Школа 1514 много лет в верхних строках рейтинга московских школ и разговором с ее многолетним директором Анной Беловой “Правмир” продолжает цикл интервью с директорами самых сильных школ Москвы.
– Родители часто стремятся определить своего ребенка в самую сильную школу – это хорошо или плохо?
– На мой взгляд, не хорошо и не плохо, это очень во многом зависит от ребенка. Для ребенка очень важно найти свою школу и своего учителя. И совсем не обязательно, что это будет самая сильная школа в районе. Такого учителя можно найти и в обычной школе, которая под окнами находится, и не надо ехать через всю Москву, чтобы отдать ребенка в рейтинговую школу.
– Для успешного образовательного процесса детей надо сильно заинтересовать в учебе, мотивировать. На ваш взгляд, из чего рождается мотивация? Как ее воспитать?
– Надо найти точку интереса, и вокруг этого можно строить все, что угодно. Но вообще, мне кажется, самый мотивированный ребенок тот, который нашел своего учителя. И, в общем, мотивация — это, скорее, задача учителя. Профессионализм учителя заключается именно в том, чтобы найти такие подходы к каждому ребенку, эту точку, из которой все будет расти.
– Часто как раз приходится слышать, что в сильных школах родители должны учиться вместе с ребенком, затем привлекать репетиторов, которые натаскивают на олимпиады, а школа получается вроде как и ни при чем. Как бы вы могли ответить на эту критику?
– Если ребенок попадает в свою школу, то он вполне в состоянии без репетиторов показать достаточно хороший результат. Если он попадает в школу, которая ему неорганична – все, что угодно может ему не подходить: атмосфера, темп, требования – тогда ребенку будет тяжело.
Анна Белова
У нас, наверное, самые сложные классы в школе – математические, если с 8-го брать; если до 8-го, то гимназические, они скорее рассчитаны на универсальных детей. Если туда, например, приходит ребенок с очень хорошими математическими способностями, но ему не интересны гуманитарные предметы, понятно, что ему очень тяжело будет учиться в этой школе, потому что здесь все-таки направленность именно на универсальное образование. Для такого ребенка, может быть, лучше было бы подобрать класс с расширенным изучением математики, где на нее направлено все внимание, а по остальным предметам даются базовые знания. Вот в таких случаях, когда ребенок и школа не совпадают, появляется и необходимость в репетиторах, и в занятиях с родителями.
Школа, в которой может учиться любой ребенок
– Что же такое «сильная школа»?
– Сильная школа – это школа, которая дает возможность каждому ребенку найти себя и максимально реализовать свои способности, возможности и интересы. Причем эти школы могут быть разными. Это может быть математическая школа, где дети занимаются только математикой, и больше им ничего не надо, а школа может им дать весь спектр математического образования, плюс физику, информатику и все необходимое. Детям с математическими склонностями там хорошо, и такая школа будет сильной. А может быть другая, многопрофильная школа, которая дает не узкопрофильное образование, а, наоборот, широту. В такой школе может учиться любой ребенок.
Сейчас в Москве дети практически уже в детском саду получают школьные знания. Но в детском саду они еще не знают, чем хотят заниматься, иногда у детей интересы меняются на диаметрально противоположные. И мне кажется, школа, которая дает детям в младшем возрасте возможность попробовать себя в разных направлениях и классу к восьмому найти себя, тоже будет сильной.
– Во времена, когда я шла в школу, везде проводили собеседования, смотрели на уровень подготовки ребенка, а сейчас, когда детей берут скорее по территориальному признаку, насколько сложнее или проще стало?
– Наверное, отбор по-прежнему актуален для маленькой школы. Потому что если в школу набираются всего два первых класса, то хотелось бы, чтобы эти классы были соответствующего уровня. Хотя вообще отбор в первый класс запрещен, то есть, если у ребенка есть территориальное прикрепление, его должны брать.
В случае больших комплексов ситуация, наверное, становится проще. Я не сторонник того, чтобы в начальной школе уже давалось какое-то профильное образование.
В начальной школе надо научить детей учиться. А дальше разные школы по-разному решают проблему профилизации.
Есть школы, которые уже к 5-му классу предлагают какое-то расширение различных предметов, и мы в том числе. И тогда на рубеже 4-5-го класса, если классов на выпуске из начальной школы, предположим, 12, то можно из них собрать детей, которые увлекаются математикой, и дать им учебный план, где будет больше часов математики и информатики, это реально. Из этих же 12 начальных классов мы можем набрать детей, которым интересны естественные науки, есть те, кого интересуют языки. То есть, в случае большого комплекса это сделать гораздо проще. И тогда мы уходим от необходимости жесткого отбора при приеме в школу.
Если в школе есть достаточно большое количество классов, то это могут быть классы разной направленности, в том числе, общеобразовательные. Причем я бы не воспринимала общеобразовательные классы как слабые. В нашей школе тоже есть общеобразовательные классы, и когда я ставлю задачу перед учителями, работающими в них, я говорю им, что это дети, которые еще просто не нашли себя. Или нашли в чем-то другом. Может быть, они замечательные музыканты или спортсмены.
А если дети еще не готовы к профилизации, это не значит, что они слабые. И наша задача к 8-му классу (у нас в школе в этот период начинается основная профилизация) постараться добиться того, чтобы дети из общеобразовательных классов себя нашли.
Школа № 1514
– Как вы этого добиваетесь?
– Мы открываем кружки по разным направлениям, стараемся делать элективные курсы. Много лет в 6-х классах мы давали так называемый «развивающий час». Дети должны были на треть года выбрать себе какое-то направление, по которому они будут развиваться, следующую треть года – другое направление, и последнюю треть года – еще одно. Таким образом ребенок может попробовать себя в разных направлениях и определить, что он хочет, что ему интересно – это первый этап подготовки к профилизации.
Второй этап у нас – это 7-й класс, когда мы предлагаем факультативные занятия для детей, которые уже как-то определились с профилем. Например, тем детям, которые предполагают выбрать математический профиль, предлагаются математические кружки. Те, кто склоняется к гуманитарному направлению, углубляют гуманитарные предметы. А если, посещая в 7-м классе эти факультативы, они понимают, что им все-таки интереснее что-то другое, они могут перейти. И даже после поступления в 8-й класс выбранного профиля другие дороги для них не закрываются: они могут переходить из профиля в профиль. Современные стандарты и программа, которая в школе существует, это вполне позволяют.
– Когда читаешь про учебу в американских школах, то прямо диву даешься: то они лягушку на уроке разрежут, то анализируют на химический состав воду из лужи…
– Сейчас появились новые стандарты, по которым дети должны выполнять проектные работы и исследования, и у нас уже в начальной школе они это делают. Несколько лет назад дети из начальной школы, по-моему, 4-й класс, защищали проект про загрязнение окружающей среды вокруг школы: они ходили, считали, сколько автомобилей проезжает, смотрели, какие там растения растут.
Но вообще для нас больше важны профильные практики, профильные лагеря, где дети с погружением работают в том направлении, которое выбрали. У нас 5-7-е классы выезжают в математическую школу, у 8-11-х профильные лагеря зимой, летом это практики. Гуманитарии проходят искусствоведческую практику в Ферапонтовом монастыре, где проводят экскурсии.
Этому предшествует год подготовки здесь – факультативы, дети интенсивно изучают историю, иконографию, искусство, сдают зачет в монастыре и потом после трех дней учебы на месте начинают водить экскурсии. Есть естественнонаучные практики – это и орнитология, и биохимия, и геология – достаточно широкий спектр. Дети приезжают оттуда с хорошо выполненными исследовательскими и проектными работами. Например, на одной практике они измеряли магнитное поле земли, с помощью собранного самими магнитометра.
Ученики школы. Фото: Гимназия 1514 / Facebook
– Что вообще должно быть в школе, чтобы люди стремились приводить в нее своих детей?
– Все определяет коллектив. Понятно, что люди уходят на пенсию, но они готовят учителей, которые придут на их место. И это наставничество в нашей школе было развито всегда. Поэтому традиции, ценности школы, ее требования и программы передаются учителями из поколения в поколение. Поэтому, когда новый директор приходит в сильную школу, его основная задача – это сохранить коллектив. Потому что если бы люди часто менялись, то размывалась бы эта традиция универсальности образования.
Когда я пришла в эту школу и пока я работала завучем, мы очень много общались с прежним директором школы, Любовью Мироновной Асмоловой. Она научила меня прежде всего делать так, чтобы учителям было комфортно выполнять свою работу. А всю бумажную работу, все отчеты должна делать администрация.
Учитель пришел на работу, вошел в класс к детям – вот там он должен себя реализовать, и не надо его от этого отвлекать.
А учитель должен работать ради того, чтобы комфортно было ребенку. И сделать все, чтобы дать возможность развиться тем способностям, которые у ребенка есть. Я стараюсь этому принципу следовать, и надеюсь, у меня это получается, хотя иногда сомнения возникают.
“У вас букварь, а мой уже читает”
– Сейчас часто детей до школы родители стараются обучать с помощью разнообразных игр, сенсорных коробок, суперголоволомок, экспериментов и лабиринтов – а потом у ребенка, который привык к такому образовательному развлечению, наступает кризис, он теряет мотивацию к учебе, потому что выясняется, что этот процесс устроен совершенно по-другому. Вы наблюдаете такое в своей начальной школе?
– Да, мы с этим сталкиваемся. Понятно, что развитие детей в дошкольном возрасте – это хорошо. Главное не переборщить. Школа готова поддерживать этот интерес, и когда приходят дети, которые уже очень многое умеют, могут достаточно легко рассуждать, попробовали себя в разных кружках – понятно, что с такими детьми и учителю работать интереснее и проще, и результат будет лучше.
Но бывает и так: ребенка приводят в первый класс и говорят: «О, у вас букварь, а он у нас уже и читает, и считает». А потом выясняется, что этот навык чтения у него совсем по-другому поставлен, и ребенку тяжело читать. Да, он читает, но не всегда понимает то, что читает. Сталкиваемся мы и с родителями, которые переразвивали своих детей в дошкольном возрасте и начинают бегать из школы в школу, стараясь найти место, где ребенку будет интересно. Но у нас все-таки массовая школа. И когда в классе сидят 30 человек, и все они разные – кто-то читает по слогам, кто-то не читает совсем, кто-то пришел, не совсем зная русский язык – и с ними со всеми надо работать одновременно, то понятно, что такому ребенку, который уже все знает и умеет, будет тяжело.
– Что с ним дальше делать?
– Это опять же зависит от профессионализма учителя. Сейчас в Москве – не знаю, как в других регионах – есть программа «эффективная начальная школа», где программа 4-х классов дается за 3 года. Это выход для таких детей.
– Как вы к этой программе относитесь? Насколько она сложная?
– Она достаточно интенсивная, особенно первый год обучения, когда они за год проходят практически два класса. Но мы стараемся достаточно жестко придерживаться неких формальных критериев, в частности, возрастных. Если ко мне приходят родители и говорят, что ребенку на 1 сентября будет 6,5 лет или меньше и просят взять его в эту программу, это неправильно. Как бы он ни был развит, все-таки психологический возраст есть психологический возраст.
Ученики школы. Фото: Гимназия 1514 / Facebook
– А в старших классах у сильно мотивированных детей вы наблюдаете какие-то кризисы, отход от учебы, когда вроде все было нормально, а потом что-то ломается, где-то начинает клинить?
– Ну, скорее наоборот. Обычно раньше, до 9-го класса мотивацию надо поддерживать, чаще всего некий провал происходит в 7-м, это, наверное, и понятно – переходный возраст, пубертат. Но здесь профилизация идет, мы стараемся детей заинтересовать именно тем, что их должно увлечь, чем они будут заниматься. На рубеже 9-10 классов они очень зримо меняются. Из 9-го класса в мае мы выпускаем совсем детей, которым еще в общем не особо чего надо, а в 10-й они приходят, уже существенно повзрослев. Они уже знают, что им нужно, они проще берут материал. Я учитель физики – и даже по восприятию материала это очень чувствуется. Ну, и внешняя мотивация, поступление в вуз, конечно, играет роль.
Если выпускник находит себя, то кризиса быть не должно
– А как вы относитесь к олимпиадам? Что-то олимпиада, на ваш взгляд, дает, кроме облегченной схемы поступления, или больше отрывает от общего учебного процесса?
– Олимпиада – это все-таки для небольшой части детей, не массовое занятие. Школьный тур олимпиады может быть массовым, дети должны себя попробовать. Но это, как любительский и профессиональный спорт – не каждый может, и, наверное, не каждому надо. Но, к сожалению, поскольку олимпиады привязаны к поступлению в вуз, то этот ажиотаж возникает. Если бы этого не было, то, наверное, на олимпиады шли бы те, кому это интересно, кто без этого не может жить.
— Недавно в «Новой газете» была статья о кризисе, с которым сталкиваются выпускники сильных школ в ВУЗах: приходя на занятия первого курса, они обнаруживают, что тот материал, который им преподается, они уже знают, им скучно, они начинают предъявлять претензии к качеству преподавания, мигрируют из вуза в вуз. Как вы оцениваете этот кризис перехода из очень сильной школы в вуз?
— Да, сильные школы этим грешат: так как дети мотивированы, заинтересованы и в них можно очень много вложить, иногда, наверное, учителя и в вузовскую программу заходят. Но опять же, мне кажется, что если выпускник попадает в вуз не потому, что он престижен, находится в топе, или родители сказали: «Что ты будешь делать в гуманитарной специальности? Иди в технический вуз», и если он находит там себя, то кризиса быть не должно. Потому что его окружают, как правило, люди, которые дышат с ним одним воздухом, у них одни интересы и есть повод для общения.
Опять же, если выпускник четко знает, что ему надо, и не все находит в своем вузе, он может это добрать различными курсами. Насколько я понимаю, их сейчас много, и выпускники, обучаясь в одном вузе, могут посещать лекционные занятия в других вузах. Мне кажется, если человек знает, чего он хочет, он всегда сможет найти то, что ему нужно, то, что ему интересно.
– Встречались ли вы с тем, что родители выбирают за ребенка, в каком направлении ему развиваться, внушая ему, к примеру: «Ты гуманитарий, математика не для тебя»? И что с этим делать?
– Такое иногда происходит на этапе профилизации, когда родители стараются выбрать профиль за ребенка. Например, ребенку-гуманитарию говорят: куда ты пойдешь после гуманитарного вуза, иди лучше в математики, работу бухгалтера всегда сможешь найти. Это плохой вариант. И, как правило, именно у таких детей, чаще всего возникает кризисная ситуация при поступлении в вуз. Есть у нас выпускники, которые в том числе и по этой причине, поступая в один вуз, потом его меняют, получают либо второе образование, либо в середине обучения уходят и выбирают что-то совсем диаметрально противоположное.
Учителям надо дать возможность спокойно работать
– Насколько учитель сейчас может быть гибок в следовании школьной программе? Скажем, есть преподаватели литературы, которые разбирают песни рокеров, или учитель предлагает читать с детьми «Евгения Онегина» год, а не несколько занятий. Понятно, что у каждого заинтересованного учителя есть свой подход. При этом Минобразования предполагает, что все надо максимально привести к некоторому стандарту, и своя правда в этом тоже есть. Как вы это видите?
— Стандарт должен быть, и он должен выполняться. И во многом это связано с тем, что, хоть мы еще и не дошли до той степени мобильности, как в других странах, но, тем не менее, люди переезжают из одного района города в другой, из региона в регион. И, наверное, не очень хорошо, когда ребенок, закончивший 6-й класс в одной школе, приходит в 7-й класс в другую, и узнает, что очень многого не изучал. Или наоборот, такое тоже возможно. Поэтому некий стандарт, некая привязка материала к классам, к параллелям, наверное, должна быть.
Но творчество учителя ни в коем случае нельзя пресекать, потому что именно на этом строится и мотивация, и интерес...
И если те требования по литературе, которые заложены в стандартах, можно реализовать на одном тексте вместо пяти, какая разница. Главное, чтобы требования стандартов были реализованы.
– А бывает ли так, что ребенку с ярко выраженным гуманитарным профилем нравится математика, хотя она ему дается гораздо хуже? Что делать с такой неразделенной любовью? Или с такими случаями вы не встречались?
– Ну, во-первых, у нас есть дополнительное образование, во-вторых, мы уже 4-й или 5-й год в гуманитарных классах делаем группу для тех детей, которым надо сдавать профильную математику, и для тех, кому ее не сдавать. Таким образом в гуманитарном классе у нас есть дети, которые могут получить математику для сдачи ЕГЭ на профильном уровне. Это не углубленная математика, а чтобы профиль сдать на 80. При этом во второй половине дня есть факультативы, которые они могут посещать.
Специфика нашей школы – универсальность образования. Дети в 5-7-м классах получают достаточно хорошую базу и основные навыки практически по всем предметам, и, даже попадая в профильный класс, они в остальных направлениях достаточно хорошо разбираются и могут себя реализовать. У нас были такие случаи. Наверно, самый яркий, когда девочка, которая закончила маткласс, стала победителем заключительного этапа всероссийской олимпиады по литературе.
– Про какие уроки в вашей школе вы чаще всего рассказываете? Чем гордитесь?
– Таких у нас много. Но, наверное, чаще всего это литература. Для меня очень важно видеть работу детей и учителя. Меня в школе учили так: «Автор в этом произведении сказал вот это», и никаких нюансов, никаких отступлений от этого быть не может. А здесь я прихожу на урок, и вижу, что они одно и то же стихотворение раскручивают и с этой стороны, и с другой стороны, и с третьей. И я как-то задала вопрос: «Ну откуда вы знаете, что это вот так? Почему вы так решили?» В математике, физике понятней – есть правильный ответ, и других быть не может. А здесь возможны интерпретации, каждый имеет право на свое видение. Вот этому наши учителя учат детей, и на уроках это всегда очень ярко. Особенно важно видеть эти горящие глаза детей, когда они вдруг что-то для себя открыли, что-то сами нашли в этом тексте.
У нас бывают очень любопытные уроки, когда их одновременно ведут несколько предметников. Они берут какой-то текст и разбирают его с разных точек зрения. С литературной, с научной, если это, например, какой-то текст по химии, по биологии – это тоже очень интересно. И математику, и практически любой предмет можно брать, и везде есть уроки, которые захватывают. Конечно, понятно, что каждый урок таким быть не может, но большинство уроков таковы.
– А горящие глаза у преподавателей – как это сохранить и поддержать?
Не давить, наверное. Мне кажется, если учителям дать возможность спокойно работать и не загружать их административной работой, теми же отчетами, какой-то дополнительной работой, далекой, от предмета и от обучения детей, то у учителя будут горящие глаза.
Анна Белова. Фото: Гимназия 1514 / Facebook
– А как решаете вопрос с мобильными телефонами и прочими гаджетами?
Наверное, как и в большинстве школ, гаджеты на уроке не приветствуются. И учителя по-разному это решают. Кто-то ставит коробку в начале класса, и все ученики, заходя, свои телефоны туда складывают. Ну, понятно, что мы сейчас живем немножко в другом мире, и гаджеты можно использовать для обучения. Несколько лет назад небольшой группой учителей мы ездили в Эстонию познакомиться со сложившейся там системой образования. И мы увидели, как там работают с гаджетами на уроках. В нашей группе были математики и словесники, которые очень много работают именно с электронными ресурсами. Увидев это, они сказали: «Мы тоже так хотим». И тогда мы пригласили оттуда людей, которые показали нам разные программы – бесплатный контент, который можно достаточно легко использовать на уроке. И многие наши учителя научились и успешно этим пользуются.
А сейчас Московская электронная школа такие возможности тоже дает. Поэтому, ответ на вопрос – гаджет на уроке это хорошо или плохо – во многом зависит все-таки от профессионализма учителя: насколько он может удержать детей в конструктивных рамках использования гаджета и насколько сам он владеет этими технологиями. Ну и, конечно, учителю нужно больше времени на подготовку к урокам, чтобы это использовать.
– А вне занятий никак не контролируется?
– Бывает. Основная проблема такая: дети выходят с уроков, садятся, достают свои гаджеты и начинают в них играть. Ведем работу с родителями, с детьми, стараемся их каким-то образом тоже организовывать. Не всегда получается, нет.
— Если сравнивать современных детей с детьми лет 20 назад – что вас сейчас в них радует, что есть, чего раньше не было? И что, наоборот, настораживает, на что стоит больше внимания обращать?
— Радует, наверное, свобода. Дети проще и легче общаются со взрослыми, с учителями, они более открыты. Но, с другой стороны, наверное, эта же свобода и пугает, потому что куда она приведет, сложно сказать. Когда рядом с тобой взрослый, который может помочь – это один разговор. Но любой другой взрослый может по-другому себя повести.
Ну и, конечно, опять же, благодаря гаджетам, благодаря той информационной среде, которая детей сейчас окружает, они проще и по-другому воспринимают информацию. Это заставляет учителя перестраивать свою работу, но при разумном подходе это может ее облегчить и достаточно хорошо интенсифицировать.
Библиотека школы
Я помню, как несколько лет назад одна из наших ведущих преподавателей литературы через 2-3 месяца работы в 5-м классе жаловалась коллегам, что не очень понимает, как работать с этими детьми. Она им что-то рассказывает, но не ощущает, что они включены в процесс. Да, они делают то, что она говорит, но вот этой включенности в процесс нет. И у нее было ощущение, что все, что делается – все впустую. А потом, через один – два урока, когда дети должны были высказываться, что-то написать, она увидела, что результат превзошел ее ожидания. Если до этого выпуска она видела привычную реакцию со стороны детей и получала адекватный результат, то здесь реакция была непонятной, а результат при этом неожиданным. Мы тогда очень много обсуждали этот вопрос, старались понять, что это такое, и пришли к мнению, что так проявляется новое клиповое сознание. И сейчас она выпустила эти классы – блестящие 11-е классы – среди этих детей есть победители, призеры заключительного этапа олимпиады. Другое восприятие детьми информации и того, что происходит, заставляет и учителей перестраиваться, и это тоже хорошо.
“Как вы вообще в директора попали?”
– В какой момент вы сами поняли, что ваше призвание – физика, и что вы хотите свою жизнь связать не с гуманитарными дисциплинами?
– Математика мне нравилась всегда. А вообще на мое самоопределение оказал влияние значимый взрослый. В 9-м классе к нам пришла новая учительница физики – и я этим заболела.
– А как вы поняли, что хотите работать в школе?
– У меня такое ощущение, что я чуть ли не с раннего детства знала, что пойду работать в школу, что этого хочу. Почему – не знаю. Но вот как-то так сложилось.
– Когда вы начали работать в школе, переживали ли вы какой-то кризис, было ли несоответствие вашим мечтам, представлениям?
– Когда я после института пришла работать в школу, я пришла в большой комплекс – там было 3, 5 тысячи детей, по 17 классов в параллели начальной школы, чуть поменьше к старшим классам. Я пришла на ставку – у меня было 9 седьмых классов. И для меня был шок, когда я поняла, что 9 раз должна рассказать одно и то же. И все, никаких вариантов больше. Вот этот первый год мне тогда дался очень тяжело. Я вообще не люблю делать одно и то же, не люблю повторять, поэтому для меня тоже загадка, почему я все-таки в школу пошла – это ведь в любом случае из года в год повторение. Тогда это был серьезный кризис. Ну, ничего, пережили. Наверное, спасло то, что было еще классное руководство, были рядом коллеги, было очень много каких-то интересных мероприятий вне уроков.
– Какую свою педагогическую историю вы расцениваете как очень большую удачу? Как победу?
— Поступление детей в профильные ВУЗы. Когда ты видишь, что ты чем-то ребят зацепил, это очень приятно.
– А чувство неудовлетворения когда испытывали?
– Когда, уже будучи директором, вела физику в профильном классе. Потому что ресурс времени был уже не тот, и, наверное, не всегда получалось на уроках выкладываться так, как хотелось бы.
– Сейчас ведете какие-то уроки?
– Вот уже года 4, наверное, не веду. Не хватает, очень не хватает уроков.
– Вы хотели стать директором школы?
– Нет. Мне всегда казалось, что это не мое.
– Потому что большая ответственность? Что вас пугало?
– Нет, ответственность меня не пугала никогда – та глобальная, которая всегда на плечах директора лежит – финансовая, материальная и т.д. Гораздо серьезнее мне представлялась ответственность за людей, которые находятся в твоем подчинении, потому что нужно было соответствовать тем высоким стандартам, которые всегда были в этой школе. И когда я получала менеджерское образование, мы проходили тест, определявший, почему мы пошли в директора и насколько годимся. Каждый критерий надо было оценить по шкале от -1 до 1. Один из пунктов был – “жажда власти” (примерно так было сформулировано). И, когда стали выяснять, у кого сколько получилось, оказалось, что -1 только у меня. И тогда преподаватель подошла ко мне и сказала: «А как вы вообще в директора попали?»
Анна Белова и мэр Москвы Сергей Собянин. Фото: mos.ru
– Что вы думаете о дистанции между учеником и учителем? Сейчас в разных фильмах можно увидеть, как учителя эту дистанцию сильно сокращают.
– Дистанция должна быть. Обязательно.
– Может ли ученик к вам прийти, чтобы поговорить за жизнь?
– Ну, за жизнь, наверное, лучше говорить с классным руководителем или значимым взрослым. Хотя, в общем, дверь у меня открыта всегда, и если есть необходимость, то готова разговаривать.
– Приходят?
– Бывает. Но чаще с идеями: «Мы хотим провести такое мероприятие, а нам говорят, что не надо. Вот вы нас послушайте, давайте мы вам концепцию изложим». Я стараюсь бывать в профильных лагерях, и там проще возникает это живое и более близкое общение. Но дистанция в любом случае должна быть. Для ребенка учитель должен быть все-таки значимым взрослым.
– Каких учеников вы чаще всего вспоминаете? Примерных или сложных?
– Почему-то чаще всего вспоминаются именно сложные. Наверное, больше ярких впечатлений.
– У вас есть любимый фильм про школу?
– «Расписание на послезавтра».
– В моменты, когда хочется все бросить – все, больше не могу, сил нет – что вы делаете?
– Слушаю бардов, собираю пазлы, вяжу. Что-нибудь такое, чтобы голова отдохнула.
– Многие директоры самостоятельных сильных школ говорят: главное – чтоб нам сверху не мешали. Это самое частое пожелание к Департаменту образования и ко всему, что сверху.
– Ну, конечно, хотелось бы, чтобы не мешали. Но, знаете, чем дольше я нахожусь на посту директора, тем чаще замечаю: то или иное решение, которое принято сверху и ты должен его выполнять, на первый взгляд кажется, лишним, может быть, где-то неправильным, но по факту оказывается, что именно так и должно было быть, и никак по-другому. Я достаточно спокойно отношусь к требованиям, которые предъявляются Департаментом, потому что сама прошла путь от учителя до директора и очень хорошо понимаю, что то, что мне как учителю казалось бредовым требованием, со ступеньки выше, где обзор информации другой, видишь уже иначе. Ты видишь, на что это работает, и понимаешь, почему решение принято именно такое. Когда я стала директором, я стала это лучше понимать. Поэтому я все-таки доверяю людям, которые видят систему.
– Но при этом ваши учителя достаточно свободны в высказывании своих мнений, участии в каких-то акциях, они пишут статьи, подписывают открытые письма, и вы им в этом не препятствуете.
– Я считаю, что если препятствовать, то будет хуже. Любой человек, наверное, должен ощущать, что он свободен, и эта свобода у него действительно должна быть. Но свобода всегда должна быть в рамках иначе это анархия.