О молитве митрополита Антония Сурожского
С митрополитом Антонием я познакомился в первый его приезд в Москву. Он был вызван по делам Экзархата, и ему, естественно, хотелось встретиться с теми, кого он знал. По Парижу он был знаком с отцом Всеволодом Шпиллером, снесся с ним и сообщил, что приезжает в Москву.
Отец Всеволод, как правило, весьма критически относился к деятелям церкви, о Блуме же, кроме восхищенных отзывов, ничего другого я от него не слышал. Естественно, я заинтересовался такой личностью.
Когда митрополит Антоний (Блум) приехал в Москву, Шпиллер поручил мне быть при нем и оповещать о его намерениях. Владыка приехал в храм ко всенощному бдению, по обычаю прошел в алтарь, встал справа от престола и начал молиться. Я занял место рядом с ним.
Если нужды во владыке ни у кого не было, он, как правило, закрывал глаза и уходил в себя. В богословской терминологии момент такой означает: «свел ум свой в сердце». Значит, в сердце своем подвижник ведет беседу с Богом. И хотя глаза владыки в эти моменты были закрыты, лицо его выражало сущее блаженство. Даже стороннему зрителю ясно было, что владыка лицом к лицу предстоит Творцу. Для меня это было просто ощутимо.
Если кому-то требовалось о чем-то владыку спросить, достаточно было коснуться его плеча, и Владыке становилось ясно, что в нем нуждаются.
Далее – чистая непостижимость – от созерцания Бога владыка должен был уйти. Даже со стороны ощутимо было, как трудно было ему оторваться от Бога, но волевым усилием владыка это делал. Причем, не с сожалением, не с досадой, он открывал глаза – и любовью окутывал отвлекшего его! А отзываться-то приходилось обычно на «копеечный» вопрос. Ответ же владыка давал столь глубинный и значительный, что все, затаив дыхание, слушали – лишь бы не умолкал.
Если наступал момент, когда вопросы исчерпывались, владыка вновь закрывал глаза и уходил в себя (на встречу с Богом). Наблюдал я такое неоднократно.
Как-то я таки осмелился спросить владыку: «Как вам удается оторваться от созерцания Бога для ответа на «копеечный» вопрос, и при этом – без доли сожаления?» На это владыка улыбнулся и ответил: «Сейчас у вас ужасающий духовный голод, потому я дал обет полностью принадлежать тому, кто во мне нуждается».
Не увидеть огненной молитвы митрополита Антония (Блума) было нельзя. Она-то, молитва эта, и привлекала к нему молящихся. Храм, в котором он служил, всегда был переполнен. Он же, не имея ни звучного голоса, ни музыкального слуха, молитвой своей привлекал всех. Да и Евангелие свидетельствует, что можно иметь и голос приятный, и красиво служить, и при этом быть «медью звенящей и кимвалом бряцающим». Служение же митрополита Антония (Блума) зажигало сердца.
О том, как владыка Антоний от слежки ушёл, и об «Андрюшке»
В молодые годы своего священства я служил в Николо-Кузнецком храме, что между станциями метро “Павелецкая” и “Новокузнецкая”. Там прослужил я двадцать девять лет. Владыка Антоний почти в каждый приезд посещал Николо-Кузнецкий храм. Естественно, данного мне поручения я не забывал и старался всегда быть при нем.
В один из таких приездов я осмелился пригласить его к себе домой на чашечку чая. Разумеется, я весьма волновался, и ничего удивительного в этом не было – священнику с «белым» крестиком пригласить к себе в дом экзарха – не по чину. Владыка же с неподдельной радостью приглашение принял.
Жил я тогда в Новогирееве, где мне принадлежала половина дома с садом. Усадил владыку в такси, сел рядом, и мы поехали. Через какое-то время я оглянулся, а за нами «наблюдатели» едут.
«Пусть едут, – думаю, – я права, что ли, не имею православного архиерея к себе в дом пригласить?» О «наблюдателях» владыке ничего не сказал. Подъехав к дому, отпустил такси, через калитку провел владыку в дом. Машина, следовавшая за нами, остановилась неподалеку.
Беседа, и застолье по «вине» изумительного рассказчика затянулись. Терпение у сопроводителей наших иссякло, и они решили напомнить о себе. Подъехав к дому, они так развернули машину, чтобы фары были направлены на наши окна, и стали включать-выключать их.
«Пусть играются», – подумал я, мы же с наслаждением продолжали внимать чудеснейшему просветителю. Только после полуночи отпустили мы владыку в гостиницу.
Вывел я владыку уже другим путем. Через террасу вышли в сад, дворами прошли к метро, там взял я такси, усадил владыку в машину, расплатился с водителем, сказал, куда ехать и, простившись, возвратился домой. «Сопровождавшие» продолжали забавляться освещением окон. Мы же всем семейством спокойненько потушили свет и легли спать.
Наутро машины «соглядатаев» на месте не оказалось, видимо, сообщили им, что митрополит уже в гостинице. Удивительно, но меня никуда не вызывали и ни о чем не спрашивали. Для сопроводителей наших, полагаю, так и осталось загадкой, куда же подевался архиерей.
Как-то в один из своих приездов в Россию владыка вновь приехал к нам домой. Нас с супругой тогда дома не было, оставались только детишки. Митрополит Антоний вошел в дом, навстречу ему выбегает моя дочурка Оля, лет этак четырех. Мальчишки из других комнат кричат ей: «Андрюшка, Андрюшка!»
Владыка посмотрел на нее и спрашивает: «Кто здесь Андрюшка?»
Оля отвечает: «Я!» – «Ты – Андрюшка? Тогда давай знакомиться, я тоже Андрюшка».
Вроде бы и все, но история эта имеет продолжение. Много лет спустя Олечке настало время родить, и трудности при родах в больнице были большие, сопряженные с угрозой жизни.
По причине собрания архиереев в Москву прибыл и Западно-Европейский экзарх митрополит Антоний (Блум). К нему подошел супруг моей дочурки, молодой священник отец Владимир Силовьев (сейчас – главный редактор Издательства Московской Патриархии).
«Владыка, – обратился отец Владимир к митрополиту Антонию, – помните ли Вы Андрюшку?»
«Помню», – ответил Владыка.
«Помолитесь, пожалуйста, она рожает и ей сейчас очень тяжело».
Владыка сразу же погрузился в молитву. Роды завершились благополучно. «Новорожденная» внучка Галенька на днях весьма успешно окончила университет, блестяще защитила диплом, а еще занимается в Гнесинке по классу скрипки.
О строительстве и богословии
Известно, что Зосимо-Савватиевскому приходу вместо храма достались почти что руины. В такой ситуации вроде бы о богословской школе и помыслить было нельзя. Школа для взрослых, однако, была открыта именно в год открытия храма – в 1990 году.
Здание богословской школы выстроено там, где рос бурьян, причем выше моего роста. Землю под строительство школы я лично выпросил у Лужкова взамен урезанной храмовой территории с южной стороны. Сразу же был заготовлен кирпич. Но кому же на ум придет строить здание школы, когда сам храм еще в руинах? Для того, чтобы воссоздать его из руин, понадобилось несколько лет.
Богослужения начались ровно через неделю после вручения ключей храма. Работа велась и днем, и ночью: сделали фанерный иконостас, обтянули его мешковиной, разместили иконы, навесили царские врата, поставили престол и жертвенник, и богослужения начались.
В течение трех лет у меня не было ни единого выходного. Поначалу приходилось трудиться и как священник, и за дьякона, и за хозяйственника, и поставщиком был, и даже строителем приходилось быть. Кроме всего, в то прекрасное время я был еще депутатом Моссовета, где трудился в двух комиссиях, причем не числился только, а именно трудился.
В Моссовете от меня потребовали указать место основной работы, я указал – священник. Повторно вызвали, пояснили даже, сколь велики ставки у тех, для кого работа в Моссовете – основная (они действительно, мне показались заоблачными), и как незначительны ставки у тех, кто работает по совместительству: хватит только на проезд. Выслушав, я сказал: «Меня это устраивает, работать в Моссовете буду по совместительству».
В третий раз вызвали, потребовали письменно указать местом основной работы Моссовет. Я все выслушал и написал: «Я – настоятель храма Зосимы и Савватия, моя основная работа – священник. По совместительству в Моссовете трудиться буду добросовестно».
Когда привел храм в божеский вид, решил приступить к строительству здания богословской школы. Отведенная территория бывшими арендаторами была обнесена колючей проволокой.
По жалким останкам воссоздал прежнюю кованую ограду, заказал железные ворота и подвел дело к строительству школы. Только и оставалось – довершить ограду и начать рыть котлован.
Оставив проверенных работников, снабдил их всем необходимым, обеспечил охрану и решил немножко отдохнуть. Но не лежа на боку, а воплотить заветную мечту – посетить Святую Землю.
Побывал у Гроба Господня, посетил священные места, приложился к святыням – впечатлениями был переполнен до краев. Вернувшись же в Москву, пришел в полное недоумение – от чего уехал, к тому и приехал. Дело ни на сантиметр не сдвинулось с места.
Огорчение было безмерным – не знал я тогда, что ни одно доброе дело не может пройти без искушения. Столкнувшись с препятствием, я подумал: «Какой дурак начинает строительство в зиму!» Решил за зиму приготовиться и с ранней весны начать строительство. На этом и попался: зимой вышло постановление – все отведенные участки перерегистрировать. Никто не оспаривал, что участок принадлежит храму, но его надо было оформить документально.
Везде старался пробиться сам, помогали знакомые по Моссовету, но не всегда это получалось, иногда дело заходило в тупик и приходилось подключать «тяжелую артиллерию».
Чаще всего обращался к другу – начальнику ГУВД Москвы. Он всегда с готовностью выполнял мои просьбы. Куда бы он ни приходил, везде ему обычно говорили: «А у нас уже все подписано». Но и с такой помощью на хлопоты ушло три с половиной года непрестанных боев.
На раскопку котлована я получил сразу две лицензии. Здесь я уже не промахнулся, сразу же приступил к рытью котлована. Отлучился всего на два дня, приезжаю на стройку и ничего не понимаю, подзываю инженера и спрашиваю: «Что это за выемка такая?»
«Какая выемка, – ответил он, – это котлован под здание».
«Котлован под здание?! А во что же мне обойдется само строительство?»
Вопрос этот возникал у меня и раньше. С ним обращался я к своему ближайшему другу, ведущему профессору МАРХИ, сконструировавшей это здание. Я высказал ей свои пожелания относительно нужды в богословской школе. Она меня внимательно выслушала, ни словом не обмолвилась, а приехала этак дня через два уже с готовым эскизным проектом.
Взглянув на план, я обеспокоенно спросил: «Танечка, не слишком ли большое здание?» Она же, в знак искренности сложив рученьки, ответила: «Отец Владимир, оно такое крохотное, такое маленькое!»
На бумаге действительно здание выглядело небольшим. Теперь же, увидев огромную выемку, позвал инженера и спросил: «Во что же мне обойдется само здание?» «Трудно сказать, – ответил он, – по самым скромным подсчётам, безо всяких накруток…» – и назвал такую сумму, от которой мне дурно стало.
Доподлинно знал я, что таких денег у меня никогда не будет. Первой мыслью было: «Надо отказаться от строительства… Признать себя банкротом!» Зачем же тогда велись все эти «кровопролитные» бои, продолжавшиеся более трех с половиной лет! Нахлынувшее чувство безысходности сдавило мой мозг тисками, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Продлись это дольше, и со мной случился бы инфаркт или инсульт.
Но в этот самый момент меня осенила спасительная мысль: ехать к митрополиту Антонию! Сразу все отлегло. Сопровождать меня пожелал Дмитрий Александрович Здраевский, генеральный директор ЭЗОИС (Экспериментальный завод объёмных инженерных сооружений).
За кратчайшее время близкие друзья выхлопотали визу, купили билеты на самолет, забронировали номер в гостинице. В Лондоне, прямо в аэропорту, нас встретили друзья Дмитрия Александровича. Хотели отвезти в лучший отель, но мы отказались. Тогда предложили показать нам Лондон с высоты. Весь Лондон мы облетели на вертолете. Для нас это был неожиданный сюрприз.
Остановились мы в скромной гостинице. О своем приезде Владыку заранее я не извещал, мы с ним встретились в храме. Я подошел к нему под благословение. Быстро благословив, он поспешно пошел дальше. Вслед я ему говорю: «Владыка, я к вам из Москвы, протоиерей Владимир Тимаков». Он обернулся, обнял меня, расцеловал, и мы договорились с ним о времени встречи.
Я поехал к митрополиту Антонию с тремя вопросами, основной, естественно: как мне поступить со строительством. Два других вопроса я владыке задал, на них он мне исчерпывающе ответил. Основной же вопрос я не задавал Владыке ни до, ни после, ни во время беседы. Но на него-то он дал мне такой исчерпывающий ответ, что я и сейчас руководствуюсь его наставлением.
Трудности при строительстве возникали. Некоторые я преодолевал, к другим не знал, как и подступиться. В случаях таких я обычно подходил к иконе и говорил: «Господи, для меня это неразрешимо, мне интересно, как поступишь Ты». И все разрешалось…
В свое время отец Александр Мень ставил мне в упрек, что я позволяю себе (для советских времен, разумеется) непозволительную роскошь – в проповеди богословствовать. Но столь лестный упрек, к сожалению, не относился ко мне. Если я и делал что-то во славу Церкви, то чрезвычайно мало.
Положение изменилось, когда я стал настоятелем. Возникла возможность открыть богословскую школу, в которую принимаются слушатели только с высшим образованием. Многие выпускники школы сейчас составляют гордость прихода. Да будет это чуть запоздалой наградой за скромные мои труды в прошлом.
Функционировать школа начала еще до строительства нового здания. Занятия велись и в самом храме, и «под облачком», когда же собственными руками соорудили деревянный дом, занятия стали проходить там. Годом открытия школы стал год открытия храма – 1990 год. Условия, как было упомянуто, были невообразимые, но вот парадокс: едва ли не самым значительным выпуском был именно первый, лекции которому читались где придется.
Важно, слишком важно пробудить веру в интеллигенции, у личностей с высшим образованием. Я не ошибся, выпускники нашей школы дорогого стоят. Пусть в ущербности, в умаленности, в малом масштабе, но это – богословская школа Парижа, которой мы всячески старались подражать. Помимо школы еще открыты одногодичные богословские курсы и, конечно же, школа для детей.
Стараемся еще построить общеобразовательную школу с религиозным содержанием. Но это уже – если благословит Господь.
Подготовила Дарья Менделеева
Читайте также:
- Протоиерей Сергий Правдолюбов о владыке Антонии: «Ври больше», цветы матушке и апостольское слово
- Солнечные антресоли митрополита Антония
- Жизнь = проповедь
- Татьяна Майданович: Как все началось…
- Елена Майданович: «Неужели ЭТО никто не записывает?»
- Московские «квартирники» митрополита Антония