Кому и зачем нужен запрет усыновления русских сирот в США? Насколько патриотично поддерживать его? Размышляет Сергей Худиев.
Сергей Худиев. Фото: Анна Гальперина, katehon.ru
Намеченное на 13 января шествие против антисиротского закона оживило полемику по этому вопросу, и я хотел бы отчасти напомнить, отчасти высказать некоторые тезисы.
Я считаю, что снижать шансы ребенка, оставшегося без попечения родителей, сокращая число потенциальных усыновителей, нравственно неверно. Это против интересов ребенка. Когда интересы ребенка приносятся в жертву даже не интересам государства (оно-то как выигрывает?) не интересам частных лиц (вкладчикам американских банков, которым угрожает «закон Магнитского», это едва ли поможет), а просто ущемляются безо всякой пользы и выгоды для кого бы то ни было, я нахожу это особенно аморальным, вредным и полностью бессмысленным.
Поддерживать явно глупые и аморальные действия власти — это не значит поддерживать власть. «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна»©. Конструктивная критика составляет одну из обязанностей лояльного гражданина и патриота.
Попытки возгреть патриотическое и антиамериканское воодушевление на этом фоне вызывают у меня чувство неловкости. Когда Митт Ромни называл Россию врагом номер один, это безмозглый шовинизм и это очень плохо; но если бы мы узнали, что таковая враждебность Ромни обусловлена тем, что наши власти грозятся не допустить его до его вкладов в сбербанке, а также не пустить его в на его дачу под Ивановом, где он намеревался спокойно встретить старость, его слова вызвали бы у нас не опасения, а язвительный хохот. Мне не нравится шовинистическая истерия ни в американском, ни в русском, ни в каком бы то ни было еще исполнении, но в данном случае мы имеем дело не с шовинизмом.
Мы имеем дело со стыдной и неприличной ситуацией, когда люди, чрезвычайно огорченные и встревоженные тем, что им могут не дать возможности выводить нажитое непосильными патриотическими трудами в американские банки и посещать США, начинают взывать к нашему патриотизму и возгревать в нас враждебность к этой стране.
Довод о том, что дети из России подвергаются в США большей опасности дурного обращения и смерти, чем они подвергались бы, оставшись в России, не выглядит обоснованным статистически — но еще одна проблема с ним это то, что сама Дума позиционировала закон как ответ на «закон Магнитского», в то время как за несколько месяцев до «закона Магнитского» преспокойно приняла соглашение об усыновлении. Еще раз отмечу, что забота о детях, страшно терзаемых американцами, которая просыпается только ввиду недопуска в американские банки, выглядит так, как она выглядит.
Довод о том, что те, кто выступают против закона, поддерживают интересы США — недавно еще раз озвученный Эдуардом Лимоновым — наталкивается не невозможность понять как именно интересы американской державы выигрывают от усыновления русских сирот. Как проигрывают интересы частных лиц — детей, которые могли бы быть усыновлены, родителей, которые готовы принять их на усыновление — понятно. Как проигрывают интересы Белого Дома, Пентагона, или ЦРУ — непонятно.
Более того — и это вопрос, который возникает снова и снова — запрет на усыновление принят в ответ на закон, который препятствует некоторым частным лицам выводить капиталы нажитые (непосильными трудами на благо Отечества) у нас, в банки США, то есть вкладывать их в экономику этой страны.
Аргумент, что усыновленные дети, возможно, станут американскими солдатами, которые укрепят военную мощь враждебных США, звучит особенно сильно от людей, которые так огорчаются невозможностью вкладывать средства, выведенные из России, в экономику США. Ведь этим, они, несомненно, укрепляют военный и политический потенциал этой страны. Деньги, выведенные вами из России, уже служат в армии США.
Эдуард Лимонов пишет о том, что «За последние СЕМЬ лет 14 500 российских детей уехали в США, из них только 444 ребёнка были декларированы инвалидами, то-есть около 3%». Доводы к процентам могли бы приводиться, если бы мы рассматривали некий баланс приобретений и потерь — если бы лишения для одних означали бы какие-то приобретения для других, и лишив инвалидов возможности обрести семью в США, мы бы этим обеспечили им лучшую возможность обрести семью дома, или если бы еще какие-то люди приобрели от этого благо, оправдывающее лишение усыновления вот этих десятков и сотен.
Мне трудно представить себе такое благо — но покажите мне его, и давайте обсудим. Проблема в том, что никакого блага, покупаемого такой ценой просто нет — от того, что проигрывают дети, не выигрывает никто. Ни Россия, как государство, ни даже частные вкладчики американских банков, которым угрожает «закон Магнитского».
То, что американцы усыновляют наших детей, чрезвычайно унизительно для национальной гордости? Разумеется. Но тут надо просто менять отношение государства, менять отношение людей, чтобы все сироты были разобраны, и на долю иностранных усыновителей ничего не осталось. А до тех пор приносить интересы конкретных детей — которым лучше жить в семье, чем в детдоме — в жертву чьему-то хорошему национальному самочувствию неверно. Хорошее национальное самочувствие, купленное такой ценой, является признаком тяжкой болезни, а не здоровья.
Теперь собственно о шествии. Некоторое время я колебался, да, я не свой этим людям и не буду своим, но я тоже против этого закона. Но посмотрев ролик Лии Ахеджаковой про то, что «к закону прилагалась, как дополнительная тяжесть то, что Патриархия тут же выхлопотала место на кладбище для сирот, которые будут умирать, — их тут же будут закапывать», я понял, что иметь дело с нашей либеральной оппозицией было невозможно раньше, невозможно сейчас и едва ли будет возможно когда-либо в будущем.
Можно иметь дело с людьми, которые с Вами несогласны; можно иметь дело с людьми, которые Вас не любят — политика есть искусство компромисса. Иметь дело с людьми, пребывающими в параллельной реальности, в которой отчет Патриарха о решении вопроса, поставленного за год(!) до этого, в конце декабря 2011 года, выдается за реакцию на закон, сами разговоры о котором пошли только в декабре 2012 — увы, невозможно.
Что возможно, по меньшей мере — это просто открыто предлагать власти то, в чем она нуждается. Конструктивную критику. Потому что неспособность одних такую критику высказывать, а других — ее слышать, гораздо большая опасность, чем все козни госдепа вместе взятые.
Читайте также:
Владимир Легойда: про детей – без политики и эгоизма
Блюдо, которое следует подавать холодным