Если да, то да, если нет, то нет — ответ Сергея Худиева прот. Роберту Арриде
Читайте также по теме:
Легализация однополых браков в Нью-Йорке: Католическая церковь против
Однополые браки в законе: мнения священников
Прот. Владимир Шмалий о гомосексуальности
Представляет ли собой легализация однополого брака, или союза, угрозу положению Православной Церкви о том, что супружество есть освященный союз одного мужчины и одной женщины? Этот вопрос снова оказался в фокусе внимания многих православных христиан после недавнего определения законодателей штата Нью-Йорк, дающего однополому браку статус законного.
Протоиерей Роберт Арида
По священническому своему опыту в штате Массачусетс, где гомосексуальные браки узаконены с 2004 г., могу сказать, что не было случаев, чтобы данный закон штата затруднял мое служение, не понуждал он и к перемене взглядов Церкви и богословия брака.
То, что некоторые православные верующие считают нужным озвучивать свой протест против однополых браков из страха, будто Церковь заставят пойти на уступки и в дальнейшем ее обяжут совершать обряд венчания над однополыми парами – по-моему, несколько преждевременно.
Ведь, с одной стороны, гражданский закон не есть и не будет первоопределяющей нормой для того, что происходит внутри церковной ограды. С другой стороны, легализация однополых браков в некоторых наших штатах предоставляет верующим повод поразмышлять о долгой и сложной истории моногамного гетеросексуального брака в Церкви.
Если начать с открытого служения нашего Господа, то евангельское повествование свидетельствует, что Его понимание брака было не во всем согласно с взглядами фарисеев. Это особенно наглядно проявилось в споре о разводе.
Фарисеи оправдывали развод, опираясь на авторитет Писания в лице Моисея (Втор 24, 1). Христос отвечает: «По жестокосердию вашему он написал вам сию заповедь. В начале же создания, Бог мужчину и женщину сотворил их. Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью; так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мк 10, 5-9).
В Евангелии от Матфея ответ Иисуса содержит в себе дополнительную подробность: «Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала не было так. Но Я говорю вам: кто разведется с женою своею кроме как за прелюбодеяние и женится на другой, [тот] прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует» (Мф 19, 8-9).
Христос спорил о природе брака с фарисеями и саддукеями, и в последнем случае речь главным образом идет об обычае левирата, при котором бремя заботы о потомстве умершего мужа возлагалось на его братьев (Лк 20, 27-33). Послания Павла свидетельствуют о том, что великий миссионер трактовал вопросы, близкие к теме брака, в свете того, что он предвосхищал как второе пришествие нашего Господа.
Если тщательно просмотреть те места у Павла, в которых говорится о браке, то бываешь поражен непоследовательностью миссионерских утверждений.
К примеру, – должно ли брак поощрять или не должно (1 Кор 7, 25-33)? Должен ли христианский супруг дать развод своей нехристианской половине (1 Кор 7, 12-13)? Предназначен ли брак лишь для сдерживания страстей и, стало быть, для преграды последствиям падения в отношении человеческой любви (1 Кор 7, 1-9)? Служит ли брак для восстановления правильных отношений между мужчиной и женщиной, в соответствии с чем покорность жены мужу, проявляемая в рождении детей, приведет ее ко спасению (1 Тим 2, 15)? Или же, не есть ли общий жизненный удел мужа и жены отражение связи Христа и Церкви (Еф 5, 21-33)?
В силу того, что св. Павел был миссионером, его подход (или подходы) к проблеме брака не следует воспринимать как системное исследование по теме. Как апостол язычества, он столкнулся с новым и непредвиденным, будучи при этом не иудеем, но иудео-христианином, недавно обратившимся к распятому и воскресшему Господу.
Протоиерей Роберт Арида
С течением веков Церковь продолжала сталкиваться с новыми и неизведанными вызовами. Каноны нашей Церкви свидетельствуют об этом, особенно в той своей части, которая касается вопросов брака и развода. С тех пор как между Церковью и государством установилась «симфония», чистота и святость моногамного гетеросексуального брака стала подвергаться эрозии не извне, но изнутри ограды Церкви.
На смену множеству канонов, в которых было стремление установить равновесие между супружеством и монашеством и охранить институт брака (а также женатое духовенство) от поборников крайностей монашества и аскетизма (собор в Гангре, постановление 341-е), с неизбежностью пришли нормы, сместившие баланс в сторону последних.
В одном из поразительный образцов, дающих нам знать об установившемся неравноправии, «Алфавитном собрании священных и божественных канонов» Матфея Властаря (середина XIV в.), есть дозволение на развод в случае, если кто-то из супругов изберет «лучшую жизнь», т. е. монашескую. Развод легко давали даже в том случае, когда не было взаимного согласия супругов (Письмо 3-е, глава 13). Монашество многие в Православной Церкви продолжают ставить больше брачного союза и ныне.
Монашество оказалось не единственной трудностью, с которой Церкви пришлось иметь дело в связи с местом института брака в обществе. Вопрос о рабстве также предстал перед Церковью и христианской империей в новом ракурсе. В то время как христианство способствовало более человечному обращению с рабами, само рабство оставалось общепринятым установлением, которое, по большей части, было необходимым для поддержания естественного хода вещей. С христианской точки зрения это означало, что рабство – явление общественной жизни, установленное Богом.
Прояснить это помогает Послание к Колоссянам. Св. Павел недвусмысленно утверждает, что отношения между рабом и хозяином столь же важны, как и отношения между женами и мужьями, детьми и родителями (Кол 3, 18-25). Рабство было краеугольным камнем в основании упорядоченного общественного уклада. Что св. Павел возвращает беглого раба Онисима его владельцу – предположительно Филимону, своему «сотруднику» в деле проповеди Евангелия – также показывает, что рабство как институт не должно понести никакого вреда (Филимон, 8 слл.). Мимоходом можно было бы спросить, как соотносится возвращение Онисима его владельцу с учением, изложенным в книге Второзакония: «Не выдавай раба господину его, когда он прибежит к тебе от господина своего» (Втор 23, 15).
К IV в. о рабстве как о составляющей естественного права стали писать св. отцы. Однако, в отношении к рабству естественный закон был осмыслен как последствие грехопадения. Как таковое, по воле Божией рабство было утверждено в качестве наказания за безумие и преступление человека. Иоанн Златоуст подчеркивал, что Бог изначально сотворил всех людей свободными, но рабство стало результатом греха, вражды и жадности («На Послание к Эфесянам», 24).
Но пока св. отцы, как на Востоке, так и на Западе, пытались обнаружить истоки рабства, рабы продолжали пребывать в правовом и общественном бесправии. Среди прочего, это означало, что рабам нельзя вступать в брак. Св. Григорий Богослов, обличая рабство, сам обладал рабами, которым даровал по своей воле свободу и личное достоинство. Св. Василий Великий рассматривал рабство как необходимое зло. Св. Феодор Студит владеть рабами монахам запрещал, а тем не менее известны монастыри, державшие рабов. Третий канон собора в Гангре предал анафеме тех, кто подбивал рабов на бегство от хозяев.
Образ раба как бесправного существа также проходит в разных образцах житийной литературы. В этих повествованиях освобождение рабов, которыми святой владел, не было первым и главнейшим из свершений милосердия, но способом избавления от собственности (ср. жития св. Мелании Младшей и св. Симеона Юродивого).
Пройдет период почти в тысячу лет, прежде чем гражданское и церковное законодательство признает за рабами статус правоспособного лица, что, в свою очередь, позволило им венчаться в Церкви. В самом деле, если такова воля Божия, то естественный закон должен отступить.
При знакомстве с библейскими, святоотеческими, литургическими и каноническими текстами нашей Церкви можно, в итоге, отметить, что в них нет общепринятого законченного учения о браке в аспекте его происхождения, смысла и назначения.
Брак – он до грехопадения, или его последствие? Он вечен или временен? Расторжим или нерасторжим? Есть ли он подтвержденный законом контракт между свободными людьми? Приспособление ли он к человеческим страстям – форма узаконенного прелюбодейства – и посему подведомствен монашескому пуританизму, или же это таинство, знаменующее Царство Божие, которое ведет супругов ко спасению? На каждый вопрос был двоякий ответ, да и нет.
Если Церковь собирается дать ответ на легализацию однополых брачных союзов, то очевидно, что начать следует с того, чтобы определиться – как обходиться с теми однополыми парами, которые, став гражданским законным брачным союзом, приходят со своими детьми и стучат в дверь наших приходов, взыскуя Христа. Отвергнем ли мы их? Прогоним ли мы их с порога, от первого впечатления? Станем ли мы, согласно правилу покаяния, увещевать их к разводу и роспуску их семьи? Или же предложим им, как предлагаем всякому, кто ищет Христа, пастырское попечение, любовь и духовное убежище?
Воистину, Церковь не совершала плавания в этих неизведанных водах.
Но наша история учит нас, что новшества не должны повлечь за собой дискредитации Христа, который «Тот же вчера, сегодня и всегда».
Протоиерей Роберт Арида, настоятель Троицкого собора в Бостоне.
Перевод с английского Сергея Акишина специально
Если да, то да, если нет, то нет — ответ Сергея Худиева
Читайте также по теме:
Легализация однополых браков в Нью-Йорке: Католическая церковь против
Однополые браки в законе: мнения священников
Прот. Владимир Шмалий о гомосексуальности