Елена Зелинская

Елена Зелинская

Записки Елены Зелинской о паломничестве в Бари. Начало.

Я люблю ездить в паломничества. В короткие — в древнюю деревенскую церквушку под Новгородом, в долгие — в таинственные пещеры Инкермана и почти недосягаемые горные монастыри Пелопоннеса, счастливо сочетая духовную пользу со страстью к истории и полным незнанием географии. Люблю путешествовать одна, произвольно меняя маршрут и пристраиваясь вдруг к группе тетушек с круглыми славянскими лицами и в люриксовых платках, семенящих за деловито шагающим молодым батюшкой, и стоя в разноязыкой толпе петь с ними акафист. Но интереснее всего и пользительнее паломничать с теми, кого любишь. Мне Бог дал, по великой милости своей, дружбу с воспитанницами приюта «Отрада» Черноостровского женского монастыря города Малоярославца. Не раз и не два присоединялась я к этой замечательной компании в их поездках.

В декабре на праздник Николы Зимнего оказались мы вместе в итальянском городе Бари, который восьмой век хранит мощи великого святого. Почти зримым участником нашей экспедиции стал знаменитый русский путешественник Василий Григорович-Барский, чьи «Странствия по святым местам востока», придали всему, что произошло с нами в Бари, колорит и глубину…

1

Тепло и bello. Вверх по витому балкончику карабкается Санта Клаус в красных пижамных штанишках, на витринах рассыпались бумажные звезды, склонились над пустой колыбелькой цветные фигурки… Не прогнал декабрь жителей Бари с улочек, для большей близости скрепленных круглыми арками, узеньких, каменных, похожих на коридоры коммунальных квартир.

На застланном клеенкой столе женщины в пестрых платьях чистят овощи, ловко огибая тазы несутся мотороллеры — presto!, в тарелках, расставленных прямо на мостовой, плавают, распахнув створки, ракушки, топорщят мокрые иголки морские ежи, свернулся в ведерке упавшей звездой осьминог. От окна к окну, как флаги и транспаранты, колышутся простыни; присел в уличном кафе выпить cappuccino – прямо перед тобой свисают бесстыдно расстегнутые джинсы. Из маленьких угловых ниш выглядывают игрушечные мадонны. С гладких глянцевых веток свисает крепенький лимон, размером чуть больше грецкого ореха, — так и тянет обхватить ладонью его пупыристую прохладную поверхность. Пахнет стиральным порошком и морской солью. Вместе с улочкой сбегаешь к морю. Прозрачная волна бьет о парапет полоску перепутанных водорослей, фонари на тонких стебельках бегут вдоль набережной, ветер холодит лицо, йодистый, терпкий, манящий.

Я кружу по средневековому плетению улиц, башенок и мраморных раковин с тоненькой водяной струйкой, тщетно пытаясь остановиться и приступить, наконец, к рассказу.

«Стоитъ же Баръ-град на веселомъ полю, далече от горъ, яко едва зрятся отъ тамо, на мъстъ равномъ, пъщистомъ, на самом брезъ, яко отъ единия страни ограду его омочаетъ волна морская. Строениемъ костеловъ, монастирей и домовъ естъ лъпотенъ, народу въ себъ живущего иматъ много, такожде и отъ приходящих на поклонение по морю и по суху естъ множество. Градъ той оградою каменою огражден естъ лъпо, съ врати отъ камене съченого зданними».

  Поздним воскресным вечером в июле 1724 года у городской стены, привалившись спиной к корявому стволу оливы, сидел усталый паломник в черном запыленном плаще и соломенной капелюхе. Последние версты перед Баром пришлось брести по каменистой, осыпающейся кромке берега. Течет в каменные ворота людской поток: такие же, как и он, богомольцы, увешенные образками с обители, кои посетили, нищие вереницей, солдаты на костылях, рыбаки со свежим уловом, торговцы с корзинками, монахи на осликах с впалыми боками. Уныло глядит им вслед Василий Барский — на ночном переходе пропали у него документы дорожные. «Паломник без патентов, — вздыхает он, — что воин без оружия, что птица без крыл, что древо без листвия.» Предстояло пешеходцу, переночевав в придорожной гостинице, поутру, не солоно хлебавши, двигаться в Рим. Но не могло так бесславно закончиться двухлетнее путешествие Барского, давно, с юности, замысленное. «Протихомъ зъло прилежно всехъ стражей, глаголюще, яко ми отъ толъ далечайшихъ странъ не возлънихомся приити, да видимъ и лобизаемъ мощи угодника Божия, нынъ же тщи отходимъ въ желании»…

2

Как обычно, мы примкнули к группе воспитанниц приюта «Отрада» и вкупе с ними присоединились к большой компании, объединяющей паломников из разных городов. Спустившись с трапа, слегка возбужденные и, чуть заметно тронутые эйфорией теплого чужого воздуха, мы радостной гурьбой кинулись к паспортному контролю.

Толя, как положено единственному мужчине в шелестящей девичьей компании, шел замыкающим. Тут все как раз и замкнулось. Облокотившись на окошечко паспортной будки, он обернулся ко мне и сделал рукой театральный жест: «Мне придется улетать завтра». Я замужем 28 лет, ему меня ничем не удивить. Удивилась я девушке в Домодедове, которая, открыв Толин паспорт, не заметила, что его виза заканчивается на два дня раньше, чем у всей группы.

У синей ленточки, отделяющей территорию Италии от ничейного транзитного зала, волновались полицейские. Ни нравы Домодедова, ни привычки моего мужа не укладывались в стройную систему их взглядов. Толе предстояло переночевать в гостинице, утренним рейсом вылететь в Рим и оттуда, ни солоно хлебавши, возвращаться в Москву. Отец Владимир, настоятель православного собора в Бари, единственный, кто располагал официальным статусом русского, бросился на помощь. Он просил продлить визу на недостающие дни, обещал взять «нарушителя» на поруки, клялся, что ни на шаг не отпустит от группы…

Остальные получили багаж и двинулись автобусу. Я добежала до нашей группы, которая тревожно топталась у чемоданов.
– Мать Серафима, у нас проблема. Анатолий Михайлович забыл…
– Молимся за Анатолия Михайловича, — быстро скомандовала мать Серафима, повернувшись к детям. — Что забыл?
– Забыл, что виза заканчивается, — выдохнула я. — Будем бороться.
Мать Серафима, ахая и сокрушенно кивая, повела воспитанниц к автобусу.

Анатолий Михайлович скромно сидел на стуле, опустив глаза. Вокруг него собрался консилиум. Главный полицейский аэропорта, высокий итальянец с хищным носом благородного разбойника, ожесточенно жестикулировал и кричал так, словно пытался передать штормовое предупреждение уже взлетающим самолетам. Я смогла различить только слово signorina, не нашла, куда его приткнуть, и только следила взглядом за полетом рук. Кудрявая красавица в полицейской форме время от времени поворачивала ко мне потрясенное лицо, подмигивала и снова обращала к начальнику глаза мадонны. Седой старик с бархатным бантом на шее, лысый в рабочем комбинезоне и с чемоданом, комендант аэропорта, двое-трое черноглазых полицейских наступали друг на друга, орали, толкали в плечо и патетически вскидывали ладони. В какой-то момент мне показалось, что они давно забыли про нас и решают жизненно важный для них вопрос – ограбление банка, например, где сотрудники аэропорта хранили все свои сбережения или провал на выборах кандидата от местной мафии. Я подкралась к батюшке, который сочувственно слушал, сложив руки на животе: «Это у них обычное дело, — пояснил он, — покричат, а потом будут разбираться».

Я потопталась и спросила, нельзя ли предложить им оштрафовать нас с ног до головы. Батюшка строго посмотрел на меня и сказал, что здесь так не принято. Других идей у меня не было.

Все упиралось в отсутствие консульства. Шлепнуть штамп о продлении даже при обоюдном непротивлении всех сторон технически было некому, а оставить на территории страны после того, как истек срок визы, наверное, невозможно даже у нас. Впрочем, я могу ошибаться.

Итальянцы кричали, спорили, лысый повернулся в гневе и ушел, потом вернулся снова, катя впереди чемодан. Вдруг все разом замолчали и повесили руки.

Батюшка наклонился, прошептал на ухо: «Вам повезло, — и приветственно закивал импозантному моложавому господину с улыбкой Мастрояни, который неторопливо двигался к нашему кагалу. — Это полковник финансовой гвардии. Он пришел встречать приятеля, прилетевшего вашим рейсом».

Финансовая гвардия в Италии — это организация по значимости превышающая Счетную палату, Минфин и cosa nostra вместе взятые.

Все оживились. Толю взяли под локотки и торжественно повели по территории Италии. Я, как верная жена, трусила следом. Нас посадили в полицейскую машину, впереди шла патрульная с мигалкой, и вся кавалькада покатила к берегу моря. Прямо на песке стояло несколько зданий, отделенных от шоссе глухим каменным забором. Над самым большим из них, двухэтажным, синими неоновыми буквами горела надпись «Guardia costiera» — береговая охрана.

Бари — портовый город. Собственно, поэтому мы и были здесь – несколько столетий назад в этом самом порту пришвартовался корабль, на котором местные моряки привезли из Мир Ликийских мощи Николая Угодника.

Власти аэропорта сдали нас на руки береговой полиции, единственному органу в городе Бари, располагающему правом ставить печать, тепло пожали руки и уехали. Милая итальянка открыла сейф, на котором глиняный Санта с трудом удерживал мешок с конфетами, и достала круглую печать на длинной деревянной ручке.

– Пусть никто не скажет, что в береговой полиции нет добрых людей, — торжественно произнесла она и опустила волшебную палочку на открытую страницу Толиного паспорта. Мы заплатили в кассу 35 евро. Прощаясь, муж, по московской привычке, спросил:
– Я вам что-нибудь должен?
– Помолитесь обо мне святому Николаю, – застенчиво попросила Патриция и помахала нам рукой.

Личный состав встречал нас в гостинице криками «ура!».

 Елена Зелинская, вице-президент общероссийской общественной организации «МедиаСоюз» 

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.