«В детской дым, а ребенка нигде нет». Пожарный офицер Сабрина Коэн-Хаттон — о самой тяжелой смене

Все пожарные помнят ЧС, во время которой чуть не пострадали сами, отчаянно пытаясь защитить кого-то. Хотя мы никогда не можем быть полностью уверены в том, что найдем выход, мы часто готовы рискнуть собственной безопасностью, если предполагаем, что выход существует. Мы спасатели. Иногда только мы стоим между смертью и завтрашним днем. 

Для меня такой ЧС стал пожар в окрестностях Кардиффа, который случился 15 лет назад. Я работала в пожарно-спасательной службе четвертый год. Это событие настолько ярко запечатлелось в памяти, что, вспоминая его, я ощущаю привкус копоти. 

В пути

Я резко просыпаюсь от рева сирены и зажегшегося света в общей спальне. Сажусь и смотрю на настенные часы — 01:52. 

Большинство дежурных выехало на другой вызов. Оставшиеся четверо пожарных, включая меня, бегут к спусковому столбу. В воздухе витают волнение и ожидание. Я миниатюрная, поэтому проскальзываю в начало очереди и съезжаю по столбу первая. 

Этой ночью со мной дежурят 12 пожарных, и они все для меня как братья. Я звучно распахиваю дверь и отрываю распечатку телетайпа. 

— Пожар в доме! — кричу я. — Там могут быть люди! 

Атмосфера накаляется. Мы знаем, что кому-то требуется помощь. Передаю распечатку Берту, начальнику караула. Он бывалый пожарный, которого я считаю одним из главных своих вдохновителей. Даже теперь при виде пожара думаю: «А как бы Берт поступил?» Он изучает детали. «Все в автомобиль! — командует он. — Быстро!» <…>

Нас с  Джеком определяют в  одно звено разведки, снаряженное дыхательными аппаратами. Нам предстоит первыми войти в здание и искать там людей. Мы отстегиваем ремни безопасности и надеваем дыхательные аппараты. Откровенно говоря, до полной остановки автомобиля мы не должны этого делать, но не хочется терять ни секунды — иногда они играют решающую роль.

Баллон со сжатым воздухом и  маска фиксируются ремнями. Дыхательный аппарат подает пожарному свежий воздух, чтобы он мог дышать среди огня. 

Я  отвожу руку назад и  открываю вентиль баллона на своем дыхательном аппарате. Шипение воздуха, поступающего в шланг высокого давления, говорит о том, что он готов к использованию. Он необходим, чтобы выжить. 

— Итак, — говорит Берт, когда мы приезжаем на место, — внутри могут находиться люди, поэтому я хочу, чтобы вы провели разведку в здании, как только мы подъедем. Второй пожарный расчет уже в пути, но какое-то время мы будем там одни. Пит начнет работать на насосе и отвечать за снаряжение, поэтому удостоверьтесь, что ваши рации настроены на один канал. И будьте осторожны! Я уже был на этой улице, тут полно наркотиков. Остерегайтесь шприцев. Ясно, Сабрина? 

— Ясно, босс, — отвечаю я. 

— Вот там! — говорю я. — Дым справа от меня. Густые облака вздымаются над крышами. На фоне абсолютно черного неба дым светится грязным оттенком серого, отражая злое пламя внизу. Ряды таунхаусов сверкают, как елочные игрушки. <…>

Мы выпрыгиваем из автомобиля. Я мчусь к заднему отсеку и с шумом открываю дверцу, достаю пожарный рукав, поворачиваюсь и  пробегаю несколько метров, разматывая и укладывая его плотной гармошкой, чтобы можно было легко протащить через дверь и не застрять. 

В огне

Мы с Джеком надеваем маски и каски, а затем проверяем друг друга на наличие открытых участков, которые могут быть обожжены огнем. Я натягиваю его рукав поверх перчатки, чтобы прикрыть голую кожу на запястьях. Мы показываем друг другу палец вверх и приступаем. Джек хватает пожарный ствол, а я тащу рукав. Мы входим в  открытую парадную дверь. 

Непроглядная тьма и густой дым мешают сориентироваться. Я не отрываю левую руку от стены. Она теплая, но я думаю, что огонь над нами. Джек охлаждает пространство сверху, а я пытаюсь протянуть тяжелый рукав как можно дальше в дом. Затаскиваю достаточно, чтобы дотянуться до самой дальней точки, а затем заношу еще немного. Это большой таунхаус, примерно 5 на 15 метров, поэтому понадобилось около 30 метров рукавной линии. 

Мы продвигаемся по коридору. Здесь темно и жарко. Шаркая ногами, вдруг натыкаюсь на что-то. Поскольку мы рядом с лестницей, это может быть обувь. Я  протягиваю правую руку и  хватаюсь за что-то цилиндрической формы. Что-то твердое и  узкое. Трость? Нет, ручка. Коляска. Это коляска! 

«В доме есть дети!»

Я понимаю, что нужно торопиться, ведь в  доме может быть ребенок. Вероятно, он не в состоянии ползать или звать на помощь. Я кричу об этом Джеку, у него находятся рации — наша единственная связь с  внешним миром. Он сообщает Берту, что в доме стоит коляска и где-то здесь может быть ребенок или дети. 

— Наверх! — кричу я. — Если здесь есть дети, они на втором этаже. Мы топаем по каждой ступеньке, прежде чем встать на нее всем весом. Если она не проваливается, значит, прогорела не целиком. 

Поднимаясь, мы чувствуем, как повышается температура — горячий воздух всегда идет вверх. Мы всё ближе к огню. Оказавшись на втором этаже, я ощущаю, как жар, накапливаясь в груди, мешает дышать. Это похоже на момент, когда вы заходите в сауну и не можете сделать вдох из-за духоты. Однако это ощущение не отступает, к нему невозможно привыкнуть — становится лишь жарче и жарче. 

Даже через боевку чувствую, как накалились металлические пряжки ремней дыхательного аппарата. Если буду слишком долго оставаться на одном месте, они меня обожгут, а я не могу допустить этого снова. Я не отрываю левую руку от стены. Старая штукатурка крошится, когда я прикасаюсь к ней. Я оказываюсь у дверного проема и захожу в комнату. Там полно дыма. Я понятия не имею, где нахожусь — в спальне, в ванной? Но это не важно. Во время пожара люди могут оказаться где угодно. Мы с Джеком передвигаемся шаркающими шагами и прощупываем все, пытаясь с помощью прикосновений представить, как выглядит дом. 

Вдруг моя рука оказывается на чем-то твердом и круглом. Это раковина. Я случайно поворачиваю кран, из которого начинает хлестать вода, пропитывая мою перчатку. 

— Кран! — говорю я. — Мы в ванной. 

— Будь осторожна, — кричит Джек. При такой высокой температуре вода превращается в пар. Это то же самое, что держать руку над кипящим чайником. Ошпаренная кожа заживает неделями. 

Даже легкий ожог, полученный на пожаре, осложняет ситуацию, ведь предполагается, что мы должны прекратить работу. Тем не менее никто так не поступает. Мы прикладываем все усилия, чтобы закончить дело. Иногда ожог даже не замечаешь, пока не покинешь горящее здание и уровень адреналина не снизится. 

Ванная пуста, мы движемся дальше. Огонь в комнате напротив. Мы думаем, что это спальня. Дверь сгорела, и теперь проем охвачен огнем. Он трещит, и помимо шипения дыхательного аппарата я чувствую вибрации. Заглядываю внутрь: оранжевые и красные языки пламени пожирают занавески и карниз. Куски ткани падают на пол. Здесь никто бы не выжил. 

Джек снова связывается с  Бертом и  выясняет, когда прибудет подкрепление. Второй расчет едет с другого конца города, поэтому будет на месте нескоро. 

— Я задержу огонь, а ты осмотри вторую комнату, — кричит мне Джек. 

Огонь еще не вышел в коридор, поэтому в другой комнате могут быть живые люди. Я сомневаюсь. Откровенно говоря, мы должны держаться вместе. Однако необходимо прекратить распространение огня, поэтому хотя бы один из нас должен лить воду и пытаться сдерживать пламя. Если заниматься этим начнем мы оба, некому будет искать людей, которые, знаю, на нас надеются. 

Джек, припав к земле, направляет струю воды в потолок, чтобы охладить горячие газовые массы. У него все под контролем. 

Я двигаюсь дальше. Иду по коридору в другую комнату, продумывая каждый шаг. Если Джеку вдруг потребуется моя помощь, я должна оставить путь к отступлению. Я вползаю в комнату на коленях. Стоять не получается из-за нестерпимого жара. Понимая, что времени немного, двигаюсь по периметру и натыкаюсь на шкаф. Раньше я обнаруживала в шкафах детей, но не сегодня. Он пуст — есть лишь несколько игрушек. 

Двигаюсь дальше. Капли пота стекают по лицу, падая на обтюратор — уплотнительную манжету — внутри маски. Джеку еще тяжелее, ведь он гораздо ближе к огню. Я окликаю его. С ним все в порядке, поэтому я продолжаю поиски. Осматриваю комнату дальше, не отрывая левой руки от стены или мебели. Пытаюсь представить, где сейчас нахожусь и  где уже была. 

Осязание  — единственное чувство, на которое можно положиться. В комнате так темно, что ничего не видно. Все, что я слышу, — это рев огня и шипение сжатого воздуха. Чувствую лишь запах резиновой маски. Мои руки натыкаются на что-то твердое, а пряжки звенят, ударившись о металл. Кровать? У этого предмета мебели есть ножки, но он слишком узок, чтобы быть кроватью. Я продолжаю его ощупывать, стараясь составить из очертаний единую картину. Узкие вертикальные прутья. Матрас. Это детская кроватка. 

Нужно искать не ребенка, а  младенца. Я прощупываю пространство под кроваткой — ничего. Пытаюсь встать, но на уровне головы слишком горячо. Жар начинает обжигать уши даже через защитный капюшон. Ощущение, будто кожу пронзают раскаленные иглы. Я гримасничаю от боли и двигаюсь дальше. Если мне так тяжело даже в  защитном снаряжении, невозможно представить, как же страдает ребенок. 

Я резко встаю и прощупываю кроватку изнутри. Выдерживаю несколько секунд и снова падаю на колени, чтобы отдохнуть от жара. В кроватке никого нет, но ребенок просто должен быть где-то поблизости. Я снова поднимаюсь и еще раз хорошенько исследую кроватку. Коляска, кроватка, игрушки  — ребенок должен быть здесь! Но его нет. 

Больше здесь прощупывать нечего. Малыш, вероятно, вылез из кроватки. Или мог спать с родителями в их постели. Я перемещаюсь в другую комнату. 

Спасенная жизнь

Я слышу какой-то шум: приглушенный горловой звук. Подхожу к высоким шкафам, открываю дверцы и копаюсь среди одежды. Там полно вещей, и мне сложно нащупать человека. Никого. Двигаюсь дальше. Я все еще слышу этот звук. 

— Саб, ты должна поторопиться! — кричит мне Джек. — Становится слишком жарко. 

— Я еще не закончила, — отвечаю я. — У нас мало времени. 

Звук не затихает. Я  нахожу постель и  прощупываю место под ней ногой, полагая, что там может кто-то прятаться, но ничего не чувствую. Поднимаю одеяло и подушки — под ними никого. Но этот звук… Я ни на чем больше не могу сосредоточиться. 

— Саб, достаточно. Нужно уходить. — Еще пару секунд, Джек. Что-то не так. Я прощупываю пространство между стеной и  кроватью, куда не получилось дотянуться ногой. Понимаю, что там тоже нужно все обыскать. 

Фото: Sabrina Cohen-Hatton

Звук становится громче. Я  отодвигаю кровать от стены — она тяжелая и тащит за собой ковер. Заползаю на матрас и пытаюсь прощупать с другой стороны. Я что-то нашла. Нет, не что-то, а кого-то. Взрослого. Он, должно быть, сидел между каркасом кровати и стеной. 

— Джек, я кого-то нашла! — кричу я. 

Я тащу его через дверной проем и пока не могу сказать, мужчина это или женщина, но кто-то очень тяжелый. На мне 15 килограммов дыхательного снаряжения и  восемь  — защитной формы, поэтому остается полагаться лишь на особую технику, чтобы его дотащить. Я просовываю свои руки у него под мышками и сцепляю их в замок в верхней части грудной клетки. 

— Все в порядке, — говорю я. — Вы спасены. Где ребенок? 

В ответ человек издает все тот же булькающий горловой звук. Я  боюсь, что он задыхается. У  нас нет времени. Снова бросаюсь к постели и начинаю торопливо искать ребенка. Этот человек мог держать его, защищая своей рукой, однако я никого не нахожу. Ко мне подходит Джек, чтобы помочь с пострадавшим. 

— Я до сих пор не нашла ребенка, но этого человека нужно вытащить, — говорю я. — У тебя еще остался воздух? 

Я хочу продолжить поиски, но боюсь, что пострадавший умирает. Звук, который он издавал, мог быть предсмертным хрипом, вызванным скоплением слюны в горле и указывающим на то, что человек вот-вот умрет. До этого я слышала его всего несколько раз. <…>

— Я возьмусь за тяжелый конец, — говорю я, — а ты бери ноги. Мы поднимаем пострадавшего, спускаемся с  лестницы как можно быстрее и передаем его ожидающим врачам скорой помощи. На ярко освещенной улице я щурюсь, пока глаза привыкают, смотрю вниз. 

Пострадавший — мужчина. Он молод  — около 30. <Он без сознания и не может ответить, где ребенок>.

«Мы должны вернуться!»

Мы не завершили поиски — нужно осмотреть оставшуюся половину этой комнаты и всю третью спальню. Внизу тоже не искали. Там вполне может находиться ребенок. 

Это был мой момент. Момент, когда я была готова пожертвовать чем угодно, даже собственной жизнью, чтобы спасти ребенка. Я знаю, что не могу гарантировать спасение, но  могу обещать сделать все ради этого. Входя в огонь, я произношу клятву. В  тот день я не сдержала слово. Стоя на улице под ярким светом фонарей, я чувствовала, что не справилась с работой. 

— Возьми новый кислородный баллон,  — кричу я Джеку. — Мы должны вернуться. Мы не закончили. 

<…>

К нам подходит Берт. 

— Все спасены, — говорит он. 

Я застываю на месте. 

— А ребенок? — спрашиваю я. 

— Матери и ребенка в доме не было. После ссоры с мужем она осталась у родителей. Мы переключились с поисков и спасения на борьбу с огнем.

Я смотрю на небо и выдыхаю. Мои напряженные плечи опускаются, и  я расслабляюсь, сдерживаю слезы и  звучно глотаю. Сложно объяснить, насколько мне легче. Ребенка, которого я так отчаянно искала, в доме не было… Внутри дома невозможно было находиться. Даже мне в защитном костюме там было тяжело. Ребенок не выжил бы.