В гостях у батюшки. 2 часть
Мария (имя автора изменено)
Продолжение. Начало: В гостях у батюшки. Часть 1
Болхов. Отец Александр
Утренняя молитва в пустом купе – непредвиденный подарок. Обычно всегда есть соседи: кто-то, искушаясь или, наоборот, из деликатности, выходит в коридор, кто-то делает вид, что ничего не заметил…
Сухой паек, который входит в стоимость билета, весь скоромный. Завтракаю постным монастырским батончиком, я запаслась ими и постными печеньями на все три дня.
Орловский вокзал. Неподалеку группа людей. Ждут трамвая, наверно, думаю я и решаю к ним присоединиться. Подойдя, обнаруживаю, что они больше всего похожи на бомжей. Но больше на улице никого, и, выбрав самого на вид дружелюбного, спрашиваю дорогу. Не страшно ни капельки. Вообще-то христианин и не должен ничего бояться, кроме греха. Но подозреваю, что я в тот момент не духовно преуспела, а просто еще не проснулась. Бомжик общению радуется и дорогу с готовностью показывает.
На трамвае через весь город. Стоит 4 рубля, пенсионеры почему-то тоже платят. За окном темно, город не посмотришь.
Вокзал. Маршрутка, точнее, микроавтобус мест на 20, на Болхов отходит через 10 минут: как раз успеваю купить билет и дойти до нее. (Интервал у них – минут 40 – час. Такие идеальные «стыковки» в моем маршруте будут происходить все три дня моей поездки.).
Автовокзал Болхова. Я бодро иду внутрь, к киоску союзпечати: «Карта Болхова есть?» Отрицательный ответ сопровождается очень странным взглядом. «А вообще она существует?» — уточняю. «Никогда не видела», — говорит продавщица.
Вот так. Конечно, можно спрашивать, как пройти к собору, где мощи, или к той улице, на которой «Болховская старина». Но это скучно. Вдалеке виднеются купола с крестами, у меня день впереди, в «Болховской старине» даже не знают, что я приеду сегодня, — и я смело отправляюсь в путь. Со стороны, впрочем, мое путешествие с сумкой выглядит, видимо, очень плачевно, потому что почти сразу прохожий предлагает мне донести ее куда-нибудь. Но я же не могу попросить его донести ее вон до того храма – и продолжаю волочить ее по гололеду сама.
Храм на горке. Гора крутая и покрыта льдом. Пыхчу, взбираюсь, съезжаю, опять взбираюсь… Интересно, думаю, как бедные бабушки ходят сюда на службу? Взобравшись до конца, понимаю, как: с другой стороны к храму подходит замечательная дорога, тоже, конечно, скользкая, но хоть ровная.
Ну да ладно. Зато почти испытание. А главное – это он, тот самый собор, в котором мощи батюшки Георгия! И весь храм, действительно, связан с ним: в свечной лавке продаются перепечатанные старинные фотографии его, его семьи, и новые снимки: могилки, источника… Книга про него, его иконки…
Рака с мощами у алтаря. Она закрытая деревянная, только в одном месте вмонтировано стеклянное «окошечко» с мою ладонь, но оно выпуклое, поэтому тоже ничего не видно. И хорошо – «блаженны не видевшие»… Читаю про себя акафист, заранее переложенный из сумки в рюкзак, чтоб легче было достать. Ставлю огромную свечу – за всех нас, батюшка, помолись о немощах и потребностях каждого из моих… Молюсь о тех, о ком особенно болит сердце. Прикладываюсь.
За свечным ящиком очень отзывчивая женщина (завтра я узнаю, что ее зовут Тамара). Услышав, что я из Москвы, радуется: отовсюду едут поклониться их батюшке Георгию.
По воскресеньям священник служит перед мощами молебен с акафистом батюшке Георгию о недужных – потому что всю жизнь батюшка Георгий исцелял больных. «Нигде больше такого молебна нет, все к нам едут заказывать!»
Заказав все, что нужно, купив книги, спрашиваю у нее, как дойти до «Болховской старины». И выясняю: в Болхове одна главная улица (понятно, почему не существует его карты…), она начинается от собора и идет все время прямо, на ней все, что нужно приезжему: магазины, кафе, музей… И «Болховская старина» тоже там.
Сумка существенно утяжелилась. Но вот, пройдя почти всю улицу, я дохожу до нужного, как мне объяснили в храме, здания: внизу нотариальная контора, на втором этаже «Болховская старина».
Наверх ведет лестница – значит, сумку не везти, а нести. Тащить. Хоть бы не напрасно. На всякий случай еще раз спрашиваю у бабушек в очереди: «Болховская старина» наверху? «Тебе копию сделать? – понимающе кивают они. – Наверху». Меня ответ совсем не убеждает: при чем тут копия? «А точно это называется «Болховской стариной»?» — уточняю. Бабушки начинают злиться: «Так на дверях написано… Точно… Не точно…»
Но это действительно нужная мне фирма. Просто паломническими турами и продажей православных книг и календариков в маленьком городке не проживешь, поэтому они, договорившись с нотариальной конторой, подрабатывают ксерокопированием.
Множество икон, две радушных женщины. Забрав у меня сумку, они предлагают такое расписание: я иду гулять по городу, оставив ненужные вещи у них, когда устану, возвращаюсь сюда, они отвезут меня в гостиницу, а завтра с утра я поеду с ними в пустынь и Спас-Чекряк. План мне нравится. Еще бы поесть.
Выясняется, что поесть в городе можно только в одном месте – в баре «Золотой». «Злачное место какое-то… В пост – и в бар…» — размышляю я, выходя, но кушать очень хочется. В конце концов, в Книге правил канон, запрещающий священникам посещать корчемницы, содержит важную оговорку: «кроме случая, когда на пути по нужде в гостинице отдыхает». Раз уж в путешествии даже священникам можно…
Бар закрыт. Доискушалась. Рядом с закрытым баром – открытое кафе: только напитки и выпечка. Скоромная, естественно. Догордилась. Все мои духовные сестры всегда обсуждают с духовником послабение на пост во время путешествия: а вдруг не будет постной пищи… А я решила, что не буду: уж жареная картошка-то в любом кафе есть… И даже не подумала, что кафе-то есть не всегда… Покупаю в магазине хлеб «Болховский». Съедаю кусок, потом еще один постный батончик.
Достопримечательностей в городе мало: четыре действующих храма и музей. Музей – маленький, всего несколько комнат. Самое приятное в нем – то, что среди экспонатов почти нет икон (только несколько «дверок» от старинных складней – домашних, размером с ладонь или чуть побольше). Хорошо. Иконы в храмах должны быть, это не музейный экспонат…
Зато много внимания в экспозиции уделено прп. Макарию Алтайскому (Глухареву), основателю Алтайской миссии. Собраны книги про него, гравюры (не иконы!). Последние годы жизни, с 1844 по 1847 гг., он был настоятелем Троицкого Оптина монастыря, что под Болховом. По преданию, этот монастырь основал тот же раскаявшийся разбойник, что и Оптину пустынь. Говорят, еще с десяток лет назад ходил по Болхову старичок и предлагал знакомым и незнакомым: «Пойдем, я покажу тебе рядом с монастырем место, где Опта похоронен? Там родничок рядом целебный». Но никто с ним не шел, отговаривались делами. А сейчас уже нет этого старичка, и неизвестно, сумел ли он хоть кому-нибудь передать свою тайну…
Так вот, прп. Макарий был настоятелем этого монастыря. Но умереть он мечтал на Святой земле. Подал один раз прошение: отказали. Подал второй – благословили. Но пока бумаги шли – он уже преставился.
В 2000 году он был канонизирован. Его мощи, как предполагают, пребывают под спудом под одной из монастырских построек – кто говорит, под собором, кто – под соборной трапезной. В прошлом году приезжали с Алтая, спрашивали, будет ли обретение мощей и нельзя ли перенести мощи на Алтай. Но пока, видимо, не время…
Осмотрев всю экспозиция, иду дальше по городу. Христорождественская церковь, где находится чудотворная Тихвинская икона Божией Матери – покровительница Болхова. Закрыта. Молюсь на храм.
Зато открыт Троицкий храм. Он огромный. Восстановлен пока, впрочем, только один придел – апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Трещат дрова в печурке. Все стены в иконах, некоторые – с частицами мощей. Вместо иконостаса – просто бархатные занавески. Видно, что храм только восстанавливается.
За свечным ящиком никого. Потом из основной части храма заглядывает один из рабочих: вам свечки? Продав, сует мне в руку пачку бумажных иконок той самой чудотворной Тихвинской Болховской иконы, к которой не удалось приложиться: «Возьмите на память о нашем храме. Бесплатно». И добавляет еще одну икону – батюшки Георгия.
Ставлю свечки. В это время заходит женщина, почти сразу же за ней – невысокий человек в скуфейке. Пытливо кошусь на него: батюшка, наверно. В маленьких городках редко встретишь диакона – дорого его содержать.
Прислушиваюсь к разговору: надо причастить умирающую маму этой женщины. Договариваются на 8 утра следующего дня. Женщина уточняет: «А вы ей листок с молитвой в руку вложите?» Батюшка изумляется: «Так она же еще жива?» — «Ну а Вы заранее…»
Потом женщина вспоминает: «Да, а ладан у вас продается?» Не продается, отвечает батюшка, мы сейчас вообще практически ничего не продаем… Я вам так дам…
И с готовностью бежит в алтарь. Выносит горсть ладана, насыпает женщине в пакетик. От денег отмахивается. Наконец, замечает меня, я тут же складываю руки под благословение. Он вдумчиво благословляет, интересуется, откуда я и зачем. «Ну, в Орле в четверг будет конференция…», — начинаю я. «Какая?» — «Филологическая». «А я тоже филфак закончил, — радуется батюшка, — Орловский».
Мы улыбаемся друг другу. Но о чем говорить, непонятно совершенно. Батюшки в качестве собеседников нужны для того, чтобы задавать им духовные вопросы, это ясно. Но у меня для этого есть мой духовник, которому я могу задавать любые вопросы в любых количествах (иногда в спокойной обстановке, сидя на скамеечке, иногда на бегу, провожая его до машины, но обстановка – не главное, главное – что есть эта возможность спросить). И у меня совершенно не возникает желания говорить о духовной жизни с каким-то другим священником. Зачем?
Но тут я понимаю, что есть один вопрос, который моему духовнику задавать бесполезно. И спрашиваю: «Батюшка, я была в соборе, в Вашем храме, Христорождественская церковь закрыта… Куда мне еще можно пойти?» «Есть еще Введенская церковь, она… Да пойдем, я тебя отвезу», — предлагает он.
Идем к его машине. Горло перехватывает от умиления: в Москве таких моделей на дорогах уже не встретишь. Советская, ярко-рыжая, вся разваливающаяся. Открыть дверь у меня не получается. Батюшка выбивает ее изнутри плечом. «От дедушки досталась», — делится с гордостью.
По дороге разговариваем. Родился и рос он здесь, в Болхове. Закончил филфак Орловского Пединститута, потом музучилище. Преподавал. Увлекался heavy metal … Пришел в храм. По благословлению о. Василия Ермакова стал священником (потом другое чадо о. Василия расскажет, что тот все повторял: «Чтобы Болхов возродился, надо, чтобы в нем появился священник-болховчанин, который будет душой болеть за свой город»… Молился об этом – и вот сбылось…) Поскольку о. Александр пришел к Богу поздно, то семья у него маленькая: матушка и только одна дочка, ей уже 16.
Прихожан у него мало. Тех, кто называет себя православными, в городе много, а в храм ходят – по пальцам перечесть. Особенно если несколько праздников подряд – на какой-нибудь из них в храме совсем пусто… А молодежь есть, спрашиваю. И слышу в ответ: «Какая молодежь…»
Но батюшка старается вести миссионерскую работу: печатает в местной газете катехизические статьи, ведет занятия в профтехучилище… Занятия эти превращаются в основном в вопросы священнику, и спрашивают чаще об обрядовом элементе, но и это уже хорошо… Главное (это видно, да и батюшка сам не скрывает) – ему интересно с людьми, с каждым человеком интересно. А значит, и ответный интерес будет.
Введенская церковь маленькая, иконы старинные. Чтобы попасть к местной чудотворной иконе «Троеручица», надо что-то где-то открыть, а ключ только у тамошнего батюшки. «Позвонить ему?» — с готовностью предлагает бабушка за ящиком. Может, рада о. Александру услужить, а может, хочется лишний раз своего батюшку увидеть… Мы с о. Александром отказываемся. Хожу, прикладываюсь. Слышу, как батюшка объясняет: «Гостья из Москвы…»
Выходим из храма: «Ну, куда тебя еще отвезти?» Пожимаю плечами. «А ты в нашем храме фрески видела? Не видела?!» Решаем, что вернемся в его храм.
В Троицком храме, по преданию, венчался Иван Грозный. Храм стоит на месте, где был раньше Кремль, церквушечки которого и стали его приделами.
Фрески удивительные, но осталось их мало, надо восстанавливать. Батюшка показывает то, что нашли они в ходе раскопок: старинную лампаду, осколки плиты с ангелочками. Никто не знает, в честь чего была эта плита: то ли надгробная, то ли в память какого-то события. «А один раз к нам журналистка приезжала… Мы ей все рассказали, плиту показали… Кто же знал, что она из «желтой прессы». Знаешь, во что эта плита в ее рассказе превратилась? В доказательство, что у храма похоронен царский младенец…»
Отреставрировали колокольню – она сейчас ярко-красная. «Мы были уверены, что она так выглядела. Составили проект реставрации, Владыка подписал. Стали реставрировать – и обнаружили, что колокольня была цветной, там следы желтой краски, зеленой… В стиле московского барокко. А что делать, Владыка-то уже подписал проект… Ну, решили, что потом когда-нибудь переделаем».
Батюшка показывает, рассказывает, и видно, насколько он любит свой храм. Мне он тоже нравится. «Здесь раньше полы были теплые… Мы сейчас этот придел восстанавливаем, видишь? Здесь тоже будут утепленные …»
Про деньги я не спрашиваю. Понятно, что их надо много. Из того, как они все раздают (это вообще удивительная черта, которая постоянно встречается в людях, как-то связанных с батюшкой Георгием – желание что-то дать человеку, как-то помочь ему, чем-то порадовать, не требуя ничего взамен), ясно, что на торговле они вряд ли что-то заработают. Наверно, есть спонсоры. Дай Бог, чтоб они были. В разговоре всплывает только один эпизод.
«Приехал ко мне недавно друг детства, бизнесмен. Спрашивает: «Ну, что вам нужно?» А я ему говорю: «Это не нам нужно, это тебе нужно…» И даже не успел объяснить, почему ему, а не нам – обиделся, сел в машину и уехал, больше не приезжает…», — сокрушенно рассказывает батюшка.
Наконец, все рассказано и показано. Напоследок прошу помолиться за одну из дочек духовника, которая сильно болеет. Все с той же готовностью батюшка откликается: «Я так не запомню, пойдем, запишу…» И записывает ее и мое имя в свой помянник. Оглядывается по сторонам: «Что бы тебе подарить?» В задумчивости убегает в алтарь. Один из сопровождающих нас ребят – то ли рабочий, то ли помогающее в восстановлении храма чадо – приносит с аналоя небольшую икону «Знамения» Богородицы. «Вот хорошо», — радуется вернувшийся из алтаря батюшка.
Прошу помолиться за меня в день доклада. «Ну конечно», — удивляется ненужности этой просьбы батюшка, широко крестит меня…
… Выйдя из Троицкого храма, решаю еще раз зайти к мощам. К своему удивлению, застаю в храме тамошнего батюшку, который заканчивает служить панихиду для каких-то мужчины и женщины (когда я заходила первый раз, утром, батюшки уже не было. Но Болхов не Москва, все рядом, поэтому, наверно, нетрудно, когда надо, в храм несколько раз в день заехать). Потом он выносит из алтаря кропило и святую воду: «Идите сюда все!» Подходим. «Архиерейское кропило!» — с удовлетворением сообщает батюшка и кропит. Не так, как обычно – а каждого кропилом по щекам. Очень больно. Но, наверно, очень духовно полезно.
Потом идет с тем, для кого служил панихиду, к мощам батюшки Георгия. И – у меня дыхание перехватывает – помазывает его из лампадки у мощей. «Я тоже хочу! — взываю я мысленно и несмело подступаю. – Батюшка, а меня можно?» «Коне-ечно», — радушно отзывается батюшка и помазывает меня: лоб, щеки, шею, руки…
Счастливая, иду к «Болховской старине». По дороге, вспомнив вдруг, что я ОЧЕНЬ хочу есть, а ресторана в гостинице, видимо, тоже нет, покупаю на вечер «Доширак» и бананы. Вот и исполнится мое желание полакомиться любимой лапшой.
Почти у самой «Болховской старины» слышу гудок. Рядом тормозит знакомая рыжая машина. На задних сидениях двое ребят, которых я видела с батюшкой в храме. «В «Болховскую старину» возвращаешься? А мы сегодня в ночь в Оптину поедем, которая под Козельском. Ребята там будут учиться фрески восстанавливать и просфоры печь…» — сообщает отец Александр. Мы улыбаемся друг другу на прощание. «Так в четверг доклад?» — кричит батюшка вслед. Не потому, что забыл. А потому что мы теперь будем друг за друга молиться, и значит, мы уже не чужие друг другу.
Ксения* (имя изменено). Новое искушение
В «Болховской старине» мне рады. Услышав, что бар закрыт и питалась я хлебом (потому что по гордости не захотела послабления – покаянно прибавляю я. Ноющее ощущение пустоты в желудке очень смиряет), передо мной вдруг ставят целую миску морской капусты. Никогда не думала, что она может быть такой вкусной.
В гостиницу меня сопровождает Ксения – полненькая и очень «уютная». По дороге я спрашиваю ее про о. Василия Ермакова – это имя возникает в разговоре церковных болховчан регулярно. Уроженец Болхова, этот знаменитый питерский священник, митрофорный протоиерей, всею душою болеет за родной город, делает все, чтобы возродить его – как паломнический центр, другого выхода нет. И «Болховская старина» существует тоже по его благословению. Ксения в ответ на мои расспросы мягко улыбается: «Мы его молитвами живем. Что я могу про батюшку рассказать? Он родненький…» И я понимаю, что больше ничего говорить и не нужно.
Рассказывает Ксения про случаи прозорливости. Но, наверно, каждое настоящее чадо про своего духовника может рассказать подобное. Не потому что духовник святой – а потому что над духовником и чадом Сам Господь, Который ведет их обоих.
«А один раз был у меня случай, когда батюшка меня смирил, — смеется Ксения. – Я редко пощусь, здоровье не позволяет, и батюшка благословляет не поститься. А тут я решила месяц до Преображения яблоки не есть. Все вокруг об этом знают. Вот как-то подруга и говорит о. Василию: «Батюшка, а у нас Ксения яблочный пост держит». «Держишь?» — щурится на меня батюшка. «Держу!!» Батюшка молча берет яблоко, откусывает, протягивает мне: «Ешь!» Я на него круглыми глазами: «Батюшка?!» Он строго так: «Ешь!» Я от испуга чуть ли не целиком проглотила. Он берет второе, надкусывает: «Ешь!» Ем. Даже вкус не запомнила. Зато все поняла…»
Слушаю, радуюсь. Как же хорошо, когда у человека настоящий духовник, когда он его воспитывает, смиряет, руководит им… Какое счастье, какая милость Божия, что возможно это…
Узенький мостик без перил над речкой. Скользко. «Перейдешь?» — спрашивает Ксения. Страшно – если в реку, то воспаление легких наверняка. Перешла. Гостиница: несколько деревянных двухэтажных коттеджей. В моей комнате четыре кровати (и все четыре мои – не сезон), иконки… В прихожий портрет о. Василия. Предвкушаю тихий вечерок. Ресторана, естественно, нет, но есть чайник.
Ужинаю «Дошираком» (вот и исполнилась мечта законно полакомиться любимой лапшой), устраиваюсь поудобнее, обкладываясь купленными духовными книжками… И тут возвращаются постояльцы с первого этажа – двое мужчин, как предупредила меня Ксения. Мы с ними в коттедже втроем – охранник в другом здании.
Хлопанье дверей. Крики. Не всегда понятно, когда собственные, когда телевизор. И почему телевизор так громко. И почему дверью надо хлопать раз в десять минут? В смс-ке прошу духовную сестру помолиться, попросить помолиться духовника, которому она все равно сейчас будет звонить по храмовым делам. Молюсь сама. Предчувствие не проходит. И вот оно: скрип лестницы, ведущий на мой второй этаж, стук в дверь. Хорошо, что я ее закрыла на ключ. «Кто там?» — выдавливаю из себя. «Сосед я…» – «И что Вы хотите?» — таким голосом в сказке кто-то из зверят спрашивал: «Уважаемый волк, Вы хотите меня съесть?» «Я подумал, — сообщает мне сосед, — что Вам скучно, может, Вас развлечь, чаем напоить». Горячо уверяю, что мне не скучно, и вообще я уже спать ложусь. Сосед желает мне спокойной ночи – лестница снова скрипит. Я было успокаиваюсь, но хлопанье дверей и крики продолжаются. И кто знает, не посетит ли через час моего соседа подозрение, что, может, мне все-таки стало скучно…
Но я замечаю православный крест над дверью, крещусь на него – и страх проходит. Кое-как засыпаю…
Макарьевская пустынь.
Утром все страшное уже не кажется таким страшным. Тем более что и соседей уже нет. Сначала решаю ехать в Жабынскую пустынь. По дороге Слава, муж Ксении, рассказывает про прп. Макария. В житии, которое я потом куплю в монастыре, та же самая история передана более сухо, поэтому хочется мне ее воспроизвести в Славином варианте.
Смутное время. Прп. Макарий возвращается с места своих уединенных подвигов в монастырь и видит, что здесь была битва: убитые монахи, убитые поляки – и один поляк раненый, стонет: «Пить! Пить!». А источник – под горой, а они – на горе. А прп. Макарий еле ноги передвигает – возраст, да и подвиги… «Я не могу! – пытается объяснить он раненому – Я знаю заповедь: и про чашу, и про любовь к врагам. Я бы все отдал. Но я физически не дойду до воды…» «Пить! – откликается раненый – Пить!» И прп. Макарий, перекрестившись, ударяет посохом в землю. Этот источник бьет из земли до сих пор.
…Приехав в пустынь, первым делом поднимаемся в гору, к источнику. Сейчас от него проложены трубы, воды можно набрать и у самого монастыря. Но хочется посмотреть на то место, где произошло чудо. Набираем воду, пьем, умываемся. Оба храма закрыты. Слава ведет меня в склеп – там захоронение монашествовавшего подвижника благочестия, имя которого я не запомнила. Стоим у гроба, я молюсь, обдумываю, прикладываются ли к гробу неканонизированного подвижника. «Вот, — задумчиво говорит Слава, — уже материалы подали на канонизацию. Скоро его прославят, и будут люди сюда паломничать, прикладываться, как к другим мощам». Понимаю, что Славу лучше не искушать – пока не прославили, прикладываться не надо.
Слава (не совсем церковный, а потому исполненный гораздо большего, чем у меня, благоговения к церковным людям) монахов беспокоить не решается. Я ловлю первого же из них – и вот нам уже открыли зимний храм. Прикладываемся ко всем иконам, я заказываю молебен прп. Макарию, покупаю его жития и иконки. Слава тихонько меня дергает: «Попросишь, чтобы и летний храм открыли?» В летнем храме – сами мощи. Монах обещает спросить у братии, возможно ли это. Я про себя решаю, что не в братии дело, надо обращаться к хозяину, прошу мысленно пустить нас.
Конечно же, он пускает. Брат поет для нас перед ракой тропарь прп. Макарию, затем прикладывается и отходит в другую часть храма, оставляя нас со святым наедине.
Монах у нас благоговейный: не топчется в нетерпении у порога, чтобы поскорее храм закрыть, а, неспешно крестясь, прикладывается ко всем святыням. И в итоге не он нас, а мы его ждем.
И вот мы уже в машине. Батюшка Макарий, как ты нас хорошо принял! Поминай нас во святых твоих молитвах…
– В Спас-Чекряк? – спрашивает довольный Слава.
И я в который раз понимаю, что вот сейчас, уже второй день исполняется моя мечта побыть с батюшкой Георгием. Как же милостив Бог!
Прощальные подарки о. Георгия.
В Спас-Чекряке сохранилось место, где был построен батюшкой Георгием храм. И рядом – могилка, где и были обретены его мощи. Мощи сейчас в Болхове. Храм – настоящий, подлинный, – в Царствии Небесном. Земной храм разрушили во второй половине 30-х годов.
Но вот оно, место. Здесь часами молился молодой священник, возлагая все свое упование на Того, Кто направил его сюда. Здесь поверил он Господу и возвещающему Его волю старцу Амвросию больше, чем себе. Перестал жалеть себя, перестал бояться, взял свой Крест и пошел за Христом. Помолись, батюшка, теперь не у земного, а у Небесного Престола, чтоб и у меня получилось хоть когда-нибудь стать настоящей христианкой…
Идем через заснеженный лес к святому колодцу. Родник забил незадолго перед смертью батюшки, ему, уже больному, принесли воду из него, он молился над ней, опустил туда свой крест, потом сказал: «После моей смерти приходите к колодцу, он будет исцелять вас, как и я при жизни исцелял». И действительно, к этому колодцу с целебной родниковой водой сейчас ездят со всей России. Как к самому батюшке ездили.
На обратном пути прошу Славу заехать в Собор – хочется попрощаться с батюшкой Георгием. Прикладываюсь к мощам, уже знакомая женщина за свечным ящиком спохватывается: «Может, тебе масла от мощей, из лампадки?» И приносит два пузырька – бесплатно. Потом дает и бутылку святой воды с молебна батюшке Георгию.
После Болхова ведь был сам Орел. Там я снова не могла найти кафе с постной едой и, давясь, опять ела «Доширак», уже не казавшийся мне вожделенным лакомством. Потом была моя первая конференция в Орловском пединституте, на которой я читала доклад в платке – так благословил духовник. Соседка по комнате Орловского общежития, с которой мы держались вместе, была в вызывающей мини-юбке, и мы представляли собой незабываемое сочетание.
А потом было самое главное. Ахтырский собор, куда я вбежала в момент его закрытия, столкнувшись в дверях с уходящим батюшкой. Охранник Николай Николаевич и две бабушки, которые почему-то трогательно захлопотали, услышав мою просьбу приложиться к деснице свт. Тихона Задонского (его мощи почивали здесь, пока Задонский монастырь был закрыт, и десница оставлена в память этого события), провели меня к ней. Потом мы разговорились. Бабушки охали и ахали от слов «конференция» и «Москва», а охранник вдруг сказал: «А у нас еще есть святыня – икона священноисповедника Георгия с частичкой мощей. Слышали про такого святого? Его мощи в Болхове».
Когда я, захлебываясь в словах и эмоциях, торопясь и сбиваясь, объясняла, что не только слышала, но и вчера еще припадала к его мощам, бабушки перестали ахать, и в непонятной тишине охранник осторожно спросил: «А откуда Вы про него узнали?»
Господь удивительно сплетает человеческие судьбы. И порой получившиеся узоры бывают настолько неожиданными, что ты даже забываешь удивиться.
И потому совершенно естественно прозвучало в звенящей тишине в ответ на мое «По-настоящему я узнала о нем из книги «Источник воды живой», знаете, синенькая такая?» – «Знаю. Я ее написал».
Все это не вмещалось в душу – хотелось сесть куда-нибудь в уголок, закрыть глаза и замереть. Но оказалось, что это даже не предпоследнее чудо. Николай Николаевич, потрясенный не меньше меня, решился на необыкновенный поступок – он (имея на это разрешение о. настоятеля, но пользуясь им крайне редко) вынес мне из алтаря приложиться чудотворную Ахтырскую икону Божией Матери, которую выносят оттуда раз в год, в день ее памяти. Вынес – и побежал караулить двери: эту икону уже один раз крали, но она чудесным образом вернулась.
Мы с бабушками приложились, Н.Н. снова унес ее в алтарь. И тут бабушки снова оживились, захлопотали: не голодная ли я? Может, меня накормить? Постный борщ, картошку пожарят, блинов напекут?
И вот я, как в сказке, сижу перед накрытым столом, уставленным постными яствами. А бабушки (две одинокие старушки, живущие вместе) наперебой угощают: хлеб сами пекли… картошечка своя… и кисель из своих ягод… Кушай, деточка.
Батюшка Георгий, гостеприимный хозяин, позаботился не только о духовном, но и о сугубо земном. Как мудрый священник, дав мне сначала немножко попоститься и потрудиться, чтобы слаще казалось утешение.
На прощание бабушки подарили мне иконку Господа, Подающего руку утопающему Петру – словно последнее наставление дорогого батюшки Георгия: «Ты только верь, дерзай и доверяй Господу». Теперь стоит у меня в Красном углу иконочка, и крепко-крепко держится Петр за руку Спасителя, и в этот момент знает Господь, что не последний раз поколебался Петр, что будет еще кричать петух, но будут и слезы, и покаянное, выстраданное: «Ты вся веси, Господи. Ты веси, яко люблю Тя».
Вместо эпилога.
Прошло два года. Умер отец Василий Ермаков. Произошла трагедия в семье болховского о. Александра: машина сбила его единственную дочь. Девочка какое-то время лежала в коме, потом умерла. После этого батюшка продал свою старенькую рыжую машину и стал ходить пешком. Съездил в паломничество в Иерусалим. А когда вернулся, они с матушкой усыновили маленького мальчика. «Бегает он от матушки по храму, — рассказала мне в письме та самая болховская девушка, — А матушка за ним. Любит его. Вот только улыбается она сейчас редко. Раньше-то веселая была…»
У самой этой девушки пока не все в семейной жизни ладится. Ее неверующий муж по-прежнему не пускает ее в храм, так что она за эти два года, кажется, ни разу не причастилась, хотя в церковь она иногда украдкой забегает. Он заставляет ее краситься и модно, т.е. не очень целомудренно, одеваться. А самое для нее, мечтавшей о большой семье, тяжелое – он не хочет детей. Вообще… Она переживает, искушается, обижается на мужа – но удивительно, как на глазах, от письма к письму, ее вера становится все более осознанной и крепкой, возрастает понимание, что ни от кого, кроме Бога, помощи ей не дождаться…
И, наконец, последнее. Появился в моей жизни человек, с которым мы, после годового общения, испросив благословения нашего общего духовника, приняли решение строить Малую Церковь. И когда уже как жених и невеста подошли к нашему батюшке, чтобы обсудить детали, он сам, не дожидаясь наших предложений, назвал дату венчания – первое воскресенье после Петрова поста. Дома я открыла церковный календарь – и вновь поразилась тому, как прихотливо сплетает Господь узор человеческой жизни. Первое воскресенье после Петрова поста было в этом году днем чествования Ахтырской иконы Божией Матери.
Она и стала нашей с мужем венчальной иконой.