В этот день Он потерял единственного друга
Ольга Шульчева-Джарман
В печальный и светлый день, когда мы вспоминаем Усекновение Предтечи Господня Иоанна Крестителя, мы вспоминаем и других людей – и это люди, чужие Предтече, люди, из-за которых он оказался в темнице, страдал, и, в конце концов был казнен. Нас волнуют Ирод, Иродиада, ее дочь – мы рассуждаем о них, ищем в них все больше и больше отрицательных черт, ужасаемся их коварству, сластолюбию и тому подобное.
Одно мы забываем, обсуждая всех этих чужих людей: забываем, что этот удар пришелся по Иисусу Христу. В этот день Он потерял единственного друга, который Его глубоко понимал.
Вообще мы мало представляем, по краю какой пропасти ходил и среди каких опасностей жил Спаситель (накануне, 2-го сентября, как раз читалось о том, как в Храме Ему задавали смертельно опасный вопрос о динарии, чтобы или арестовать Его, как мятежника против римлян и покончить с Ним, или разочаровать в Нем народ, предоставив покончить с Ним народу – как с коллаборационистом римлян и разрушителем надежд народа на свободу).
Еще раньше народ, подстрекаемый врагами Иисуса, хотел сбросить Его со скалы и потом закидать камнями (это была разновидность казни «каменования»), но сила любящей Личности над толпой оказалось сильнее тех бесов, что пленили эту толпу, и Он «пройдя среди них, удалился» (Лк.4:30). В Евангелии от Иоанна Он явит эту силу уже не для того, чтобы защитить Себя – но чтобы избавить от побиения камнями женщину, взятую в прелюбодеянии (Ин.8:2-11).
Да, в Нем видна была сила любви Божией, и поэтому «не касалось Его зло и рана не приближалась» до времени телу Его (Пс. 90:10).
Но среди этой толпы были исцеленные Им, были плененные Его словами, были восхищавшиеся Им, были, несомненно, смущенные и спорящие с Ним – одного только не было: не было человека, понимающего Его.
Даже ученики не понимали Его, хотя искренне верили, что он Мессия, Помазанник, Тот, кто освободит Израиль от плена, принесет Царствие Божие. Но они вкладывали в это совсем иной смысл, чем Он – и напрасны были все притчи и беседы…
Только брат понимал призвание Иисуса
Только Предтеча, его троюродный и старший брат, понимал – пусть не во всей полноте – призвание и служение Иисуса. Он принял, хотя это было нелегко для него, явление Идущего за ним – легко ли, проповедуя Последний суд над Израилем и омывая кающихся израильтян, как обращенных из язычников прозелитов, говоря о Некоем Грядущем, о Мессии, который будет крестить Духом Святым и огнем, увидеть своего младшего, дотоле ничем не примечательного Родственника, который приходит ко Крещению – а потом увлекает толпы людей за Собой, творя чудеса исцеления, творя чудеса милости и проповедующего о милости Бога, о милости и прощении Отчем? Где же огонь? Где геенна и осуждение? Но Иоанн понял и смог изменить свое мировоззрение – это всегда тяжело, а когда уж твой младший брат, крестившийся у тебя, является причиной перемены мировоззрения? Это вообще невероятное чудо.
Встреча Христа с Иоанном Предтечей (миниатюра XV века)
Вспомним братьев Иисуса, детей Иосифа от первого брака – они смеялись над Ним, подначивая – «сходи на праздник, раз Ты творишь чудеса, покажись людям!» — на что Он отвечал им: «для Меня еще не время, это для вас всегда время», говоря о Кресте, который явит Его миру (Ин.7:1-13). Они считали своего брата сумасшедшим (это суть мягко звучащего для нас выражения «вышел из себя» (Мк.3:21)) – об этом пишет епископ Василий Кинешемский в своих «Беседах на Евангелие от Марка».
Они, вероятно, пользуясь своей властью старших мужчин в доме после смерти Иосифа, удерживали Мать Иисуса, какое-то время препятствуя Ей прийти к Сыну без них – не была ли Она у них чем-то вроде заложницы, чтобы им было легче влиять на Иисуса, чтобы Он вернулся, наконец, домой, и не раздражал их?
В таком случае Иисус Христос и Богородица, любящая и глубоко понимающая Мать Его, были ужасающе одиноки – как долго?
Возможно, Она смогла вырваться из своего плена только тогда, когда в страхе братья Иисуса, став внезапно братьями государственного преступника, разбежались, забыв о Ней – Она стала свободна для того, чтобы встать у Креста Своего Сына…
Как тяжела была жизнь Христа
Обращаем ли мы внимание на то, как тяжела была жизнь Иисуса Христа? Евангелисты не расписывают эти подробности, они не пишут роман, их цель другая – они говорят о Вести Иисуса Христа. Но означает ли это, что Иисус Христос все три года Своей проповеди жил прекрасно, безбедно, в мире, полном чудес, Им же и творимым? Только на Страстной седмице начались страдания?
Так, своему к ужасу я слышала от некоторых верующих – вот мой ребенок, мой папа, моя мама, мои близкие – они страдают, а Иисус страдал мало, это не сравнится с их страданиями, ну и что, что Он страдал, Ему было легче, Он же Сын Божий!
А что говорить о сне на корме в бурю? До какой степени должен устать человек, который крепко засыпает на раскачивающейся на волнах лодке, положив голову на мешок с песком в маленьком трюме рыбачьего баркаса?
Лодка тех времен была не нашей прогулочной лодкой: ее длина была более 8 метров, у нее был большой парус и кормовое отделение с настилом для хранения рыболовных сетей, там же мог быть мешок с песком, используемый в качестве балласта. Под таким настилом из досок отдыхали уставшие рыбаки. Очевидно, это место и стало местом отдыха Христа.
Он просыпается не от шторма, но от голоса учеников, как изможденная мать у постели больного ребенка просыпается от малейшего стона дитяти.
А они, скорее всего, звали Его помочь им вычерпать воду. Им не хватало человека, как и больному у Силоамской купели – я человека не имам, ах, вот и Ты, давай-ка, помоги мне бедному такому, а я уже все продумал и организовал. Апостолы тоже в своем дружном мужском коллективе точно знали, что сейчас надо вычерпывать воду, свистать всех наверх, нечего спать в трюме.
И Христос не упрекает их в том, что они Его (возможно, смертельно уставшего) грубо разбудили. Он упрекает их в маловерии и останавливает шторм. А о том, лег ли Он снова спать – не пишется. Скорее всего, нет.
Предтеча тоже имеет план – великий, эсхатологический – который рушится с приходом его Брата. У Предтечи нашлось мужество это принять, а у его учеников – не у всех (хотя многие апостолы были до этого учениками Иоанна, и Иисус был с Иоанном какое-то время, помогая ему в крещении).
Боль от потери часто касалась Его
И после вести о том, что Предтеча казнен, что больше Он не сможет с ним поговорить, Иисус удалился в пустынные места для молитвы. Но жаждущие исцелений и утешений люди его не оставили – им было безразлично, что чувствовал Проповедник и Целитель, и каждого из них была своя беда. И Спаситель выходит к ним и служит им, исцеляет, утешает, чудотворит, ибо Он сжалился над ними и превозмог Свою боль от потери Предтечи. Эта душевная боль часто касалась Его. Душа Иисуса «возмутилась», испытала глубочайшие чувства скорби и страха при смерти Лазаря – друга, при приходе эллинов и словах о зерне, перед предательством Иуды на Тайной Вечери, в Гефсимании .
«Христос в пустыне». Художник Иван Крамской
Преподобный Ефрем Сирин пишет, что «Иисус много трудился на селе и на Кресте» (имея в виду под «селом» — Его проповеднический труд. Труд по-гречески (хотя преп. Ефрем писал на сирийском языке) обозначается словом, часто употребляемым в наших молитвах («виждь смирение мое, виждь труд мой елик и грехи вся остави ми, Боже всяческих!… да чистым сердцем… причащуся Святых Таин»).
«Он снизошел на море и, невзирая на многие опасности, извлек оттуда бисер. Божество соприсутствовало в искушениях и, воспринятое Им, вознесло от земли на небо. Он много трудился на селе, и трудился на Кресте, чтобы во гробе, открыв сокровище святых, присвоить Себе» (преп. Ефрем Сирин).
Это человеческое напряжение, граничащее со страданием. Труд Христа был именно таким.
Но даже когда Его страдания достигают апогея, они не получает в Евангелии подробного описания (к неудовольствию Лео Таксиля), как в фильме Мела Гибсона, ужаснувшего многих христиан. Им до этого и в голову такое не приходило.
Митрополит Антоний Сурожский
“Верую, Господи, прости мое неверие!”
Митрополит Сурожский Антоний
У одной верующей русской женщины был внук. В возрасте семи лет он заболел и умер, и я помню, как она мне сказала: «Я больше не верю в Бога. Если бы у Него была хоть капля милосердия, Он не позволил бы моему внуку умереть от долгой и мучительной болезни». Я был молод, нечуток, резок и спросил ее (это было сразу после войны): «А вы никогда не задумывались о тысячах детей, которые умерли от болезней, были убиты во время войны и на протяжении всей человеческой истории? Это Вам не помешало верить в Бога?» И она посмотрела на меня с искренностью, о которой я до сих пор вспоминаю с изумлением, и сказала: «Что мне было до них? Теперь мой внук умер».
Это очень резкий, грубый пример, но поставьте перед собой вопрос: не оказывались ли мы в нашей жизни, короткой или долгой, перед лицом подобной проблемы? Мы готовы верить в Божью любовь, в милосердие, во все Его положительные качества до тех пор, пока вдруг что-то не случается с нами или с теми, кого мы любим гораздо больше себя, и тогда наша уверенность и доверие рушатся. Но чаще всего, когда доверие рушится, мы не признаемся себе в этом и не делаем вывода, что теперь я больше не верю в Бога, а просто восклицаем: «Как это может быть? Как ужасно!» Мы замыкаемся, закрываем глаза, ум, сердце.
Возьмите эту короткую молитву, четыре слова – «слава, держава, милость, человеколюбие», – каждое из них ставит нас перед проблемой нашей собственной веры и нашего собственного опыта. Мы можем отчасти ее решить, сказав: «Верую, Господи, прости мое неверие!» (ср. Мк. 9:24). И если наши слова искренни, если они действительно крик боли, вырвавшийся из нашего сердца, тогда мы имеем право их произнести, тогда они станут началом наших правдивых отношений с Богом.
Но если это просто способ избежать ответственности, попытка воспользоваться словами Евангелия, чтобы, пожав плечами, сказать Богу: «Что я могу сделать, таково положение: если Ты мне не поможешь, я останусь неверующим», тогда слова «если Ты мне не поможешь» (их в тексте нет, я их прибавил), эти слова, обращенные к Богу, ко Христу, будут означать: «Ты должен мне помочь, иначе Ты будешь виноват».
***
Ты принес мне из дома лепешки и мед?
Мариам, твоя мать, их так дивно печет.
Сядь же к Симону… Тишь уходящего дня!
Да, Грядущий за мною – сильнее меня.
Я не знаю Его, Его голос и лик.
что он скажет – то сделаю! Не ученик,
а как раб Его, в прахе касаясь ноги,
и ремень развяжу с восхищеньем слуги.
Что Он скажет? «Спеши – покарать, истребить!»
Или просто попросит меня – «Дай мне пить!»
И не хватит Ему иордановых вод,
и погибнет от жажды неверный народ!
Подожди, о Андрей, ведь тебе не понять,
как один на один мне Мессию встречать.
О! Он будет иным, не таким, как мы ждем –
Гедеоновым будет руном и дождем.
И достанет ли смелости – меч на бедро, —
поражать, как в далекие дни, — своего
каждый – друга и брата? О, ревность огня!
О, Грядущий за мною – сильнее меня.
О! молитесь, Андрей, Симон и Иешуа –
пусть мой Бог не забудет, не бросит меня,
как Сампсона слепца среди ночи и дня!
О, Грядущий за мною – сильнее меня.
Двор же Храма – от жертвенной крови иссох.
Ни травинки – так кровь выпивает песок.
Что за жертву потребует Он от меня?
Тот, Грядущий – Который сильнее меня?
Что сказал ты, Иешу? Креститься пришел?
Это добре… Для Господа – горы и дол.
…
Отчего разрывается небо, гремя?!
О, Грядущий за мною – сильнее меня!