Журналист, кандидат филологических наук Ксения Туркова рассуждает о том, почему нам так хочется видеть язык умирающим.
Моя мама любит наслаждаться паникой. Вот заболит у меня горло или голова, или скажу я, что устала после работы, — и она упавшим, близким к загробному, голосом говорит: «Это что-то ненормальное. У тебя все время болит голова (горло, живот, нога, рука). Тебе надо срочно провериться!»
И если, не дай Бог, я поддамся на эту провокацию и пойду к врачу, мама пойдет со мной и с него с живого не слезет: заставит его обследовать меня вдоль и поперек до тех пор, пока поиски не увенчаются «успехом». «Как это ничего серьезного? Не может быть. Смотрите внимательнее», — скажет мама и как будто даже расстроится, что ничего такого «ненормального» у меня не нашли.
Мы, носители русского языка, уже давно превратились по отношению к нему в паникующую маму. Мы упиваемся разговорами о его падении, деградации, болезни. А если вдруг какой-нибудь лингвист скажет нам, что ничего страшного с языком не происходит, мы очень возмутимся: «Как это так? Ищите внимательнее! Вы что, не видите, что происходит? Это что-то ненормальное, надо что-то делать!» И точно так же, как моя мама, как будто расстроимся словам о здоровье.
Мы — гиперопекающие родители, с практически неизлечимым синдромом «я-же-говорил».
Интернет? Плохо. Туда ребенка пускать нельзя — начинается массовая безграмотность, теряются запятые, и вообще — подхватить можно что угодно.
Иностранные языки? Тоже лучше не пускать, мало ли, каким ветром что надует, лечи потом. И так уже надуло столько, что надо с этим что-то делать, так и помереть недолго.
Мигранты? Ужас. Пропадет среди них наш «ребенок» , и ничего от него не останется.
А еще пагубное влияние чужих «взрослых», которые разрешают говорить «вклЮчит» и не бьют по попе за путаницу «одеть/надеть».
Как тут не заболеть? Конечно, «ребенок» уже давно ослаб, подхватил все возможные (и самые опасные, разумеется) вирусы и продолжает хиреть с каждым днем. И говоря об этой болезни, сетуя на тяжелое состояние «больного», мы как будто упиваемся собственными размышлениями и выводами и ни за что не поверим тому, кто скажет, что лечить тут нечего, организм справится сам.
Я и сама нет-нет да и поддамся этому лингвистическому мазохизму, нет-нет да и включусь в общий хор паникующих. Но состояние аффекта проходит, и я вдруг с удивительной ясностью вижу, что передо мной — мнимый больной.
Нет, мне не страшно видеть в словаре вариант «вклЮчит», и я не считаю, что скоро мы докатимся до «ехай» и «лОжить». Наверное, сто лет назад кого-то так же пугало какое-то изменение нормы. Меня не пугают иностранные слова — действительно, что не нужно, само отвалится, тут и переживать не стоит.
Я не боюсь, что русский язык убьют мигранты. Не хватаюсь за сердце, представляя, как литературную речь пожирают жаргон и мат. Об этих ложных опасностях и ложных тревогах уже было столько написано и сказано, что нет смысла повторять.
Лучше скажу о том, чего, как мне кажется, действительно стоит бояться. По крайней мере, меня это пугает.
Пугает, когда язык становится средством разобщения людей: когда снобистски морщатся при идиотском, но вполне невинном слове «вкусняшка» и делают выводы о личности, когда могут перестать общаться с человеком, услышав или увидев в его речи ошибку, когда навешивают ярлыки на людей только на основании употребленного ими существительного или глагола.
Пугает агрессия в речи, языковая стихия вражды, которая захватывает форумы и соцсети и сквозит из каждого комментария (не случайно возник даже жанр такой — «медиасрач»).
Еще пугает, что язык становится набором каких-то пустых функций, таким Органчиком, выплевывающим слова, за которыми ничего не стоит. То есть за сам-то язык мне не страшно — страшно за то, как им пользуются, выбирая вместо содержательности вербализацию пустоты.
Недавно мы со студентами делали одно упражнение: они разбились на пары, в каждой из которых один был телеведущим, а другой — политиком. Надо было взять срочный комментарий по предложенной теме. Скажу честно, мне стало просто не по себе от того, как ювелирно точно они сымитировали речь политиков — демагогичную, закругленную, зияющую пустотами. Просто до мурашек страшно.
И, пожалуй, этого я боюсь больше всего — что слова, которые мы произносим, превратятся в прикрытие пустот, в ничто, потеряют силу и смысл. А коммуникация превратится в имитацию, сотрясание воздуха, когда за словами ничего не стоит.
Повторюсь, тут дело не в самом языке, который живет и здравствует, — дело в том, как им пользуются носители, пытаясь оградить от одного и не замечая другого. И в некоторых случаях точно стоит задуматься: а не от нас ли язык «учится плохому»?
В общем, не поддавайтесь панике, граждане, сохраняйте спокойствие. И будьте бдительны — прежде всего, по отношению к себе.