«Православные закрылись в своей Нарнии». Священник Александр Данилов

«Одни дезинфицировали лжицы, другие кричали — “приходит антихрист”»

— Вы пишете, что сегодня в Церкви есть вызовы времени, на которые мы еще не можем достойно ответить. Что за вызовы такие? 

— Главный вызов — огромная разобщенность верующих. Самый простой пример — то, что было в пандемию. Половина четко соблюдала предписания: дезинфицировала лжицы, носила маски, уговаривала больных сидеть дома. Другая половина, возможно из страха, наоборот, кричала, что приходит антихрист, всех загонят в лагеря и вообще все это хула на Духа Святаго.

Священник Александр Данилов

Есть множество людей, которые не признают друг друга братьями и сестрами во Христе — и среди священнослужителей, и среди мирян. Они ставят свои взгляды выше единства. Храм, в котором собирается христианская община — это парадоксальное место, где рядом могут стоять либерал, консерватор, монархист, анархист, и они будут друг другу братья. К нам в храм приходят люди, которые участвовали в протестах, и те, кто резко против оппозиции. И ничего, не поругались. Я пришел спросил: «Ну как? Какие последствия?» Сели, поговорили. 

— И как?

— Я попросил не ссориться друг с другом и сохранять мир. Сказал им, что не важно, какой стороны они придерживаются, важно, что они христиане. Мы разные люди, это нормально.

Ненависть никогда не должна быть свойственна христианам. 

Храм должен быть местом, куда все могут прийти и не поубивать друг друга, а помолиться и спокойно разойтись. Церковь должна объединять людей. В нашем мире должно быть хоть что-то объединяющее. Во Христе нет ни эллина, ни иудея. В Нем наши различия несущественны, когда мы учимся смотреть друг на друга глазами любви. Это сложно. Ненавидеть проще.

— А внутри Церкви какие разногласия?

— У одних произвол — в одну сторону, у других — в другую. Одни жестко консервативные, другие жестко либеральные. При столкновении друг с другом они обнаруживают, что их понимание Евангелия совершенно разное, и начинают активно друг друга ненавидеть.

Поэтому я уверен, что нам необходим новый катехизис. Да, в меня сейчас полетят тапки, но по факту действительно должен быть некий голос нашей Поместной Церкви, который сказал бы: «Ребят, вот по этим моментам мы ориентируемся так и так». Потому что за две тысячи лет чего только не было, и даже святые отцы иногда говорили вещи, за которые сегодня можно сесть.

— Например? 

— Сожжение еретиков. Сегодня, думаю, ни один из официальных спикеров Церкви к такому не призовет. Но найдутся люди, которые тыкнут пальцем: «Вот, он же говорил гнать их!» 

Как с Иоанном Златоустом сейчас происходит. Он прекрасен, но его фразу «освяти руку твою ударом» люди эксплуатируют беспощадно.

Ну скажите честно, что здесь Златоуст ошибся и что насилие неприемлемо — по крайней мере, большая часть людей перестанет апеллировать к этому.

Нам нужно на что-то опираться. У нас есть только «Основы социальной концепции» и некоторые другие документы. Например, «Об участии верных в Евхаристии». Не идеальный документ, но слава Богу, что он есть! 

И если споришь с человеком и он с пеной у рта тебе доказывает, что причащаться надо пару раз в год, ты всегда можешь указать на этот документ: «Это мнение нашей Поместной Церкви». У многих людей срабатывает щелчок — и они сдаются. Не все, но многие скажут: «Окей». Со взглядами священников более-менее разберется епископ. А мирянам куда деваться? Это же им нужно в первую очередь.

— Зависит от того, в какой храм попадешь…

— Конечно! Приходишь в один храм, тебе батюшка говорит: «Причащаться нужно каждое воскресенье». И я так тоже говорю. 

— Все-таки нужно или можно? 

— Нужно. Я воспринимаю это как естественную потребность христианина. Литургия нужна для Евхаристии, чтобы мы соединились с Богом и друг с другом. На Тайной Вечере Спаситель не спрашивал мнение учеников. Он им прямо указал: «Ешьте, это Мое Тело. Пейте, это Моя Кровь». Почему мы сегодня отказываем Ему? 

Но придя к другому батюшке, ты услышишь, что причащаться нужно не чаще одного раза в месяц, иначе привыкнешь к Причастию, да и готовиться надо в полную силу. И вот он приведет в доказательство одних святых отцов, а я других — поверьте, я тоже знаю, кого можно привести. Кого им слушать, его или меня?

— Не знаю.

— Люди наслушаются обоих и скажут: «Вы друг с другом-то договоритесь! У вас что ни храм, то новое мнение». А если мы опросим всех священников хотя бы одной епархии, то увидим, что по некоторым вопросам они делятся даже на какие-то группы, которые далеко не всегда положительно относятся друг к другу. 

Что верно и применимо сегодня? Да, возможно, решение будет неидеальным, кому-то оно не понравится, но это избавит многих от грызни. 

«Три дня мне желали гореть в аду»

— Вы получаете хейт за свои высказывания в интернете? Вас атеисты, наверное, не жалуют.

— Меня чаще всего не любят не атеисты. Им плевать на меня, а мне плевать на то, что им плевать. Правда, недавно один атеист ко мне зашел и спросил: «Знаете, почему вы верите в Бога? Потому что вы живете низменными инстинктами и вам нужен друг на небесах». Что, серьезно? Спасибо, ты мне открыл глаза! Вот прямо сейчас сниму с себя сан и перестану верить в Бога благодаря твоему комментарию. Что он хотел мне этим сказать? Однако воинствующих атеистов сегодня немного.

У меня больше всего конфликтов с верующими, причем как с консервативными, так и с либеральными. И те и другие меня регулярно пытаются обвинять. Либеральные говорят, что я абьюзер в рясе, консервативные — что я модернист и обновленец. Есть те, кто меня принципиально ненавидит, хотя ни разу в жизни лично не говорил. Ну и Бог с ними. Это их право. 

В Instagram у меня много людей, которые сидят в «бане».

Ну если раздражаю я его, а сил справиться с соблазном нет, что делать?

— Это как происходит? Он матом ругается на вас?

— И не только! Смерти желают. Как-то во время пандемии один батюшка в далекой-далекой галактике выступил в противогазе и высмеял тех, кто боится коронавируса. Обычно я не трогаю собратьев по служению и вообще стараюсь избегать конфликтов. Но тут я не выдержал и у себя в блоге написал, что так делать нельзя — подобное поведение вообще недопустимо у православного христианина. Тем более, я постоянно хороню людей и вижу, как больно и страшно их близким. Чужая боль — это моя боль, и мы ответственны за ту боль, которую причиняем другим. Этому не может быть оправданий.

Но оказалось, что у этого батюшки много фанатов. Три дня — понимаете, три дня! — они желали мне гореть в аду. Это самая мощная атака из всех, которые только были. Я очень долго приходил в себя. Такой ненависти, как от верующих, я нигде не встречал. Так ненавидеть верующего может только верующий, потому что он считает принципиальным делом прийти и заставить другого человека мыслить так, как он хочет. При том что я не нарушаю никаких догматов, я за свои слова отвечаю. Есть архиерей, который прекрасно знает, что я пишу.

— Он на вас подписан? 

— Не подписан, но множество людей в епархии на меня подписаны, и если я что-то не то напишу, мне об этом скажут. Пока что претензий никаких не было. Но я знаю, что читают, и понимаю их прекрасно. Было бы странно, если бы не читали. Они тоже отвечают за меня.

Их просто раздражает, что я думаю по-другому. 

— А все-таки вы каких позиций придерживаетесь? Читала, что раньше вы считали себя «скорее либеральным» священником, но недавно поняли, что это путь не ваш. Что произошло?

— Переругался я с некоторыми из либерального крыла. Очень сильно. Я стал больше читать, углубляться в то, что пишут церковные ультралибералы. И проанализировав всю ситуацию, понял, что так не хочу. Последней каплей можно считать Telegram-канал батюшки Лютера — такой канал для тех, кто хочет познакомиться с «культурной оппозицией». 

Он там писал о либеральном богословии, о пэчворк-церкви — это модель Церкви, при которой все христианские конфессии и течения одинаково истинны и границ нет вообще никаких, — у нас с ним даже полемика была. Я увидел, что либерализм как таковой стремится к освобождению от авторитетов, то есть, по этой логике, мое личное восприятие Бога первичнее, чем восприятие авторитетом.

— Что имеется в виду под авторитетом?

— Те же святые, Евангелие, апостолы, догматы, Вселенские и Поместные Соборы. Это все опыт, хранимый Церковью. Консерватор никогда не скажет, что он не согласен с апостолом Павлом. Ему в страшном сне это не приснится. В либеральной книге или блоге мы можем и не такое встретить. Я считаю, что обе категории, либералы и консерваторы, в чем-то хороши, каждая позволяет Церкви балансировать, но в своем радикальном изводе они убийственны и могут привести такие процессы, которые ей навредят.

— Что тогда делать?

— В Церкви должно быть движение, мы не должны бояться говорить с современным миром на современном языке и современными образами — чтобы до людей дошло. Наша задача — чтобы нас поняли, а не чтобы мы чувствовали себя крутыми и особенными. Мы не должны бояться узнавать о проблемах и отвечать на них богословски. 

В алтаре. Икону отец Александр распечатал

С другой стороны, конечно, у нас есть огромная сокровищница нашей 2000-летней истории поиска Бога, опыта общения с Ним, это прекрасно и от этого не стоит избавляться, это надо ценить. Вот допустим, смотрят люди на «Мону Лизу». Они же не говорят, что это старье. Они смотрят и видят красоту. И им классно, что когда-то люди точно так же чувствовали красоту, как они чувствуют ее сейчас. Красота — универсальный язык. Они соприкасаются с ней и через это соприкасаются с вечностью. 

— Ну вот консерваторы говорят, что мы через церковнославянский тоже соприкасаемся с традицией, вечностью, а переводить богослужение нехорошо, потому что потеряем много смыслов.

— Если мы сегодня допустим богослужение на русском, страшно представить, что начнется. И я к этому не призываю, прошу подчеркнуть. Я честно понимаю, что будет раскол.

К тому же мы сегодня имеем церковнославянский не XI века. Сравните Великий Покаянный канон Андрея Критского и акафист Матроне Московской — язык совершенно разный, это вам скажет любой филолог. 

Церковнославянский всегда испытывал на себе влияние русского языка и постепенно адаптировался. Да, он красивый, но ожидать, что люди сами придут и выучат… 

Я так и представляю, что менеджер, который пять дней отпахал на работе, пробыл всю субботу с детьми, отбарабанил всенощную, а потом в воскресенье приполз на литургию, будет сидеть три часа в воскресной школе. И он еще должен найти время, чтобы понять богослужение, изучить Библию и вероучение. Должен? Должен! И я тоже скажу, что должен. Но порог входа в православие человеку сегодня очень жесткий. Люди должны трудиться, а они не могут. И нам следует сделать, чтобы им было легче. 

— Вы говорили, что проблема этого самого человека в том, что он не видит смысла в организованной религии. Почему так происходит? 

— Смотрите, фишка современного человека не в том, что он не верит в Бога или в какие-либо высшие силы. Вот едешь ты в такси, слушаешь радио, а там обязательно будет гороскоп. К гадалкам стоят огромные очереди.

Но не факт, что его тянет к организованной религиозности, которая предполагает авторитет, догматику, базовые положения — буйки, за которые ты не должен заплывать, иначе съедят акулы. А ты чувствуешь себя акваменом, у тебя ласты есть, и хочется плыть вперед.

То есть в организованной религии человек XXI века видит ограничение своего потенциала и полагает, что чем меньше внешних определений, тем лучше для него. Каждый считает, что он особенный, безошибочный и именно ему прямо в голову будут падать все тайны мира. Внешние авторитеты — это опыт, который Церковь ставит мне в пример. Она показывает, на что надо ориентироваться.

— Так а чем плохо-то?

— Но это подразумевает, что надо признать свою полную некомпетентность в вопросах веры и признать поражение. Признать, что мой личный религиозный опыт может быть ложным или даже разрушительным для меня или близких. Признать, что меня тянет к злу и я этого порой даже не замечаю. Посмотреть в свою душу, увидеть там не только свет, но и тьму и посмотреть в глаза этой тьме. Сегодня все считают себя экспертами во всем. Людям сложно признать свою некомпетентность в области религии и честно сказать: «Я пришел к Богу, но я о Нем мало что знаю, научите».

«Видеть грязь проще, чем красоту»

— Вы окончили геофак. Как в священниках оказались?

— Ну это как диагноз, понимаете… Оно само получилось. Я мечтал стать священником лет так в 35, когда у меня будут квартира, профессия, трое детей. Чувствуете, что план не удался, да? Я когда пришел в Церковь, испытал серьезный кризис. Просто тот образ православия, который есть в книгах, и образ, который увидел я, очень сильно друг от друга отличались. Люди бывают грешные. Более того, бывают грешные священники. И с этим как-то надо жить. 

А еще бывают добрые люди, которые рассказывают о чужих грехах. Мне рассказали все про всех сразу — кто с кем, как и почему. И вот все на тебя вывалилось, а ты стоишь и думаешь: «Что мне делать дальше? Я не хочу быть вместе с этими людьми». Чувствуешь себя обманутым.

Потом я встретился со своим духовником и, глядя на него, понял, что хочу быть таким же. И он со своим терпением ко всему, чем я ему регулярно выносил мозг, показал мне, что в Церкви гораздо больше прекрасного, чем грязи. Просто нужно уметь видеть эту красоту. Видеть грязь гораздо проще.

— А с женой как познакомились?

— Ну как вам сказать…Официальную версию или нет?

— Давайте две!

— Официальная, значит. Мы встретились в Троице-Сергиевой лавре, вместе плакали, глядя на иконы. Потом посмотрели друг на друга и поняли, что хотим быть вместе. 

Матушка Мария с сыном Сережей

Неофициальная: сидел я во «ВКонтакте», листал ленту, увидел фотографию — ткнул, написал. Оказалось, девушка с Украины. Дай, думаю, съезжу 1 января на Украину. Съездил, понял, что она безумно интересный человек, начал с ней встречаться, потом сделал предложение. Но так как в соцсетях знакомиться неблагочестиво, то мы познакомились в лавре. Можете написать, что у мощей. 

— Вы обмолвились, что вас выводят из себя советы вроде: «Жену надо чаще бить, чтоб была послушной». Кто у вас в семье главный? 

— Такие семейные советы — «классная» вещь, но они испытывают мою несовершенную христианскую любовь очень сильно. Я считаю, что в идеале в семье лидером должен быть мужчина. В нашей семье так, но с женой у нас полное равенство. Я никогда ничего ей не приказываю, и она мне тоже.

Простите, еще больная тема с воспитанием детей. Представьте себе маму, вот она измучена, воспитывает ребенка как может, шлепнула его по попе. Потом она открывает Instagram, а там сидит «благочестивый» блогер и вещает: «Если вы ударили ребенка, вы его не любите». Может быть, сторонники безнасильственного воспитания сейчас закидают меня помидорами, но я скажу, что не надо лезть в семью. Многие мне на исповеди говорят: «Вы знаете, я это читаю и думаю, что я плохая мать. У меня были мысли наложить на себя руки». И ты понимаешь, что человеку безумно больно.

— А что вы советуете такой матери, которая и правда иногда шлепает своего ребенка?

— Выспаться. Поговорить с мужем, объяснить ему ситуацию и попросить чаще сидеть с детьми. Поменять распорядок дня, насколько это возможно, чтобы хоть иногда было время побыть не в семье, погулять, пройтись по магазинам, сходить к подруге и так далее. Выкроить время, чтобы хоть иногда одной бывать в храме на литургии. Человеку в таком состоянии жизненно необходима помощь Бога и хоть немного молитвенной тишины, чтобы восстановились силы и не поехала крыша. Если срывает сильно, можно пойти к психологу.

Но это все на словах легко. Женщина бывает вспыльчивая, муж не идет навстречу или пашет на износ, и нет никакой возможности что-то изменить. Это все только в блогах и книгах красиво, а в жизни все мрачнее. В таком случае, если понимаете, что не можете полностью сдерживаться и выхода нет, просто извиняйтесь перед ребенком и говорите, что любите.

Ну и чаще говорите им о том, как сильно их любите. Помните, что вы не робот. Дети тоже это понимают.

— Мне запомнились ваши слова о том, что священство вас не сделало суперчеловеком, но научило видеть боль. Чем вы можете помочь человеку в горе?

— Часто человека нужно выслушать: ему важно, чтобы кто-то сочувствовал его боли или радости. Сегодня мы видим, что наши чувства другим людям подчас безразличны, и это одиночество присуще практически каждому. Первое, что способен сделать священник, это сказать: «А мне на тебя не наплевать, я готов разделить твою боль».

С прихожанкой тетей Аней. Весь порядок в храме — на ней

Еще я могу посоветовать что-то, помолиться и — самое главное — помочь прийти к Богу или преодолеть кризис веры. Если ты верующий, ты можешь чувствовать, что потерял Бога. И моя задача — помочь осознать, что в эту минуту Он ближе к тебе, чем когда бы то ни было.

— Но если у человека погиб ребенок, как это было у вас в Казани во время обстрела гимназии? Или утрата близкого человека, например. Где здесь Бог?

— Зло как свободный выбор появилось у человека, потому что мир в какой-то момент отошел от Бога. Логично доказать, зачем эта жертва нужна Господу, ты не сможешь никогда. Нет, я могу выдать богословскую концепцию, но это будет ерунда, потому что человеку больно. И эту боль не может унять никакое рациональное объяснение.

Вот потеряли вы любимого человека, не дай Бог. Это страшно. Нужно, чтобы вам кто-то втирал, как это видится с точки зрения богословия? 

И священник может выслушать ваш плач, даже обвинения в сторону Церкви и себя лично — и проявить любовь. Чтобы вы поняли, что в этом мире боли и несправедливости есть те, кто вашу боль готов разделить. 

— У вас такие моменты были? 

— Однажды, в студенческие годы, я стоял в алтаре и плакал, это один из самых тяжелых дней в жизни. В храме никого не было, только еще один священник и певчая. Мне было безумно больно. Помню, я молился и вдруг почувствовал, как на душе появляется что-то теплое, словно кто-то берет тебя за руку и успокаивает. Рационально это нельзя объяснить, но в какой-то момент ты чувствуешь, что твою боль разделяет Бог. И это самое замечательное — и не единственное — свидетельство Бога, которое только можно себе представить.

«Православные закрылись в своей Нарнии» 

— Отец Александр, у вас крутой Instagram. Вы курсы по инстаблогингу прошли или кому-то заказали? 

— Нет, ни в коем случае. Никаких курсов. Честно скажу сразу, я не считаю себя великим блогером, экспертом и так далее. Но современный человек должен понимать, как донести информацию. Нельзя просто взять фотографию и что-то написать. Так не работает, это не будет интересно. Я практически не смотрю православные передачи, за редким исключением. Почти не читаю православных блогеров. Редко читаю православные сайты. 

У отца Александра хорошее чувство юмора

— Почему?

— Мне скучно.

— А если читаете, то что?

— «Правмир» читаю, просто не на регулярной основе. Иногда смотрю «Спас», радио «Вера» могу послушать. Но по факту, если посмотреть серьезно, у нас православный контент по большей части ориентирован на тех, кому за 40. Мне 32 года. Что я буду читать? 

Ответы батюшки? Если я захочу ответы батюшки, я пойду к другу в соседнюю деревню и послушаю его, а могу сам с собой поговорить на крайний случай. Как строить семью? Спасибо, у меня и так все хорошо. 

Поэтому я с самого начала, когда завел аккаунт, решил, что есть какие-то правила подачи материала. Instagram — это в первую очередь картинка, потом текст. У меня супруга многое подсказывала, мой блог — наш с ней совместный труд. Без нее бы ничего не было. 

— Вы иногда пишете на злобу дня. Вот про «скопинского маньяка», например, — о том, этично ли брать у него интервью. Зачем это в православном блоге?

— Как говорить с современным человеком о Боге? Можно прийти к нему и сказать: «Иисус тебя любит, Он за тебя взошел на крест». Но для него это пока что вообще никакого значения не имеет, ему все равно. Чтобы начать разговор с человеком, нужно ему показать, что тебя волнует то же самое, что и его. Плюс ко всему я не могу писать только о религии.

А у православных сегодня такая фишка: мы любим закрываться в своей Нарнии. У нас есть православная субкультура, православная повестка дня, православная литература, православные фильмы, песни, Господи… И ты понимаешь, что связи с внешним миром у тебя нет, потому что он мерзкий-плохой-отвратительный. 

Есть масса сообществ, куда можно прийти и поговорить, но зачем они нам нужны, если у нас самих все хорошо? Это они сами пусть к нам приходят, а им на нас по барабану. И получается, мы ждем, когда они придут к нам, а они вообще ничего не ждут — сидят и живут спокойно. И когда встречаются человек церковный и человек нецерковный, о чем они будут разговаривать? 

— О погоде. 

— О погоде, о дорогах… Поругают кого-нибудь. Но на самом деле обнаруживается пустота, потому что православные часто не знают, чем живут другие люди. Это плохо. Я, допустим, знаю. Спросите священника, например, в какие компьютерные игры играют его прихожане? Вряд ли он вам скажет. А я скажу и буду знать, о чем поговорить с теми же геймерами и как вырулить это в сторону религии.

— Вы в какой-то период начали публиковать у себя истории о том, как люди пришли к Богу. Зачем? У каждого же свой путь.

— Сегодня нашему обществу очень не хватает живого свидетельства о том, как в жизни появляется Бог. В теории это все выглядят красиво, но слишком формально. 

Нужны эмоциональные, искренние истории, чтобы узнать, как обычный парень или девушка пришли к Богу. Желательно, чтобы это было максимально непафосно: «Однажды я ощутил действие Духа Святаго, услышал глас Божий и поспешествовал в град сей…» Вот без этого всего. 

— Какая история была самой яркой?

— Наверное, от студента, моего хорошего знакомого, который пришел к Богу именно в университете. Мне очень запомнилась его фраза: «Это не я нашел Христа, это Он нашел меня». Это же здорово — понимать, что встреча была не твоей собственной инициативой. Бог тебя встретил, а дальше уже ты выбираешь, быть с Ним или нет. И вот этот Бог, который ищет тебя в обычной жизни — в кафе, в университете, — очень важен современному человеку.

Фото: Сергей Щедрин