В житии преподобной Марии Египетской есть один удивительный момент. На следующий день после того, как Господь не пустил ее в храм, ее допустили до Причастия. И меня всегда это поражает, потому что речь идет о безымянном священнике, который оказался в очень сложной ситуации. Только представьте себе: служба в монастыре у Иордана (как описано в житии), суровые аскеты-монахи, очень строгое соблюдение Устава.
Мы не знаем, был ли этот священник из монашествующих или из приходящего белого духовенства, что очень часто практиковалось. Но, в любом случае, это был человек, причастный к аскетической жизни строгого монастыря.
И вот он видит женщину, которая хочет причащаться. Женщина эта одета в наряд блудницы. Ее походка в течение многих лет была отработана для того, чтобы привлекать внимание. Наверное, не выветрились еще специфические благовония. Внешний вид, прическа, выражение глаз, — все это выдавало в ней блудницу, ведь в традиционном обществе социальные роли очень четко и ярко фиксировались во внешнем виде, и потому, как человек был одет, как вел себя, о нем можно было сказать почти всё.
И вот, скорее всего, несмотря на то, что в то время не было практики обязательной исповеди перед каждым причастием, священник должен был расспросить эту женщину. Потому, что очень многие каноны, а Церковь тогда очень строго относилась к их соблюдению, заканчиваются словами: да будет наказан и причастившийся недостойно и тот, кто его причастил.
Любой священник все время помнит об этой ответственности преподания Тела и Крови Христовой тому, кому он не должен был преподать.
Нас, священников, очень часто упрекают в том, что мы самовольно решаем, кого можно допустить к причастию, кого нет. Бывает, что это гордыня и самодурство священника, но чаще речь идет именно о страхе. Страхе преподать Огонь тому, кто его не выдержит, кто сделан словно из соломы.
И вот тот священник оказался в сложной ситуации. Перед ним женщина, которая приносит покаяние и просит преподать ей Тело и Кровь Христовы. Ни по каким канонам он этого сделать не может: давайте вспомним — за прелюбодеяние, за супружескую измену человек отлучался от причастия на семь лет.
Канонов о том, можно ли и как причащать покаявшихся профессиональных блудниц, вообще нет. Церкви не было необходимости фиксировать в канонах эту практику, потому что эта ситуация не рассматривалась в принципе, она не в поле пастырского зрения Церкви. Исходя из некоторых других канонов, скорее всего, этот человек в случае прохождения оставшейся жизни в покаянии, мог быть допущен ко причастию перед смертью.
Если бы священник подошел к будущей святой формально, он просто должен был ее выставить из храма и предложить стоять несколько лет на паперти с так называемыми «обуреваемыми», только потом позволить войти в притвор, еще через несколько лет дать ей агиасму. Если бы он так поступил, то его бы никто не осудил. Возможно, и Господь его не осудил бы, потому что он не просто имел на это право, а обязан был так поступить.
Вместо этого он очень сильно рискнул ради незнакомой женщины, которую видел в первый и последний раз в жизни. Причем, рискнул самым дорогим, что у него было — священным саном: он запросто мог попасть под запрет или быть лишенным сана. Если к этому добавить, что от самой Марии священник узнал о чуде, как вчера Господь не пустил её в храм, а сегодня она не просто в храме, она причащаться хочет, станет понятно, как ему должно было быть страшно.
Сколько у него, этого безымянного священника было мудрости, что он сумел подойти к Марии, вчера еще блуднице, по-другому. Он фактически должен был отнестись к ней, как к родной сестре, для того, чтобы вместе с ней ощутить всю глубину её покаяния. Поверить в неё, увидеть чудо возрождения и, возможно, предчувствовать будущую великую святую. И он на это пошел.
Этот шаг, риск из любви к этой, чуть не погибшей, заблудшей овце Христова стада, свидетельствует о том, что у него были очень глубокие святые христианские навыки в душе. И первый из них — не осуждать. Он сумел увидеть ее меняющуюся, возрождающуюся душу за всеми этими 18-ю годами греха, за всем этим кошмаром, который был у нее в душе.
Здесь мы как раз прикасаемся к тому великому призыву, с которым к нам обращается Христос: «Не судите, да не судимы будете». (Мф. 7:1)
Существует много изводов жития другого великого подвижника древности — преподобного Макария Великого. В большинстве из них есть удивительная мысль. Его современники, пишущие о житии святого говорят, что преподобный Макарий был воистину земным богом (то есть достиг обоженья!) и дальше объясняют, почему.
Поскольку обоженье – цель жизни каждого христианина, нам очень важно понять, почему они так считали. Мы бы, современные люди, поставили дальше — постился, смирялся. Для христиан древности это было не так. Их объяснение звучит иначе: «видя грех, он как бы не видел его, и слыша о грехе, как бы не слышал о нем».
Святость преподобного Макария свидетельствовалась для современников его умением не осуждать. То есть, принимать человека, пробиваясь через толщу его греха любовью — к нему (человеку), к его сердцевине.
Почему это свойство преподобного Макария и этого безымянного священника, принявшего преподобную Марию, является признаком обоженья? Потому, что мы все хотим, чтобы Бог на нас так смотрел. Мы все время об этом молимся. Мы благодарны Богу именно за это Его свойство.
Каждый день мы читаем 50-й псалом, слова: «Отврати лице Твое от грех моих… Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святaго не отыми от мене»
То есть, буквально, как дети просят родителей: смотри сюда, туда не смотри. Мы просим и в другом месте, начиная Великий Пост: «Не отврати Лица Твоего от отрока Твоего», то есть, от меня, от слуги Твоего.
Получается, мы говорим: «Господи, Ты на меня смотри, а на грехи мои не смотри. Видя их, как бы не видь и слыша их, как бы не слышь. Делай так, как будто Ты не видишь и не слышишь». Или, как сейчас говорят: «Растождестви меня с моим грехом». Мы все ждем от Бога вот такого лично к себе отношения.
И вот такое отношение к ближним мы можем встретить в житиях разных святых, когда говорится: святой очень строго относился к себе и снисходительно — к другим. То есть, умение пробиться через грязь греха к настоящему человеку — признак обоженья.
Мы должны помнить святоотеческую формулировку о том, что даже спастись можно только одним неосуждением. Мы понимаем, что эта добродетель не только признак обоженья, но и путь к нему.
Даже если у тебя пока её нет, ты хотя бы поступай так, как поступает человек, имеющий эту добродетель. Постепенно ты её приобретешь. Более того, Бог на тебя будет так же смотреть.
Этот безымянный праведный священник из Иорданского монастыря поверил в Марию и не ошибся.
У меня однажды был чем-то похожий случай: на исповедь пришла незнакомая женщина в летах, которую я не видел ни до, ни после исповеди. С глубочайшем раскаянием она рассказала, что она – врач – гинеколог по профессии и всю профессиональную жизнь специализировалась на абортах, иногда делая по нескольку в день. Тогда я вспомнил этого священника…
Есть еще важное правило духовной жизни: вот перед тобой человек, он разный и в разные периоды его жизни, в разное время даже этого дня, разный в разных моментах своего бытия. И то, на чем ты акцентируешься при общении с ним, то ты и вызываешь в нем к жизни.
Если ты говоришь с этим человеком, имея ввиду то хорошее, что есть в нем, то светлое, то подходишь к нему с тем «чистым оком», о котором Господь говорил в Нагорной проповеди (Мф. 6:22). Ведь слова «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло» об этом тоже — о чистом взгляде на все, что тебя окружает и прежде всего – на другого человека, взгляде, который видит в нем только чистое, только хорошее.
Это дает возможность человеку стать лучше. Именно поэтому рядом со святыми, которые так глядели на окружающих людей, прекрасно зная всех их грехи, другим людям было очень легко становиться лучше.
К преподобному Серафиму Саровскому как-то приехал генерал, весь увешенный орденами, напыщенный, который еле-еле согласился на уговоры жены отправиться к старцу. И вот он входит в келью в гордом и самоудовлетворенном состоянии, а потом выскакивает оттуда как ошпаренный и начинает срывать с себя ордена.
Когда его спросила жена, что произошло, он отвечал, что старец без осуждения, с любовью пальцем показывал на ордена: «А вот это ты за такую подлость получил, а это вот ты в штабе сидел, а за тебя другие воевали».
Преподобный вскрыл ту заразу, гадость и грязь его души, которую никто не знал. Но, он сумел так ему сказать об этом, что человек не озлобился, а воспрял и ожил. В его взгляде не было осуждения, а была любовь и сострадание.
Именно таким взглядом встретил тот священник преподобную Марию.