно, я знаю, что ответить в этой ситуации, что у Бога свои пути, Он знает, что для нас лучше, но я не могу сказать это с той же уверенностью. Вопрос не в том, что я не верю. Речь об энергии веры, которой мне не хватает, чтобы передать ее кому-то. Возможно, мне будет нужно пойти с ним к священнику, к тому, у кого есть такая энергия, сила. До тех пор мне придется честно говорить, что я не знаю. Если я не могу передать свои мысли уверенно, я не буду звучать убедительно для моего ребенка.
Ж: Ты предвидешь какие-то другие ситуации, когда атеисты попытаются сказать ему что-то, чтобы повлиять?
Инна: Многие неверующие родители повторяют всякую еренду из атеистической пропаганды. Например, они говорят, что христианство — религия слабых людей. Я планирую сказать Николаю, что это правда. Мы все слабые люди. Если бы мы были сильными людьми, мы могли бы избегать заболеваний, смерти и скорбей, но мы не можем. Давайте не будем это умалчивать. Христианство – религия слабых людей, так как все люди слабы. Это все про нас. Конечно, есть сильные люди, но они святые. Христианство – религия для всех: и для сильных, и для слабых.
Что касаеться других вещей….мы привыкли, что аргументы атеистов очень простые, например, что космонавты не видели Бога и ангелов в космосе. Атеисты теперь стали умнее. Я думаю – это хороший вопрос. Это вызов, который следует принять.
Ж: Николай переносит свою молитвенную жизнь из дома в церковь?
Инна: Я знаю,что я не права, но я привожу его только к Святому Причастию. Если я беру его в церковь, то не привожу его на длинные службы. Наша воскресная служба по воскресеньям длится шесть часов. Я беру его в церковь ненадолго, когда не много людей. Каждый день, когда мы идем на прогулку, мы заходим в церковь. Мы молимся, или я прошу его просто постоять и почувствовать церковную атмосферу, насколько он может. Конечно, он любит зажигать свечи, креститься, кланяться и целовать иконы. Иногда он спонтанно молится в уголке, где ставят свечи, но так громко, он просто выкрикивает: «Господи, помилуй мою бабушку».(Смеется) Я чувствую себя неловко. Он просто не замечает, что есть другие люди вокруг.
Конечно, я рада, что Николай молится, кланяется и сам крестится, что он ставит свечи, с радостью целует иконы. Это, думаю, главное. Хотя, конечно, мне жаль, что я не могу приводить его на всю службу.
Ж: Разве не принято в России немного подождать, пока дети подрастут? Особенно, когда у вас наступает такая длинная холодная зима, а путь в церковь длинный, необходимо долго ждать трамвай и мерзнуть. А принимая во внимание квартиру на четвертом этаже – восемь длинных лестничных пролетов – как с них спуститься и подняться с детской коляской? Из того, что я видел, я понял, что матери обычно приводят детей только ко Святому Причастию, а когда они подрастут, то начинают посещать церковь регулярнее.
Инна: Да. Может быть это не правильно, в этом вопросе я слаба. Для меня это подвиг привести малыша на службы и стоять с ним часами. Конечно, все, наверное, по-другому, если регулярно приносить ребенка на службы с его рождения, но я просто на это не способна. Я восхищаюсь теми людьми, у которых три, четыре, пять детей, и которые всех детей приводят на службу. Это здорово. Имея одного ребенка, я знаю, что это такое, но три, четыре… Дети из таких семей могут немного походить, почтить иконы, поставить свечи, но они не бегают, не собираются в группки и не разговаривают. Иногда матери приносят детей в люльках и колясках.
Ж: У всех по-разному.
Инна: Я думаю, что мать, у которой много детей похожа на ангела, как на картинах Микелланжело. Это действительно дар. Конечно, Бог помогает. Я не представляю, что подумают обо мне действительно набожные и сильные матери после прочтения того, что я сказала, но я прошу быть снисходительными.
Ж: Что Вы узнали о своем сыне, глядя на то, как он молиться?
Инна: Он говорит искренне, ничего особенного. Я вижу свои ошибки в духовной жизни. Слышу свой тон голоса, и думаю, что я слишком эмоциональна, в других вещах – слишком формальна. Я вижу свое отражение в нем. Когда я прошу ребенка помолиться Христу перед этой большой иконой, я вижу в нем благоговение. Возможно, это единственное, что хорошо. В основном я вижу свои ошибки.
Одно я поняла, как детские сердца отзывчивы, как быстро они поворачиваются к Богу. Взрослые, даже когда знают, что это правильно, часто отказываются это выполнить. Мы двигаемся вперед очень медленно – дети нет. Когда я прошу Николая помолиться и сказать Богу, что он любит Его, и знает, что Бог тоже любит Николая, то ребенок сразу выполняет мою просьбу. Между просьбой и действием проходит секунда. Когда он беззаботно стоит перед иконами, я говорю встать ему прямо и тихо, чтобы Бог видел, как он серьезно молиться. Он тут же слушается. Он реагирует на мои слова от всего сердца без колебаний.
Ж: Хотите что-то еще добавить о детской молитве?
Инна: Моя прблема – соединить молитву с жизнью. Например, я не говорю Николаю молиться, если он хочет новую игрушку. Я не могу сказать, чтобы он просил об этом Бога, когда сама собираюсь купить ему эту игрушку. Если я не могу что-то для него сделать, я не прошу его молиться, так как боюсь, что он будет разачарован. У меня у самой нет сильной веры. Но я и не хочу, чтобы он молился своими словами. Например, просить, чтобы оставаться добрым или кого-то простить.
Я знаю, Бог поможет ему простить и даст мир, но я не уверена насчет игрушек. Я не хочу, чтобы он думал, что он мленький благочестивый человек, так как может получить то, о чем помолился.
Возвращаясь к связи между жизнью и молитвой, вспоминается рассказанная священником история. Когда он был маленький и не слушался, его мать становилась на колени и иногда плакала, говоря: « Боже, посмотри, как со мной поступает мой ребенок. Помоги мне.» Это всегда его останавливало.
Но можно быть слишком дисциплинированным. У одного из наших друзей родился ребенок сразу, как он обратился к Богу. Когда малыш был совсем крохой, бегал по церкви или прятался в таких уголках, где его никто не могн найти, отец вытаскивал его за ухо и шлепал. Ребенок вырос нервным. Со вторым он был уже не так строг, и ребенок более благочестив.
Ж: Какой урок можно из всего этого сделать?
Инна: Я благодарна Богу, что Николай появился у меня не сразу после моего обращения, когда я была новенькой и рьяной. Я думаю, ребенок должен чувствовать свободу в общении с Богом. Может быть это касается только моего сына, так как я думаю, что он должен вести себя просто с людьми, а также и с Богом, чувствовать себя свободным и делать то, что он хочет, не нарушая моральных правил. Наприме, я не шлепаю его, если он схватил икону и держит ее не благоговейно. Я просто забираю ее, ставлю на место и прошу больше так не делать. Я знаю, что многие родители очень строги со своими детьми в таких ситуациях, но не думаю, что они правы. Может быть я ошибаюсь: разные дети – разные методы.
Я считаю, что ребенок не должен думать, что Бог и Богородица – его враги, что мы Их противопоставляем ребенку. Я не хочу, чтобы ребенок спасался бегством, убегая из семьи и от друзей. Я хочу, чтобы мы все были вместе. Мне кажется, что это главная цель семьи, быть уверенным, что никто никому не противостоит. Я говорю сейчас о себе, так как папа Николая часто отсутсвует на работе. Он рано уходит и поздно приходит, поэтому, практически, все время я с ребенком одна.
Ж: Какую роль играет Ваш муж в духовной жизни сына?
Инна: Мы думаем, что очень важно участие отца. Было проведено исследование еще во времена атеизма, чтобы лучше бороться с религией. Исследование о детях из верующих семей. Они пришли к выводу, что в семьях, где отец был верующим и ходил в церковь, 90% детей были в последствии религиозны, в семьях, где была верующей только мать – лишь 10%. Я не знаю данных, касающихся демократического общества, но думаю, что нам есть о чем поразмыслить.
Когда Виктор дома, он молится с Николаем. Главное, чтобы он видел, как отец молится.
Ж: Если Виктора рукоположат, как Вы надеетесь, то у него будет время, чтобы быть вместе с Николаем в церкви, а через несколько лет он сможет быть его алтарником.
Инна: Да. Но я скажу, что мне страшно за него из-за того, что я заметила среди алтарников, это касается даже детей клириков. Они часто говорят, куда поставить свечку, или где вы должны встать и т.д. Я не думаю, что все дети священников такие, некоторые из них замечательные. Однако, иногда они просто имитируют поведение взрослых без понимания содержания и уважения. Они начинают смотреть на людей сверху вниз. Не только на детей вокруг, но и на взрослых. Я не хотела бы, чтобы мой сын указывал взрослым, что им делать в церкви. Я хотела бы, чтобы он стоял на своем месте и понимал, что он просто маленький ребенок. Я не позволю ему комментировать поведение взрослых. ( Я не имею ввиду себя, я знаю, что я не идеальна).
Ж: Мы можем вернуться к теме о связи молитвы и жизни? Можете еще что-то сказать по этому поводу?
Инна: Да. Это касается очень маленьких детей. Малыши должны понимать, что главная вещь в вере – это сострадание. Мы все время хотим внушить это Николаю. Мы надеемся, что позже это будет связано с верой. До сих пор нам не удалось это объединить. Например, если его друг плачет, по дороге домой я спрашиваю его, почему друг плакал, какое было его настроение, хорошее или плохое, почему. Я спрашиваю, чтобы он заметил, как человек себя чувствовал. Я думаю, что пока это единственный вид сострадания, на который он способен, пока он не может помочь физически. Помощь на кухне мне – это игра, и он это понимает. Но помощь психологическая – это уже не игра. Например, если его друг хочет его игрушку, я не говорю, что он жадный, и что он не должен быть таковым. Я пытаюсь объяснить ему, что игрушка нравиться его другу, так как она для него новая. Я пытаюсь заставить его понять, как на эту ситуацию смотрит другой человечек.
Под состраданием я понимаю принятие во внимание другого человека, так как дети зачастую этого не делают. Это не суть сострадания, но механизм – принимать во внимание чужие чувства, чужую ситуацию. Для взрослых, возможно, сострадание, милосердие – это желание спастись и невмешательство в процесс, то есть помоги как можешь. Помочь кому-то физически для нас просто, но ребенку это трудно. Подать милостыню нищему, которую дала ребенку мать, понести тяжелую сумку – все это игра. Реально он не может никому помочь без матери, но он может позаботиться о людях психологически. Вот на этой неделе я видела результат своих усилий. Николай пришел на кухню и спросил меня, что я там делаю. Я сказала, что завариваю специальный чай для нашей соседки, которая больна. Тогда он предложил помолиться за нее. Это, думаю, обнадеживает.
Я слышала, как люди говорят, что нужно делать то-то и то-то, так как Бог этого хочет. Мы собираемся сказать это в будущем, но сейчас я боюсь ссылаться на Бога таким образом, так как сама не слишком сильно связана с этими вещами. Например, я не молюсь каждый час. Когда я говорю с людьми, я не всегда знаю, как Бог видит эту ситуацию. Но чем больше я буду связывать мою жизнь с памятью о Боге, тем лучше я буду способна связать сострадание, которое я пытаюсь воспитать в моем сыне с верой в Бога. Тогда я буду способна передать ему, что действительно Бог хочет в той или иной ситуации. Я надеюсь, что эти две вещи будут совпадать.
Ж: Вы полагаете, что обучение человеческому состраданию и доброте поможет понять Божье сострадание, которое несомненно больше?
Инна: Да, увыерена. С раннего детсва ребенок должен понимать, что над всем миром Бог и Он милосерден. А чтобы это почувствовать, он должен быть сам добр и понимать, что такое сострадание. Если нет, то когда ему будет десять, как объяснить, что Бог милосерден, ребенок не поймет. Мы хотим, чтобы у нашего сына осталось впечатление с раннего детства, что Бог – это не только Тот, Кому молятся, но Бог – это милосердие, добро. А остальное можно объяснить потом. Милосердие – это как доброта, но доброта имеет природное начало, тогда как милосердие, сострадание можно внушить.
Я хотела бы сказать, что я всего лишь повторяю, что мне приходит на ум. Я не совершенна. Я просто сказала вслух то, о чем я не могу не думать, так как это непосредсвенно касается меня. Когда я слышу, что кто-то утверждает, что это должно быть так, а это по-другому, я всегда удивляюсь. Я знаю, что у меня нет авторитета говорить о милосердии и сострадании. Ужасно говорить об этих вещах и не быть милосердной самой, но я очень хочу, чтобы мой ребенок обладал этим качеством, поэтому я должна иногда думать об этом. Я надеюсь, что люди, прочитав это, простят меня.