Три евангелиста – и у каждого свой неповторимый голос. Лука обстоятелен, его заботит точность факта, тщательность изложения и правдивость фраз.
Архимандрит Савва (Мажуко)
Матфей внимателен к людям, окружавшим Христа, ведь это были евреи, его соплеменники, он их понимал, чувствовал атмосферу городов и селений, прозревал мотивы поступков и вопрошаний.
Марк – краток и стремителен, для него важно не просто передать учение Спасителя или дать портреты его собеседников, но уловить то, что было между ними, как случилась встреча, как загорелись глаза, как стучало сердце.
Вот благовестники взялись описывать беседу Господа с богатым юношей, и только Матфей точно указывает на возраст собеседника Иисуса, дважды именуя его юношей (Мф. 19: 20, 22), для Луки и Марка это или «некто из начальствующих» (Лк 18:18) или совсем скромно и безымянно – «некто» (Мк 10:17).
Матфей говорит, что юноша подошёл, и мы видим степенно ступающего богатого молодого человека, хорошо одетого, прилично воспитанного. Для Луки не важны мелкие детали – если общались, то как-то уж встретились – кто подошёл первым, как сошлись, где столкнулись – значительна лишь беседа.
А вот описание Марка обдаёт ветром – будто беседа началась в вихре, будто давно уже бежали друг к другу: Христос выходит в путь, некто подбегает, падает Ему прямо в ноги, бросается на колени – в пыль, в дорожную колею, и – вопрос – неожиданный и дерзновенный: «Учитель благий! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» (Мк. 10:17).
Много ли вы знаете юношей, озадаченных таким вопросом? Молодость пресыщена мечтой, избалована возможностями – куда ей пристроить этот стариковский вопрос, зачем ей вечная жизнь, когда земная еще не прожита и так прекрасна и приветлива?
Если ты здоров и полон сил, зачем тебе думать о загробном будущем, дела-то сколько здесь, радостей, счастья, открытий? А этот думал, и, видно, крепко думал, если искал Учителя и, найдя, в почтении пал на колени, благоговея перед мудростью, доказанной не только словом, но и делом.
Но Христос не говорит ему ничего нового: просто соблюдай заповеди – не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца твоего и матерь твою. И к этому у Матфея добавлено: люби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 19:19), а Марк передал одну из самых редких заповедей – не обижай (Мк. 10:19).
Убийц и сегодня немного, прелюбодеев – достаточно, тем более что слово это вбирает в себя все проявления нечистоты, и это грех – юношеский по преимуществу, грех молодости, игривой крови. Воруют все, или почти все, особенно в детстве, лжесвидетельствуем, клевещем, оскорбляем родителей – это случается и нередко, а вот в «редкой» заповеди «не обижать» сознается каждый, вспомнив что-то, пряча глаза.
И здесь юноша нас тоже сразил – не повинен! «Всё это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне?» (Мф 19:20). Разве так бывает, чтобы юноша и к тому же – святой? Юность и святость – вещи несовместные. В этом нас убеждает жизненный опыт. Молодость – время «буйства глаз и половодья чувств», не многие способны себя сохранить и обуздать.
Христос и богатый юноша
Может, сказал молодой человек неправду, представил себя в лучшем свете? Христос не терпел лжи. Он ни в чём не обличил юношу. Наоборот, как пишет порывистый Марк, «взглянув на него, полюбил его» (Мк. 10:21). Значит, на самом деле, перед Господом стоял на коленях чистый и честный юноша, которому – не в чем было каяться!
И будто видишь иконное изображение: перед Богом, как на Страшном суде, стоит молодой человек, не преступивший ни одной заповеди, но сердце не радуется нерастраченной праведности, оно ищет большего, а чего – понять не может. Ведь праведность должна успокаивать, разве не так? А он – волнуется, ищет, томится чем-то. И Бог, только Он и знает, чего же ищет душа, отчего тревожно сердце.
«Одного тебе недостаёт, – отвечает юноше Бог, глядя на него любящим взором, – пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест» (Мк. 10:21).
И юноша – праведный, приличный, богатый – смутился, опечалился и – отошёл. Не стал он апостолом Христовым, учеником Бога не сделался. Ничем закончилась такая красивая и яркая встреча. И нам грустно, как грустно всякий раз, когда хороший человек никак не может распознать Бога в Том, Кто говорит с ним через Писание и Церковь. Никак не встретятся.
Мытари и грешники бросают всё и идут за Богом. Блудницы и бесноватые за честь почитают служить Ему, только в Нём видя всю жизнь свою и любовь и смысл. Безглазые слепцы безошибочно опознают голос Создателя вселенной, малые дети и звери пустыни слушаются Его, рыбы глотают монеты, бросаются в сети по Его просьбе, деревья засыхают из послушания, мертвецы, не знающие покоя, выходят из гробов, чтобы говорить о Нём. А праведники отходят в печали. Вдруг оказалось, что им с Богом не по пути.
Господь утешал скорбящих, исцелял израненные души, а вот праведный юноша ушёл в смущении, утешения не получил, отошёл в печали. Обидно. Ведь, кому же ещё идти за Христом, как не праведным юношам?
«Христос, благословляющий отрока Варфоломея». Художник Михаил Нестеров, 1926
Вся его жизнь, тщательное исполнение заповедей, послушание родителям как будто специально готовили его к этому часу – следованию за Христом. И не пошёл. Упустил момент. А вместо него за Господом пошли совсем другие, публика малопочтенная – осиротевшие блудницы, кающиеся мытари, нищие рыбаки, пропахшие морем.
Когда Матфей-мытарь – богатый и независимый, но справедливо ненавидимый за свою предательскую работу, услышал от Спасителя краткое «иди за Мной», – встал и пошёл, бросив на дорогу все свои деньги без разговоров и богословский прений о заповедях, без обетования Царства и уточнения условий. Просто – встал и пошёл за Христом, взяв свой крест скорбей апостольских, даже деньги не стал пристраивать, раздавать, делить. Без слов. Без вопросов. А юноша удалился в печали. Вернулся к своему богатству. И к своей пресной праведности.
А ведь это история о трусости, о страхе, который не даёт сделать и шага. Мы пропитаны страхами, нас съедают опасения. Мы боимся. Некоторые люди даже в Бога не верят, потому что боятся Его и всю свою силу убеждения бросают в бой, чтобы уверить себя, что нет Его, а, значит, и бояться некого.
А что же – легко расстаться с богатством? Если ты богат, у тебя есть имя, власть, влияние, тебя слушают, с тобой считаются, тебе прощают, ты можешь себе позволить любой каприз, даже стать праведным. И как от этого отказаться? Тот, кто никогда не пробовал богатства, легче переносит нищету и унижение, ему проще отвергнуться себя, ведь и отрекаться-то особенно не от чего.
Но мы боимся не столько утраты, сколько приобретения. В нас живёт страх добра, лютый и неукротимый, нас угнетает угроза святости. Бывает, что и раскаявшийся грешник возвращается к греху не потому, что тянет и обольщает, – нет, уже и забылось всё, отцвело, опало, но – страшно быть святым, праведность пугает, собственная непривычная доброта.
Порок – обратная сторона страха. Лень, уныние, депрессия живут за счёт боязни. Мы ленимся или унываем, потому что боимся дела, к которому готовы, которое можем понести, но – страшно, боязно, пугает риск. Равнодушие, одиночество и тоска растут на корне страха. Пройти мимо, не заметить чужую боль – не от жестокого сердца, а от страха не суметь быть добрым, от испуга перед собственной добротой и сердечностью.
Утонуть в глухом одиночестве – не от засилья подлецов или собственной чёрствости, а от боязни стать другом, полюбить или – ещё страшнее – быть любимым, из опасения «оцарапаться», пораниться, без чего нельзя обойтись живому. Отдаться тоске и обессиливающему отчаянию, потому что страшно делать, даже попытаться приступить к делу, служению, миссии, к которым зовёт душа, но голос страха громче и убедительнее.
Преподобный Антоний Великий в своих «Наставлениях» (1:7) говорит об этом сложном чувстве угрозы святости: «Не устрашайтесь, слыша о добродетели, и не чудитесь о имени сем. Ибо не далеко от нас, и не вне нас, а в нас самих есть дело сие; и оно удобно, если только захотим».
Не об этом ли речь и у преподобного Серафима? Его спросили как-то, почему нынче нет тех подвижников, что были в древности? «Нет решимости», – отвечал старец. Комфорт нас избаловал, изнежил, расслабил. Жизнь наша предсказуема и удобна – спим в тепле, умываемся горячей водой, кушаем по расписанию и круглый год – фрукты. Но вокруг нас снуют поджигатели – именно так переводится имя старца Серафима – «поджигатель».
Встретишь такого – сердце тебе воспламенит тоской по Боге, по святости и чистоте и – прощай уют и мирные радости. Господь воспламенял сердца людские и словом, и взглядом. Хочется обезопасить себя от такого Бога – слишком опасен, слишком свят, «ищет не нашего, а нас». И все святые старцы – серафимы-поджигатели – утешат, очаруют, в душу заглянут и – пропал человек для общества и мирного строительства.
Но ведь таковые за Господом шли по пыльным дорогам Палестины, такие горячие сердцем и несытой любовью к Богу проповедовали в столицах, с улыбкой шли на казнь, выходили бороться со львами. Неуютные, неугомонные, с горящими глазами и пылким сердцем – приличные люди боятся таких, и миланские дамы прятали своих непорочных дочерей не только от развратных юношей, но и от проповедей святого Амвросия. Знали наверняка – были случаи – услышит, сердцем взволнуется – в монастырь уйдёт.
Люди святые не были порядочными людьми, никто бы не назвал их и приличными. Беспокойный народ, тревожный, непредсказуемый. Просто не были они трусами. Страха не было в них, потому что «совершенная любовь изгоняет страх» (1Ин. 4:18).