Иеромонах Димитрий (Першин)
19 февраля 2016 года в Милане умер Умберто Эко. «Взрыв мозга…» – это, пожалуй, самое мягкое, что студенты говорят о его текстах.
Провокационные и насыщенные гиперссылками на целые пласты европейской истории «Имя Розы», «Маятник Фуко», «Остров накануне», «Пражское кладбище» — это только малая часть его больших литературных произведений. А еще есть философские работы, эссе, публицистика.
И везде – интриги.
Будь то коварные масонские ложи, влияющие на ход мировой истории, чьи-то амбиции, всколыхнувшие XIX-й и ХХ-й века, многолетняя борьба движений сопротивления с деспотическими режимами или средневековые легенды, обрастающие невероятными подробностями.
Будь то философские сюжеты, идеи, пожирающие одна другую, ловкие приемы вовлечения зрителя, слушателя и читателя в процесс понимания и конструирования смысла происходящего, в том числе и с его собственным участием.
Будь то спор с Богом о Его существовании, анализ дьяволопоклонства, бескомпромиссная полемика с идолопоклонниками всех мастей — от оккультистов до структуралистов.
Везде и всегда автор блистает эрудицией, упаковывая факты в черные ящики новизны. Забрасывает блесны своей разящей иронии в тихие омуты нашей повседневности и очевидности. Понуждает клюнувших хищников сменить среду обитания, эволюционировав в летучих рыб.
Разорвав с верой в том ее преломлении, каковое было дано Эко в послевоенном итальянском католичестве, — а в пятидесятые годы Церковь Рима проходила последние круги своего системного кризиса, разрешившегося в проведении и отчасти в решениях II Ватиканского собора -, он остался верен христианской культуре. Ее честности, императивности и креативности, а также ее глубине и деликатности.
Поэтому сегодня он уже не через тусклое стекло, а непосредственно, в тишине вечности созерцает ту реальность, которой он бросал вызов всю свою атеистическую жизнь. Будоража, подобно воинствующему атеисту в честертоновском романе «Шар и Крест», серьезностью своего поединка население планеты Земля, он хотел посчитаться с Небом, исходя именно из Небесных представлений о том, что такое хорошо. Он судил христианство в истории по евангельским меркам, явленным во Христе.
Умберто Эко, как Иван Карамазов, расщепил Новый Завет на автора и его послание. И принимая этический императив Нагорной проповеди, не мог принять тот факт, что Проповедник Сам исполнил ее до последней йоты, взойдя на Крест и молясь на нем за палачей. Просто потому, что Голгофа разрешилась в Пасхе, вслед за которой случилась Пятидесятница – и Церковь родилась во времени, чтобы рождать человечество в вечности.
А та Церковь, с которой он соприкоснулся в свою эпоху, те следы ее бытования, что он обнаруживал в анналах и хрониках – все это никак не соотносилась с исходным свидетельством о жизни первых христиан.
Где же черпал медиевист, разочаровавшийся в христианской истории, надежду? В чем находил утешение?
В той музыке сфер, в том неземном эхе, в тех отголосках рая, что доносят до нас тексты Дефо, Свифта, Дюма, Гюго, Толкина, Роулинг и немногих других. В той фантазии, что подлиннее правды. В том «доме Гарри Поттера», о котором он писал за пару лет до своей смерти. А в этом доме, каковым для Гарри стала его волшебная школа, напомню, всякий просящий о помощи, получает ее.
Господи, если это возможно, упокой душу новопреставленного оппонента Твоего.
Потому что нечаянная радость – настигает нас за пределами чаяний.
И каждая душа тоскует по ней.